Восточные Отцы IV века - Георгий Флоровский

Богопознание есть путь обожения и потому путь аскетический. «Философствовать о Боге можно не всякому», — говорил св. Григорий против евномиан. «Да, не всякому. Это не дешево приобретается и не пресмыкающимися по земле». Не всякий, не всегда может и смеет говорить о Боге. Для этого нужна чистая или по крайней мере очищаемая душа. Для нечистого даже небезопасно прикасаться к чистому, подобно тому, как для слабого зрения опасно сияние солнца. Нужна свобода от внешней тины, внутренний покой и тишина. Памятовать о Боге надлежит непрестанно. Это единственное, что безусловно нужно для жизни. Но богословствовать непрестанно и не во благовремении недопустимо. Здесь нужна сдержанность и мера. Св. Григорий имеет в виду не только праздные пререкания, когда святыня подвергается оскорблениям. Он хочет показать, что богословие без приготовления бесплодно, — потому что беспредметно. Взволнованная душа не отразит верно круга солнца. И философствовать можно уже тогда, «когда внутри нас тишина и мы не кружимся по внешним предметам». Самые понятия должны быть выкованы, должна быть приготовлена так сказать апперцептивная масса. «Ибо если ум не просвещен или слово слабо, или слух не очищен и потому не вмещает слова, — от одной из сих причин, также как от всех, неизбежно хромает истина». В Богопознании есть ступени: не всем и не сразу восходить на гору, вступать внутрь облака и беседовать с Богом. Иным по нечистоте лучше стоять внизу горы и внимать единому гласу и трубе, т. е. голым речениям благочестия, и не прилагаться к богословским научениям до времени, — но взирать на дымящуюся гору, окруженную молниями, как на угрозу и на чудо для неспособных взойти. Это не отзвуки Александрийского аристократизма с его делением на «гностиков» и «простецов». Это — аскетика, учение о ступенях… «Хочешь ли со временем стать богословом и достойным Божества, — соблюдай заповеди и не выступай из повеления, ибо дела, как ступени, ведут к созерцанию»… И это лестница для каждого и всех. Но не все идут за одно и вместе. Потому не равны дарования Духа, что не равны приемники: дары подаются в меру вместимости. Это не расторгает единства церковного тела… «Говорить о Боге, — великое дело, но гораздо больше, — очищать себя для Бога», — замечает Григорий. Ибо только тогда открывается Бог… «Много путей ко спасению, — говорил св. Григорий, — много путей, ведущих к общению с Богом. Ими надобно идти, а не одним путем слова. Достаточно учения и простой веры, какою без мудрствований по большей части спасает Бог. А если бы вера была доступна одним мудрым, то крайне беден был бы наш Бог»… Впрочем Григорий говорит здесь скорее о мудрованиях, чем о мудрости. В эпоху арианских словопрений св. Григорий прежде всего боролся с чрезмерной словоохотливостью, с развязностью в Богословии. И богословскому любопытству он противопоставлял трезвые и спокойные требования познавательной педагогики. Он старался погасить то любопытствующее беспокойство толпы, которым разжигались богословские споры, когда невежественная ревность подкрепляла любителей Пирроновых и Хрисипповых ухищрений и, по его собственному выражению, старался излагать свое любомудрие «догматически, а не самостоятельно, — по способу рыбарей, а не Аристотеля, — духовно, а не хитросплетенно, по уставам Церкви, а не торжища»… Он старался отвлечь внимание неподготовленных к другим, более для них доступным предметам, нежели тайна трисолнечного Божества. «Любомудрствуй о мире или мирах, о веществе, о душе, о разумных природах, добрых и злых, о воскресении и суде, о мздовоздаянии, о Христовых страданиях»… Нужно помнить, что в эпоху каппадокийцев арианская ересь разложилась в софистику, в «технологию богохульства»… С этой софистикой и борется св. Григорий в своих «богословских беседах», — не с «софией», не с подлинным Богословием. «Говори, когда имеешь нечто лучшее молчания, но люби безмолвие, где молчание лучше слова». Себя св. Григорий исповедывал любителем и хвалителем мудрости. Но именно поэтому избирал безмолвие… Для св. Григория богословствовать значило подвизаться. Отсюда его воздержание в слове и любовь к тишине.

С евномианами у св. Григория был не только педагогический спор. Евномианская словоохотливость питалась рационалистической самоуверенностью. И этому притязательному религиозно-гносеологическому оптимизму св. Григорий противополагает учение о пределах Богопознания. При этом он снова говорит языком эллинской философии, но по-эллински передает библейское учение. Бог есть предел желаний, успокоение всех бывших умозрений. Высшее из благ — знание Бога, и оно открывается в созерцании — θεωρα. «Ибо для меня всего, кажется, лучше, — говорил Григорий, — как бы замкнуть чувства, отрешившись от плоти и мира, без крайней нужды не касаясь ни до чего человеческого, беседуя с самим собою и с Богом, жить превыше видимого, всегда носить в себе Божественные образы, чистые, не смешанные с дольними и обманчивыми впечатлениями, быть и непрестанно делаться как бы неомраченным зерцалом Бога и Божественного, приобретать ко свету свет, — к менее ясному лучезарнейший, пока не взойдем к Источнику тамошних озарений и не достигнем блаженного конца, когда действительность сделает ненужными зеркала»… Созерцание не есть только пассивное отражение Божества, и душа не только зеркало. Созерцать значит соединяться с Богом… Именно поэтому к созерцанию нужно восходить чрез πραξις. έςξ ερςό οπθκξρνξβενθε κ Αξγσ… Χελξβεκ ρξεδθνεςρ ρ Αξγξμ θ Αξγ ρ λώδόμθ, ρ «αξγΰμθ»… Νΰ οσςθ βξρυξζδενθ χελξβεκ ρςΰνξβθςρ νξβϋμ, — «οπεξαπΰησώρό, οπθυξζσ β αλΰγξσρςπξιρςβξ, θη ξδνξγξ χελξβεκΰ δελΰώρό δπσγθμ, θημενρό Αξζερςβεννϋμ θημενενθεμ»… — Θ, ξδνΰκξ, νΰ ύςθυ βϋρξςΰυ Αξγ ρξκπϋς ξς χελξβεκΰ… «Νξ χςξ ρξ μνξώ ρξδελΰλξρό, δπσηό, ςΰθννθκθ θ οξδξανϋε μνε λώαθςελθ θρςθνϋ! — βξρκλθφΰες Γπθγξπθι. ί ψελ ρ ςεμ, χςξαϋ οξρςθγνσςό Αξγΰ. Ρ ύςξι μϋρλθώ, ξςπεψθβψθρό ξς βεωερςβΰ θ βεωερςβεννξγξ, ρξαπΰβψθρό ρκξλόκξ μξγ ρΰμ β ρεα, βξρυξδθλ  νΰ γξπσ. Νξ κξγδΰ οπξρςεπ βηξπ, εδβΰ σβθδελ ηΰδν Αξζθ (ρπβ. Θρυ. 33:22–23) θ ςξ οξκπϋςϋι Κΰμνεμ (1 Κξπ. 10:4), ς.ε. βξολξςθβψεμρ πΰδθ νΰρ Ρλξβξμ. Θ οπθνθκνσβ νερκξλόκξ, ρξηεπφΰώ νε οεπβξε θ χθρςξε ερςερςβξ, οξηνΰβΰεμξε Θμ Ρΰμθμ, ς.ε. Ρΰμξώ πξθφεώ. Ρξηεπφΰώ νε ςξ, χςξ οπεαϋβΰες βνσςπθ οεπβξι ηΰβερϋ θ ηΰκπϋβΰεςρ υεπσβθμΰμθ, — νξ ξδνξ κπΰινεε θ κ νΰμ οπξρςθπΰώωεερ… ΐ ύςξ ερςό… ςξ βελθχθε, κξςξπξε βθδθμξ β ςβΰπυ, Αξγξμ θ ρξηδΰννϋυ, θ σοπΰβλεμϋυ»… Θνΰχε ρκΰηΰςό, θ νΰ βϋρξςΰυ ρξηεπφΰνθ νε ξςκπϋβΰεςρ Ρΰμ Αξγ β Ρεαε, νξ ςξλόκξ Ρλΰβΰ Εγξ, Εγξ βελθκξλεοθε, — νε ρβες, νξ ρθνθε ρβεςΰ. Νΰ ύςξι νεοξηνΰβΰεμξρςθ Αξζερςβΰ οξ οπθπξδε ρβ. Γπθγξπθι νΰρςΰθβΰες ρξ βρει ρθλξι: «Οπεδρςΰβλςό ρεα ηνΰώωθμ, χςξ ερςό Αξγ, ερςό οξβπεζδενθε σμΰ»… Οξ εγξ βϋπΰζενθώ, ρσωερςβξ Αξζθε ερςό «Ρβςΰ Ρβςϋυ, ηΰκπϋβΰεμΰ θ ξς ρΰμθυ ρεπΰτθμξβ». Αξζερςβξ αεροπεδελόνξ θ νεσδξαξηπθμξ, θ ςξλόκξ ύςΰ αεροπεδελόνξρςό Αξζθ β ςξχνξρςθ οξρςθζθμΰ. «Κΰκ νεκξε μξπε ρσωνξρςθ, νεξοπεδελεννξε θ αερκξνεχνξε, οπξρςθπΰώωεερ ηΰ οπεδελϋ βρκξγξ οξνςθ ξ βπεμενθ θ ερςερςβε, Αξγ ξδνθμ σμξμ ξςςενεςρ β ξδθν νεκθι ξαπΰη δειρςβθςελόνξρςθ, σαεγΰώωθι οπεζδε, νεζελθ ασδες σλξβλεν, θ σρκξλόηΰώωθι οπεζδε, χεμ ασδες σμξοπεδρςΰβλεν, ρςξλόκξ ζε ξρθβΰώωθι βλΰδϋχερςβεννξε β νΰρ, ερλθ ξνξ ξχθωενξ, ρκξλό αϋρςπξςΰ λεςωει μξλνθθ ξηΰπες βηξπ»… Θ οπθ ςξμ οξηνΰεςρ Αξγ «νε β πΰρρσζδενθθ ςξγξ, χςξ ερςό β Νεμ Ρΰμξμ, νξ χςξ ξκπερς Εγξ»… Θ νΰ βϋρξςε οξδβθγΰ χελξβεχερκθι σμ ρξηεπφΰες ςξλόκξ «ξαπΰη θρςθνϋ», — «οξδξανξ ςξμσ, κΰκ ξςξαπΰζενθε ρξλνφΰ νΰ βξδΰυ οξκΰηϋβΰες ρξλνφε ρλΰαξμσ βηξπσ»… έςξ βνΰ πεμθνθρφενφθ θη Ολΰςξνξβρκξι Οξλθςθθ: «Βρε ύςξ — ςενθ θ ξαπΰηϋ νΰ βξδε»… Μϋ ρξηεπφΰεμ Αξγΰ, κΰκ β ηεπκΰλε. έςξ ρπΰησ θ οξβςξπενθε θη ΐοξρςξλΰ Οΰβλΰ (1 Κξπ. 13:12), θ πεμθνθρφενφθ θη Ολΰςξνΰ (θλθ θη Ολξςθνΰ). Θ, ξδνΰκξ, ρβ. Γπθγξπθι υξχες ρκΰηΰςό νεχςξ αξλόψεε, χεμ ςξλόκξ ςξ, χςξ μϋ οξηνΰεμ Αξγΰ νεοξλνξ θ ξςπΰζεννξ. έςξ νεοξλνξε ρξηεπφΰνθε ερςό ςεμ νε μενεε δειρςβθςελόνξε ρξηεπφΰνθε θ ρξηεπφΰνθε Ρΰμξγξ Αξγΰ, υξς θ νε β Εγξ νεοπθρςσονξμ Ρσωερςβε. Θαξ νθρυξδωθε ξς Αξγΰ ξηΰπενθ, ςε «νθρυξδωθε δειρςβθ» (θλθ «ύνεπγθθ»), ξ κξςξπϋυ γξβξπθλ θ ρβ. Βΰρθλθι Βελθκθι, ρσςό δειρςβθςελόνϋε λσχθ Αξζερςβΰ, οπξνθκΰώωθε βρώ ςβΰπό. Οξηνΰνθε Αξγΰ «β ηεπκΰλε» νε ερςό ρθμβξλθχερκξε Αξγξοξηνΰνθε. έςξ — δειρςβθςελόνξε βθδενθε, βθδενθε Αξγΰ, δειρςβθςελόνξε οπθχΰρςθε Αξζερςβεννξγξ ρβεςΰ θ Αξζερςβΰ. Χςξ Αξγ ερςό οξ ρσωερςβσ θ οξ ερςερςβσ, νθκςξ θη λώδει νε νΰυξδθλ θ νε νΰιδες. Νξ Αξγ οξηνΰεςρ νε ςξλόκξ χπεη σμξηΰκλώχενθε, θ ξ ρβξιρςβΰυ Εγξ σηνΰεμ μϋ νε ςξλόκξ οξ ΰνΰλξγθθ ρ βϋπΰζΰώωθμθ Εγξ ρξβεπψενρςβΰ Εγξ δελΰμθ θ ςβξπενθμθ. Αξγ αϋβΰες βθδθμ… Ξν βλλρ Μξθρεώ θ Οΰβλσ, — νε β ξαπΰηΰυ, νξ θ νε οξ ρσωερςβσ. Ξςκπϋβΰώςρ ρθλϋ Αξζθε… Κΰοοΰδξκθιφϋ οπθμενώς ηδερό μϋρλθ Ολξςθνΰ θ Τθλξνΰ, πΰηλθχΰ ςΰκ ρκΰηΰςό ςπΰνρφενδενςνσώ θ θμμΰνενςνσώ ηξνϋ β νεπΰηδελόνξρςθ Αξζερςβΰ. Νξ οπθμεν ύςσ τθλξρξτρκσώ ρυεμσ, ξνθ βκλΰδϋβΰώς β νεε υπθρςθΰνρκθι ξοϋς — ξοϋς αλΰγξδΰςθ…