Высоцкий. Спасибо, что живой. - Высоцкий Никита Владимирович

—    Я сплю, — капризно протянула она. — Это невозможно...

—    Очень даже возможно.

Он потянул покрывало, но Татьяна держала его.

—    Ну чего еще?

—    Вставай, — настаивал он.

—    Я только легла.

—    Да ладно тебе. Часов двенадцать спишь.

—    Все равно. Еще рано...

—    Вставай, Танюша.

Татьяна выглянула из-под покрывала:

—    Ты чего оделся?

—    Ты тоже давай, пять минут тебе на все про все.

—    А поваляться?

—    Никаких «поваляться». На базар идем, ковер Севке покупать.

—    Я тоже хочу. Я тоже!

—    Вот и давай.

—    Рано же.

—    Уже поздно. Да через час тут пекло будет.

—    Извини, я просто не выспалась...

—    Придем — поспишь. Тут все днем спят, в самую жару. Сиеста.

Володя вышел из спальни, а Татьяна, блаженно потянувшись, уселась на кровати. Осмотрелась, завернулась в покрывало. В большой комнате на столе лежала тетрадь с несколькими написанными строчками и рожицами. Строчки были зачеркнуты. На кресле осталась гитара. Татьяна зевнула.

—    Не получилось? — она кивнула на тетрадь.

—    Получится! — уверенно ответил Володя. — Умывайся и вперед.

* * *

Татьяна бывала на рынке в Москве, но то, что она увидела здесь, называлось «восточный базар», и такого ей встречать не доводилось. Сюда съезжались не только из соседних районов, здесь торговали и монголы, и китайцы, и уйгуры, и казахи. Рынок гудел, играл, сверкал.

Высоцкий, Кулагин, Татьяна, Леонидов и Нефедов шли по базару. Они старались держаться вместе, но их толкали, и то и дело они отвлекались на продавцов, которые сидели спокойно, ровно до того момента, пока с ними не поравняются приезжие, — тогда продавцы начинали неистовствовать, предлагая лепешки, арбузы, хурму, орехи. Они выскакивали из-за прилавков, пожимали руки, совали дыни, косички лука.

Нефедов отстал первый, потому что снимал на кинокамеру горы риса, яблок и приправ. Он даже попытался создать что-то вроде натюрморта, всучив улыбающемуся узбеку большой гранат, хотя тот торговал рисом. Леонидов приостановился, поджидая Нефедова, и как бы в задумчивости стащил с прилавка персик.

Володя, Сева и Татьяна продолжали двигаться в глубину рынка. Татьяна остановилась около красивых тканей, и к ней тут же подскочил человек с эмалированным тазом. Он начал гарцевать вокруг нее, улыбаясь и приплясывая.

—    Детей купать, белье стирать! — Он застучал по внешней стороне тазика, заискивающе заглядывая девушке в глаза.

Таня, фыркнув, отвернулась и отошла к рядам с посудой—ее заинтересовали медные кумганы. Высоцкий тоже подошел к ним и обернул Таню красивым восточным платком. Он надел его как юбку, потому что ноги Татьяны вызывали нездоровое оживление.

—    Не дразни гусей.

Татьяна даже не заметила этого. Ее вниманием полностью овладел ослик, стоявший в тени, недалеко от прилавка.

—    Ой! Ослик! Можно погладить?

Сидящий рядом с осликом на ящике пожилой узбек только улыбнулся. Подошедший Леонидов сунул Татьяне персик и сказал: «Дай ему». Сам кормить ослика он не решился. Поразмыслив, ослик взял в зубы фрукт. Леонидов оживился:

—    Смотри-ка, схрямкал!

Татьяна завизжала от восторга.

—    А можно на нем покататься? — обратилась она к хозяину

Дед продолжал блаженно улыбаться.

Она залезла верхом на осла и замахала руками.

—Толик, снимай!—крикнула она Нефедову, увлеченному дынями в соседнем ряду.

Тот оторвался от камеры и, прищурив глаз, деловито заметил:

—  Здесь темно. Давай-ка сюда, на солнце.

Но ослик вовсе не собирался выходить из тени. Леонидов стащил с прилавка какую-то зелень и поманил ею ослика.

—    Э-э! Платить надэ! — возмутился продавец зелени.

—    Потом, отстань, — отмахнулся от него Паша и протянул пучок ослу. — Ну-ка, иди сюда.

Ослик повернулся мордой к зелени и сделал шаг. Леонидов попятился — ослик за ним. Паша захохотал:

—    Вот так. Жрать-то хочется!

Татьяна была счастлива: она ехала верхом на ослике, заливаясь смехом от восторга и хлопая в ладоши. Нефедов направил на нее камеру. Высоцкий подошел к дедушке на ящике и протянул ему три рубля.

—    Побудьте с нами часок.

Дедушка, продолжая улыбаться, встал, по-узбекски велел мальчишке охранять товар, догнал ослика и повел его под уздцы.

Кулагин шел немного впереди, приговаривая: «Мне не надо, спасибо, не надо».

Нефедов остановился около торговцев ножами. Он выбрал самый большой тесак и делово стал крутить его в руке, играя отблеском стали.

—    Помнишь, я рассказывал?

Он начал наносить удары воображаемому больному.

Паша перехватил его руку, шепнул на ухо:

—    За карманы держись. Это Восток.

Но Нефедова уже невозможно было остановить — при виде изобилия ножей у него разбежались глаза.

—    А есть еще, побольше? — не успокаивался он.

—    Есть! — хохотнул Паша. — Только это сабля называется.

На Высоцкого надели халат и тюбетейку. Рядом, как по команде, выросло еще несколько торговцев халатами, и каждый предлагал купить у него.

—    Этот бэри, в нем нэ жарко будэт.

—    Сколько?

—    Дэсять рублэй.

—    Десять—за два, — показал пальцами Володя.

Татьяна ехала на ослике, держа в руках купленный только что кумган.

—    Зачем ты это купила? Это же все новодел, — разглядывая кумган, авторитетно заявил подошедший Паша. — Они просто кидают все это в навоз недели на две, вот он и зеленеет. — Он потер стенку кумгана пальцами. — Вот—вся зелень на руках остается.

Высоцкий, в халате и тюбетейке, задержался около продавца музыкальных инструментов. Татьяна спешилась и вместе с ослом тоже отправилась разглядывать барабаны и струнные.

—    Один палка, два струна, — прокомментировал Паша.

Продавец играл на чем-то, похожем на скрипку, не национальную мелодию, а «Старинную французскую песенку» Чайковского. Его слушали и приценивались иностранцы, сгрудившиеся неподалеку.

Татьяна попробовала ударить в большой барабан. Звук получился неожиданно гулким. Ослик покосился на Таню, захрипел и, задрав морду, издал пронзительный крик, напоминающий хохот. От неожиданности Татьяна подпрыгнула, взвизгнула, обняла и чуть не расцеловала осла.

Подлетел возбужденный Кулагин:

—    Есть то, что надо, но я чего-то не пойму...

Володя, Татьяна и дедушка с осликом отправились вслед за Севой, вокруг которого уже кружил коршуном продавец ковров.

—    Вэревкой завязать?

—    А чего так дорого?

—    Ти хороший чэловэк — двэсти пятьдэсят отдам.

Володя раскатал ковер и внимательно осмотрел. Ковер был большой, три на четыре, малиновый. Неожиданно Володя взял Кулагина под руку и повел прочь.

—    Володь, я же этот хотел! — вырывался Кулагин.

Не обращая внимания, Володя остановился возле другого торговца и начал кричать, постепенно добавляя в речь узбекский акцент:

—    Вот, сматри! Ничего говорить не буду, сам видишь! Лючше нет, бери и уходи!

Продавец с веревкой в руках, уже нашедший как будто покупателя в лице Севы, расстроился:

—    Э-э! Ви кто такой? Ви откудэва?

—    Ми? А ми из колхоза «Зэлений луч»! — не унимался Володя. — Слихали? Э-э! Всэ иди сюда. Бэри мой ковра—всю жизнь мэнэ поминить будэшь...

Люди вокруг останавливались. Они смотрели на странного «торговца» в халате и тюбетейке, но совсем не похожего на местных.

—    А это сколько стоит? — решил подыграть ему Сева.

—    Сто рубелей, и часы свой давай снимай!

Продавец с веревкой, ничего не понимая, взмолился:

—    Э-э! Алла!

—    На нэго нэ смотри даже. — Володя поймал кураж. — Двэсти пьятьдэсят дашь мэнэ — три забирай!

Продавец оторопел.

—    Он обманивает тэбе, — он схватил Севу за рукав, — это нэ твоя ковра!

—    Это нэ мой ковра?! А чей?! ТЪой?!

—    Его.

Человек с веревкой указал на растерянного конкурента, чьими коврами теперь «торговал» Высоцкий.