Краш-тест (СИ) - Рябинина Татьяна

Я вела себя, как египетская мумия. Как Будда в нирване. Оммм… Ноль эмоций, если они не касались работы. Все разговоры – исключительно по работе. Ничего личного. Ничего дружеского. Блин, вообще ничего! Так я еще могла держать себя в руках. По крайней мере, в офисе. Максим, пару раз разлетевшись с какими-то посторонними темами, наткнулся на мое железобетонное равнодушие и начал отвечать тем же. Что меня вполне устраивало. Только иногда я ловила его взгляды, но всегда из-за стекла кабинета.

Что творилось под моей старательно выращенной скорлупой – лучше не рассказывать. Я шла домой и жаловалась Питеру. Он был единственным, кому я могла доверить свои тайны. Единственным, кто не стал бы говорить, что я круглая дура. Единственным, кто мне сочувствовал.

А дома ждал Герман.

Когда я сказала маме, что помирилась с ним ради секса и еды, это был, конечно, стеб. Который внезапно и пугающе стал правдой. Как будто накаркала. Уж не знаю, что его так сильно подбило. Может, то, что впервые не он ушел, а я его выставила. Может, почувствовал, что я уже не его, и пытался удержать из последних сил. Как бы там ни было, Герман стал невыносимо идеален. Нет, не так, как летом, когда я вернулась из больницы. Еще идеальнее.

Я приходила домой поздно, уставшая, злющая. В сверкающе чистую квартиру, пахнущую вкусным ужином. Герман ходил по магазинам, стирал, мыл, кидал в тумбочку заработанные деньги. Разве что тапочки в зубах не приносил. Молча терпел, когда я начинала из-за чего-то шипеть. Сам не высказывал никаких претензий. Но, наверно, даже прежний капризный, ревнивый Герман был бы мне интереснее тихого подкаблучника. Хотя… наверно, никакой Герман уже не был бы мне интересен. Вообще.

Секс? Да, вполне так регулярно. Я ведь не снежная баба, и что со мной делалось после нескольких часов бок о бок с Максимом, вполне можно представить. Нет, я больше не представляла его в постели на месте Германа. Это было сладко-заманчиво, но с таким мерзким послевкусием, что хватило одного эксперимента. Теперь я представляла на месте Германа… Германа. Прежнего. Того, кого любила. То, что было у нас раньше. Как ни странно, это работало. Не феерия, конечно, но вполне сносно. Во всяком случае, проблему темных желаний на время снимало.

Иными словами, я бессовестно пользовалась Германом. Как домработником и как вибратором. А еще – как средством от безысходной пустоты. Как-то он уехал к родителям с ночевкой, и я буквально по потолку бегала от тоски. Нет, не по нему, разумеется. Я действительно заткнула Германом дыру, хотя и понимала, что долго так продолжаться не сможет.

В пятницу мы с Максимом задержались почти до девяти. Начало месяца – еще и квоты, с которыми на этот раз хватало проблем, поскольку на новый год заявки массово зависали. Мне, кстати, было любопытно, как реагировала на эти задержки Максима Зоя. Однажды она вдруг притащилась в офис в семь вечера. К счастью, тогда осталась и Кристина, мы все сидели по своим местам и работали. Максим за закрытыми дверями сказал ей что-то резкое, и Зоя выкатилась, надув губы.

Ноябрь выдался холодный, уже несколько раз шел снег и тут же таял. Но к концу месяца основательно подморозило. Утром началась метель, и все вокруг сразу стало белым.

Выйдя на крыльцо бизнес-центра, я остановилась посмотреть на падающий снег. Эта картина всегда действовала на меня завораживающе: вечер, фонари, пушистые белые хлопья. Питер в снегопад становился таким же загадочным, мистическим, как и в белые ночи. Впрочем, идти под снегом было не так уж приятно: он летел в лицо, набивался за воротник. Поэтому я стояла и любовалась – прежде чем нырнуть в белую круговерть.

- Зима…

- Рили? – обычным холодным тоном ответила я.

- Нина, я тебя чем-то обидел? – после паузы напряженно поинтересовался Максим.

- С чего ты взял?

Чище, Ниночка, чище, фальшивишь!

- Да с того, что я не знаю, как себя с тобой вести. Ты два месяца уже со мной разговариваешь только о работе. Если вообще разговариваешь. Как будто я у тебя штуку баксов занял и не отдаю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он обошел меня и спустился на одну ступеньку. Теперь я могла либо отвернуться в сторону, либо смотреть ему в глаза.

Твою ж мать! Тебе скучно? Адреналина не хватает?

Максим был без шапки, снежинки густо падали ему на волосы. Совсем как в тот вечер, когда мы познакомились при странных обстоятельствах. С ума сойти, уже почти год прошел!

Я машинально надвинула ему на голову капюшон куртки. Страшно захотелось положить руки на плечи, наклониться… поцеловать… Промелькнуло сумасшедшее: а что будет, если я действительно это сделаю?

Ничего хорошего, проворчала Нина-старая-зануда, очень неловко будет.

Я дико разозлилась на себя за это желание. И даже назад чуть отодвинулась.

Хочешь отношения повыяснять? Ну ладно, тебя за язык не тянули.

- Да просто ты, Максим, замуж выходишь… ой, извини, женишься. Только и всего.

- И что? – удивился он. – Я и раньше был не один. Да и ты тоже. Но это не мешало.

- Ты думаешь, ничего не изменилось? По-твоему, штамп в паспорте никакой роли не играет?

Максим стоял, засунув руки в карманы, и молча смотрел куда-то в мировое пространство. И тут меня прорвало.

- Знаешь, моя мать всю жизнь потратила на женатого мужика. На моего отца. Она была его секретаршей. После работы они вместе проводили время, а потом он ехал домой. К жене и детям. Так что у меня к подобным вещам, похоже, врожденный иммунитет.

- Между прочим, ты ничего не сказала о том, что разошлась со своим, - зло прищурившись, отрезал Максим.

- А должна была? – голос предательски дрогнул.

- А если не должна, так о чем вообще разговаривать?

- И правда, не о чем.

Я обошла его и спустилась по ступенькам.

- Нина, подожди!

Но я только плечом дернула и свернула за угол. И только там разрешила себе расплакаться. Какая разница, все равно снег в лицо, тушь потечет.

Бог ты мой, Бобровская, какая же ты тупая идиотина! Он ведь спрашивал о том, почему ты делаешь морду ящиком, шипишь и не хочешь разговаривать с ним о Питере, машинах, футболе, книгах и прочей лабуде. А ты поняла в сторону того, что чешется, и начала трагически объяснять, почему не бросаешься ему на шею с воплем «Ваня, я ваша навеки».

Еще через квартал до меня дошло: претензия о том, что я не поставила его в известность об изменении своего статуса, как-то плохо вписывается в эту концепцию. И заревела еще сильнее.

= 24.

5 декабря

Выходные я целиком прострадала. Снова и снова пережевывала разговор с начала до конца и с конца к началу. И злилась дико. На себя. И на Максима.

Какого черта тебе вообще надо? У тебя свадьба через месяц, вот и оставь меня в покое!

И при этом никак не могла прогнать глупые мечты.

«Нина, мы с Зоей расстались» - и дальше всевозможные вариации.

Да-да, давай. Раскатывай губу трамплином. Смотри не наступи!

А снег тем временем шел, не прекращаясь. Коммунальщики традиционно удивились: опачки, зима, неожиданно. В воскресенье утром я поехала к маме и впервые включала блокировку колес, чтобы загнать Жорика на засыпанную рыхлым снегом Парголовскую гору. На каждом шагу владельцы пузотерок беспомощно буксовали, зарывшись в сугробы по брюхо.

В понедельник Максим оперировал, а меня весь день не оставляло странное чувство, как будто что-то вот-вот должно произойти. Что-то необычное. И почему-то вспомнилась чашка с кофейной гущей, по которой он летом мне гадал.

Поздно вечером, когда я уже собиралась ложиться спать, ожил телефон. «Максим Фокин», - высветилось на экране.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Привет, Нин, - сказал он мрачно. – У нас проблема, и у меня к тебе большая просьба. Медпункт лемболовский грабанули, надо съездить акт составить.

Медпункты наши в области работали с весны до осени, кроме трех, в крупных садоводствах и дачных поселках, где люди жили и зимой. Лемболовский был одним из них. Где-то в часе езды.

- Ну так и что? Ты хочешь, чтобы я съездила?