Дневник Л. (1947–1952) - Кристоф Тизон

наиважнейшие обязательства заставляют его отбыть на запад страны и что я непременно должна его сопровождать. Однако он не забудет эту школу, этот прелестный город, этих несравненных людей, «самым выдающимся представителем которых вы являетесь, да, это так, нет уж, позвольте», – короче, он вылил на нее ведро этой сахарной ерунды, которую выдумывает с королевским мастерством.

Король глупцов он, вот это правда.

В общем, мы уезжаем на следующей неделе. И именно на следующей неделе я начну затягивать веревочку вокруг его куриной шеи, от которой меня тошнит. Тогда я начну жить и действовать. Я втягиваю его в секретный план – везу туда, где его заживо общипают и повесят. Я уже сказала Клэру, где мы проведем десять первых дней. Клэр поедет за нами, будет преследовать нас в своей машине, не обгоняя, но держась достаточно близко, так, чтобы Гум заметил его. Я хочу, чтобы Гум начал паниковать, как мы с Клэром и запланировали.

Пусть решит, что за ним погоня, пусть испугается.

Темная марионетка, ты хотел и дальше мирно потреблять мой маленький абрикос, как ты это называешь (ох, до чего же мило), и проталкивать один из своих толстых пальцев в мою розу ветров?

Все эти элегантные словечки нужны, чтобы не произносить гнусных названий отверстий, куда ты суешься… Наслаждайся, наслаждайся, скоро придет конец сезону фруктов и цветов!

Ты угрожал мне школой для трудных подростков? Детским домом? А я на тележке с камнями везу тебя в ад!

Теперь нас двое. Впрочем, нас всегда было двое, нет? Даже до появления Клэра.

Поедем,

Пока не оборвется дыхание твое,

Пока я не верну себе свое.

Мне нужен риск, мне воздуха не хватает,

И смерть меня не пугает.

* * *

Под мышками у Гума растут влажные круги, а руки скользят на руле. Его рубашка вся мокрая, и машина пропахла потом. Дышать приятнее, только если жую жвачку с хлорофиллом. Иногда, когда мы проезжаем очень близко к грузовику или дереву, мне приходится окрикивать Гума. Он совсем перестал следить за дорогой, его глаза приклеены к красному «плимуту» Клэра в зеркале заднего вида. Автомобиль уже три дня едет за нами по пятам, словно корабль-призрак.

Гум поворачивает, и Клэр поворачивает. Гум ускоряется, и Клэр – за ним. Мы останавливаемся, и он тоже останавливается… Хамелеон, клейкая лента. Я тихо ликую. Иногда я все-таки дуюсь, чтобы вести себя как обычно, но в душе я ликую!

Клэр всегда с нами, у нас за спиной, едет на расстоянии пятидесяти метров. Сегодня Гум резко притормозил на широкой автотрассе, прямо посреди деревни. Ветер дул неистовый, и казалось, что дорогая сейчас взлетит. Гум вышел из машины, уклоняясь от порывов ветра, и стал идти прямо на Клэра, а тот выжидал. Когда между ними осталось всего пара метров, Клэр медленно отъехал, а потом, набирая скорость, развернулся, почти заехав на поле, и дал деру… А Гум бежал за ним, орал, тряс кулаками в пустоте, сотрясая воздух, будто боксировал с ветром. Какой актер! Мне почти стало жаль его. Когда он вернулся, задыхающийся и потный, я спросила, что на него нашло. Он решил уклониться от ответа: «Я становлюсь немного того, всего-навсего, не обращай внимания».

Ему страшно, и он тихо страдает. Настала его очередь мучиться и молчать. О, Гумми, мы скоро сделаем остановку. В следующем городе ты сможешь расслабиться.

На заправке я притворилась, что иду в туалет, а сама оставила сообщение Клэру в его мотеле. Передала, что завтра мы поедем в Хантингтон. Seven Oaks Hotel по дороге в Тейз-Вэлли. Ха-ха-ха!

И наутро все началось снова.

Машина-призрак.

Погоня, замешательство, волнение и путаница.

Внутри него занималась буря, и она не собиралась успокаиваться.

Окруженный волнами, он уносит меня, только что украденное сокровище, будто пират на своем крошечном плоту, а сам сомневается, что однажды выйдет на берег.

На этот раз дорога идет в обход холмов и рисует зигзаги. Мы несемся в Айову. Погода стоит прекрасная, и мы неторопливо приближаемся к Голливуду. Он все ближе и ближе. Я играю с Гумом, как раньше он играл со мной. Показываю ему деревья, коров, фермы под настолько голубым небом, что оно кажется бутафорским, будто некий художник повесил его над нами. Но Гум ни на что не хочет смотреть.

«Покажешь мне еще одну корову, и меня стошнит! Я просто хочу немного цивилизации, ну или что в этой стране называют цивилизацией. Людей, город, книжные магазины, пусть даже полные глупых книжонок».

Я вижу нас с неба глазом хищного орла. Вижу наш маленький автомобиль – мышонка на длинной серой ленте. А внутри – наши сжавшиеся сердца. По разным причинам, но сжались они в одной и той же истории. Мужчина похищает юную девочку и бежит, бежит в надежде оставить ее себе и наслаждаться ею снова и снова. Девочка хочет выпрыгнуть из машины, выпрыгнуть из мира мужчины, но она теряется в необъятных полях, горах и городах, где у нее нет друзей. Поэтому она останется здесь, запертая вместе с этим мужчиной в машине-ракушке, принадлежащей ее мертвой матери, но тем не менее ищет выход из ситуации.

Вот какими я теперь вижу нас моим орлиным глазом, жестким и решительным. И я потакаю навязчивой идее Гума с той же нежностью, с какой мама заботилась о хромированных поверхностях этой машины.

Я смотрю на мужчину за рулем, вижу его лицо в профиль и думаю: теперь ты работаешь на меня, помни, ты работаешь на меня и ты никуда не денешься. Как будто по моей воле сжимались его вещи, кожа, поле обзора. Он больше ничего не видит, кроме красного «плимута», и больше ни о чем другом не способен думать.

И когда ему кажется, что он может успокоиться, когда расслабляется и внось заводит свои шуточки и ремарки об американкой деревне… Красное авто появляется, исчезает и опять показывается два часа спустя на обочине лесной дороги. Мы с Клэром – гении дорожных карт и гостиничных гидов! Гум даже перестал думать, что за ним гонится полиция в попытке задержать его с поличным в то время, как он поглаживает мне груди за рулем, – теперь он бежит от демона, показывающегося тут и там из недр земли, норовящего раскрыть его и поиздеваться над ним.

Если бы он только знал, что это мой демон, что я его создала и вызвала! Хотя нет, надо признать, что он сам создал этого Клэра с его перевернутым хвостом и