Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо - Эрнст Юнгер

На практике индекс можно представить самыми различными способами. В виде простой стрелки, катящегося шарика, карандаша или зубца, за который цепляются спицы или фрагменты символического круга. Иногда он принимает форму «пули», которую пускают в сторону крутящегося колеса фортуны. То же самое действие осуществляет и рука сиротки, вытаскивающая жребий из вращающегося барабана, — так или иначе, речь идёт о слепом попадании в круг символов. Заблуждение всех игроков сводится к оптическому обману, вследствие чего круг символов оказывается для них чем-то вроде мишени, а индекс — нацеленным выстрелом. Им кажется, что если с первого раза они промахнулись, то со следующего попадут уж наверняка. Поэтому всегда, когда катится шарик, по игорным залам, словно флюид, распространяется напряжённое ожидание, и каждый счастливчик приписывает себе нечто вроде отцовства.

Однако строение колеса фортуны скрывает в себе и другие, более существенные отношения, чем выигрыш и проигрыш, — глубокая страсть, что возникает в сердце игрока при виде его движения, объясняется тем, что оно в то же время отображает и совершенную модель вселенной. С тех пор как человек научился читать свою судьбу по звёздам, он представляет себе космос вращающимся колесом фортуны; гороскоп же, рисуемый нам астрологами, оказывается не чем иным, как символическим кругом, на который меткою нанесён наш час рождения. При взгляде на такой гороскоп нас охватывает трепет, всегда вызываемый игрой судьбы. Мы видим пёстрый, неподвижный круг знаков, следующих друг за другом в неизменной последовательности, а над ним, подобно кольцам тумана, пустой круговорот времени. И всё же на этом колеблющемся диске есть место для всех, кто когда-либо был, или будет, или кому суждено никогда не родиться из утробы бытия. Все они — игроки; и оттого уже одно рождение само по себе, при каких бы обстоятельствах оно ни происходило, — одно попадание из миллионов, и человек в счастье или в несчастье по праву задаёт иногда странный вопрос: «Почему именно я?»

По принципу колеса фортуны устроены и наши часы. Отличие здесь в том, что циферблат заменяет круг символов, шестерёночный механизм — вращающийся диск, а стрелка — индекс. Чтобы ход часов приобрёл качество, необходимо связать его с нашим жребием. В лавке часовщика стрелки часов вращаются безотносительно, как в детской игре, где на кону воображаемые ставки. Но когда часы оказываются у покупателя, они становятся явью, отбивая время праздника, скорби, суда. Существует поверие, будто часы у постели больного останавливаются в момент смерти. Для каждого из нас часы означают самое разное. Но очевидно, что игрок видит в них прежде всего колесо фортуны. Оттого-то каждый новый час готовит ему нежданный выигрыш, удары судьбы, перемены, путешествия, любовные свидания и самые разные приключения. Другую противоположность представляет собой тип людей, для которых часы являются лишь хронометром. Тем не менее они тоже похожи на игрока, довольствующегося малым, но верным выигрышем. Правда, такие люди должны знать, что даже ничтожные проценты не гарантируют сохранности нашего капитала, и равным образом к ним относится выражение ипа harum ultima,[16] которое раньше любили писать на часах. Там, где счастье отождествляют с благоприятными обстоятельствами, это различие пропадает. С того, кто владеет великим искусством выбирать правильный момент, мы не спросим, вычислил он его или угадал. Впрочем, тот, кто живёт по хронометру, как какой-нибудь чиновник всегда находятся в особой зависимости от хода больших часов судьбы.

Поучительно вспомнить, при каких обстоятельствах мы покупали новые часы. Окажется, что на эти дни нередко приходились переломные моменты нашей жизни, когда в нашей игре начиналась новая партия. Большие напольные часы с боем являются такой же частью дома и семьи, как башенные часы — частью городской общины. Издревле установился обычай помещать часы на возвышении — на башнях или вершинах гор. И везде мы обнаруживаем один и тот же символический круг — от каменных кругов и солнечных часов до калифорнийских обсерваторий. Правда, вопросы, которые человек задает светилам, изменяются, изменяются и ответы.

Вселенский страх и боязнь судьбы мы всегда ассоциируем с подвижной частью колеса или движением стрелок, тогда как более глубокий взгляд пытается постичь неподвижные и неизменные знаки, нанесённые на символический круг. На этом с давних пор всегда и везде основывается различие между профанами и посвящёнными, и несомненно, что одним из первых жреческих действий наряду с приносимой в одиночестве жертвой было начертание такого символического круга. На это указывают как первые алтари, так и древние символы счастья и солнца, в виде иероглифов символического круга, разделённого на фрагменты. Астролог, фиксирующий в гороскопе вращающиеся сферы, тоже действует как посвящённый. Сюда относится и знание о возвращении, о вечно подобном, что обнаруживается в календарях и устройстве праздничного цикла. Здесь заключена мера, над которой, подобно диску, вращаются жизнь, труд и злоба дня любого народа. Жрецы из поколения в поколение тоже следуют праздничному циклу.

Отсюда проясняется и смысл посвящения, ибо издавна человек имел обыкновение приписывать великим моментам своей жизни такое значение, которое выходило бы за рамки простой даты. Эту склонность имеет не только крестьянин на поле, но и власть имущий, победитель на поле брани или в гражданской войне, легитимный монарх, равно как и узурпатор. Всеми ими движет тайное страстное желание: они хотят, чтобы их триумф значил, в сущности, нечто большее, чем просто великий жребий, который тянут миллионы, нечто большее, чем просто удачу в жизненной игре, где выигрыш при следующем повороте колеса может обернуться проигрышем. Эта уверенность может сохраняться лишь в том случае, если дата независимо от времени и случая переносится на круг неизменного порядка. Оттого-то удачливого солдата, который завладевает короной, в конечном счёте не успокаивают ни сила аккламации, ни показная роскошь его власти. Этот страх он разделяет с просвещёнными плебеями, ведь они на своих венчаниях и крестинах не довольствуются простым внесением в публичные списки. Ни во что человек не верит так сильно, как в то, что он живёт подобно избраннику судьбы по ту сторону всех хронологических порядков и именно посвящение отвечает этой вере.

Размышления о колесе фортуны сулят множество открытий. Например, на его примере можно хорошо показать значение той или иной историографии. Это значение определяется тем, в какой мере история способна отвлечься от простого вращения колеса. Так, на низшей ступени иерархии находится хронологическая запись. Правда, ей тоже предшествует взгляд на символический круг, поскольку знание о возвращении вечно подобного во времени относится к предпосылкам летоисчисления. Само исчисление очень рано становится делом касты писцов, чья работа заключается в регистрации. Даже сегодня при оформлении документов в окошечке конторы происходит, по сути, хронологический акт, обозначаемый ударом штемпеля с датой. Отсюда в разных политических обстоятельствах рождаются те самые отношения между регистрирующей и освящающей властью, которые представляют собой одну из великих тем истории и запечатлены в двойственной архитектуре развитых государств.

В тех случаях, когда анналы (например, у Тацита) достигают высокого уровня, становясь образцом для других эпох и народов, за самой хронологической записью скрывается особый духовный акт. Изображению следующих друг за другом событий здесь предшествует указание на их вневременное значение. Так история становится прозрачной. Особенно ясно мы понимаем это тогда, когда такие творения сопровождают нас всю нашу жизнь. В юности мы открываем в них прежде всего уникальное и хронологическое. Затем всё яснее проступает возвращающееся, значимое всегда и везде, равно как здесь и сейчас — essence divine,[17] более прочная, чем камень и медь. Подобное озарение случается с нами, когда мы участвуем в событиях всемирной истории. Можно сказать и так: наша историческая способность подобна сети, лишь тогда опускающейся на достаточную глубину, когда грузом ей служит собственный опыт. Это относится даже к весьма поверхностным событиям. Я вспоминаю, что смысл денежных эмиссий, о которых часто слышал раньше, впервые стал мне понятен лишь после пережитой инфляции. Капитал опыта становится ещё больше благодаря участию в крупных событиях. С этим связан факт особой предрасположенности к историческим записям, которая часто встречается у монархов, полководцев или высокопоставленных людей. В сущности, это лишь бледное отражение того обстоятельства, что усматривать единство в сложной картинке-перевёртыше наших усилий — преимущественное право королевского ока. Эта королевская привилегия, равно как и сфера правосудия, показывает, как поступок с годами возрастает в своём значении, особенно когда человек достиг невозмутимого старческого возраста. Роль провидца можно играть и в отношении прошлого. Прекрасным примером служит нам Дион Кассий; стоит обратить внимание на одно место, где он говорит о божественном поручении.