Сердце искателя приключений. Фигуры и каприччо - Эрнст Юнгер

Моё приключение стало принимать опасный оборот, и дело было не столько в необычных обстоятельствах, сколько в определённом чутье на такие вещи, которое меня редко подводит. Когда на кого-то собираются напасть, между людьми распространяется некий флюид, о котором знает всякий, кто, как и я, гостил во дворцах азиатских деспотов или вёл переговоры в роскошных шатрах, разбитых между двумя готовыми к бою армиями. Позднее, когда я занимался своими исследованиями и имел дело с сумасшедшими, у меня было немало возможностей развить этот талант; ведь даже очень наблюдательный человек бессилен, если неспособен предчувствовать.

В таких ситуациях я всегда старался действовать легко и спокойно, чтобы не допустить никаких колебаний, никаких пауз, за которые мог бы уцепиться другой; я убеждался не раз, что раскованность движений служит нам защитой от низших сил. Оттого-то я немедля последовал за антикваром, который между тем откинул вторую занавеску, распахнул передо мной двустворчатую дверь и с поклоном удалился.

Комната, куда он меня привёл, оказалась салоном, обставленным во вкусе прошлого века и освещённым множеством свечей и зеркал, где над высоким камином висел прекрасный Ватто. В середине комнаты я увидел даму, она пригласила меня подойти знаком, похожим на жест куклы-марионетки. Спокойное пламя свечей равномерно освещало комнату, так что я сразу узнал в этой даме женщину из высшего общества, о которой тогда ходило множество слухов, ибо её судьба занимала весь свет. Поскольку при входе я видел ливреи, то счёл уместным поклониться, как приличествует в королевских дворцах. Княгиня ответила мне кивком и пригласила сесть напротив неё за стол, представлявший собой овальное зеркало с нарисованными на нём цветами.

Несмотря на всю подозрительность обстановки, я не мог удержаться от соблазна и предался своей любимой физиогномике, пока мы молча смотрели друг на друга. Эта страсть возникла во мне в ту пору, когда я писал труд о мимике душевнобольных. Теперь она кажется мне обременительной и даже немного смешной. Я предавался ей ночи напролёт во время прогулок по Остенде, рассматривая тысячи лиц, словно фигуры в калейдоскопе. В результате я обрёл фатальную остроту взгляда, что позволяет мне угадывать даже то, из каких семян вырастает всё странное и необычное. Дарование это причиняет мне тем большую боль, чем чаще я — в пику нашей эпохе — вижу во всем нормальном то великое, что связывает человека с Богом. Мне как врачу нередко представляется, будто я нахожусь в бенгальских джунглях, где наблюдаю со страхом, как жизнь задыхается от собственного избытка. И тогда мне кажется, что бесчисленные симптомы отделяют нас от пациентов подобно непроходимым дебрям: о здоровье мы знаем слишком мало, а о болезнях — слишком много.

Правда, в этом случае не нужно быть особо проницательным, чтобы уловить признаки начинающегося беспорядка. Опыт подтверждает, что должно пройти немало времени, прежде чем он проявится во всём своём размахе. В частности, это можно видеть там, где идеи логично связаны между собой и даже не лишены остроумия, хотя на самом деле рождены в голове безумного человека. Тогда человек похож на лодку, которую навигационные приборы ведут прямо на скалы. А если пациент, кроме того, занимает высокое социальное положение, то критика становится более сдержанной. Поэтому обычно народ не может помешать властелину и дальше совершать безумные дела.

Хорошим подспорьем в деле физиогномического наблюдения кажется мне привычка некоторых астрологов устанавливать сходства с животными. В этом смысле я обнаружил в облике княгини ярко выраженное сходство со змеями, сходство настолько сильное, что почувствовал такое же любопытство, как тогда, в саду моего летнего дома, при встрече с большой найей, царицей змей… Обычно этот габитус встречается у людей с мощными скулами и ослабленной максилярной частью, что очень типично именно для древних фамилий. Но совсем жутким это сходство становилось благодаря раскачивающимся движениям шеи и пристальному взгляду больших глаз.

Не менее ярко на её лице выделялась и другая особенность, в моей системе физиогномики получившая название «обжигающие черты». Как правило, такое выражение лица встречается в тех случаях, когда жизненный свет превращается в пламя, как у порочных или несчастных людей, в особенности же когда одно накладывается на другое. По таким лицам можно судить о прошлом людей — о жизни, полной бешеной ревности и отвергнутой любви. Но прежде всего это касается женщин, на которых уже отбрасывает свою тень приближающаяся старость.

Всё, что я сейчас излагаю, может показаться немного пространным, однако в своё оправдание должен сказать, что наше молчание было весьма продолжительным. Кроме того, эти замечания удачно отражают мою обычную оживленность в таких ситуациях. Мысли стройно ложатся в ряд, словно удары колокола, и вместе с тем каждую из них окружает некая невесомая аура. А ещё я должен признаться, что во время чтения этого лица мой страх бесследно исчез. Я всегда считал, что неотъемлемой частью возвышенной охоты является умение вглядываться в человека и проникать взглядом до того неведомого и безвидного, что искрящимися точками движется по дну кратера. А поскольку этим умением я владел, то мне было нетрудно оценить ситуацию ещё до того, как начался разговор.

Наконец моя визави засмеялась звонким заученным смехом.

— Доктор, признайтесь, я неплохо выбрала приманку, на которую клюнула столь редкостная рыба.

— И клюнула с радостью, ваше высочество. Ничто не привлекло бы меня так, как эта акварель. И коль скоро это случилось, то я могу предположить, что моя роль эксперта здесь, в Престоне, имеет загадочную предысторию?

— Как я вижу, вашу проницательность хвалят не зря; а ещё говорят, что у вас были необычные учителя. Именно поэтому я захотела встретиться. Мне нужна от вас, как от врача, помощь в одном чрезвычайно сложном деле.

— Моё искусство к вашим услугам. Однако не проще ли было бы отыскать меня в моём доме на Расселовской площади, чем заманивать сюда таким чуть ли не магическим образом?

— Этого никак нельзя было делать, если бы нас увидели вместе, возникло бы множество подозрений. Речь идёт о столь значительных вещах, что их боишься даже произнести вслух. Слушайте внимательно.

В тот момент, когда она склонилась к моему уху, я почувствовал, что пришло время придать делу такой оборот, которого требовала моя безопасность. Поэтому я позволил себе коснуться руки этой всё ещё прекрасной женщины в прозрачной накидке из бледно-красного шёлка, удивительно сочетавшегося с платьем из утрехтского бархата жемчужно-серого цвета.

— Простите, ваше высочество, но я хотел бы заметить, что консультация началась сразу после того, как я вошёл в комнату. Я предполагаю, вы намерены открыть мне одну из ваших тайн, которые в праве иметь великие люди на этой земле, не предавая их никакой, даже малейшей, огласке. К счастью, для лечения это необязательно. Средства, которые находятся в нашем распоряжении, предполагают, что рассказу больного отведена второстепенная роль. Бывают случаи, когда мы даруем исцеление, вообще не прибегая к исповеди. Оттого я хотел просить ваше высочество ограничиться лишь необходимыми для врача вещами, это также поможет выбору правильной терапии.

Произнося эти слова, я заметил, как лицо княгини просветлело от радости. Впрочем, именно такого эффекта и следует в первую очередь добиваться врачу, заслуживающему называться этим именем; он должен уметь исцелять даже голосом. Ныне, когда люди всё больше прибегают к механизмам и совершенствуются в лечении отдельных частей, самые элементарные вещи предаются забвению, и народ нельзя упрекать за то, что он доверяется своим знахарям и колдунам.

Что же касается этого случая, то я, разумеется, был далёк от того, чтобы думать, будто в наши дни разыгрываются такие же драмы, как в датских замках, ведь даже время «Железной Маски» безвозвратно прошло. Между тем мы живём в эпоху, когда люди зачитываются романами Вальтера Скотта и странным образом получают удовольствие от театральных имитаций. Несчастные случаи происходят и теперь; тот, кто гибнет сегодня в поединке, умирает так же, как и раньше, хотя рыцарский дух давно сошёл со сцены. Но здесь я столкнулся с тем случаем, когда предпочёл бы вовсе не упоминать о диагнозе. На меня в упор смотрели безумные глаза женщины, а при таких обстоятельствах опасность остается всегда, тем более если больной имеет над тобой какую-то власть. Опасность я почувствовал уже в том неестественном способе, каким эта дама вызвала меня к себе, и поэтому оснований остерегаться у меня было достаточно. В тех странах, где частные и общественные здания имеют множество комнат, входить в которые опасно для жизни, можно преуспеть в искусстве умалчивания.