Кто-то в моей могиле - Маргарет Миллар

— Лечь в дрейф, — громко скомандовал Филдинг и, чтобы компенсировать себе отсутствие океанского шторма, ополоснул лицо над раковиной. Расчесав волосы (механик по музыкальным автоматам вел машину, опустив верх), пошел вниз в кафе «Велада».

В этом заведении не было определенных часов для обслуживания спиртными напитками. Если у посетителя были деньги, его обслуживали в любое время дня и ночи, и очень часто в самом начале дня здесь собиралось столько же народа, что и поздним вечером. Иногда даже больше, поскольку запах застарелого перегара, переполнявший бар, настолько усиливал ощущение похмелья, что посетитель стремительно бросался заглушить свои чувства. Управляющий отеля «Риц» и старший администратор магазина не раз жаловались на этот запах в отдел здравоохранения, в полицию, в комиссию штата по равным правам в сфере торговли, но миссис Брустер, владевшая «Веладой», сражалась как лев. Это была тощая, унылого вида женщина в огромных размеров переднике из джинсовой ткани, которым она делала все: вытирала прилавки, била мух, промокала лицо, прихватывала горячие сковородки, она использовала его вместо носового платка, отгоняла им мальчишек, продававших газеты, складывала в него жалкие чаевые, вытирала им руки. Постепенно фартук стал подлинным символом ее собственной личности, и, снимая его вечерами перед тем, как отправиться домой, она чувствовала, что лишается чего-то очень важного, словно у нее ампутировали жизненно важный орган.

Филдинг почувствовал запах и разглядел фартук, но ничто не вызвало у него чувства брезгливости. Он дышал куда более смрадными запахами и видел много больше грязи.

Он сел в кабинке у окна. Официантки Ниты поблизости видно не было, и никто не рвался принять у него заказ. Мальчишка-мексиканец, на вид лет пятнадцати, сметал с пола сигаретные окурки. Он работал очень тщательно, то ли он только начал трудиться в этом баре, то ли надеялся найти в утренних завалах мусора что-нибудь более ценное, чем обычный окурок.

— А где официантка? — поинтересовался Филдинг.

Мальчик поднял голову, его огромные карие глаза широко раскрылись:

— Которая?

— Нита.

— Марафет наводит, наверное. Она это обожает.

— Как тебя зовут, сынок?

— Чико.

— Скажи этой даме за прилавком, что я хочу кусок ветчины с ржаным хлебом и бутылку пива.

— Не могу, сэр. Официантки очень рассердятся, они подумают, что я пытаюсь увести у них из-под носа чаевые.

— Сколько тебе лет, Чико?

— Двадцать один.

— Брось заливать, дружок.

Лицо паренька стало пунцовым.

— Мне двадцать один, — повторил он и вновь принялся за работу.

Прошло пять минут. Вторая официантка, обслуживавшая задние кабинки, пару раз бросила взгляд в сторону Филдинга, но не подошла. Не подошла к нему и миссис Брустер, которая протирала фартуком решетку для гриля.

Наконец появилась Хуанита. На ее лице лежал свежий слой пудры, губы подкрашены. Она так старательно подводила карандашом глаза, что напоминала шахтера, проработавшего в забое не один десяток лет. Она отреагировала на его появление, слегка вильнув задом. Так молодая кобыла помахивает хвостом, узнав кого-то знакомого или проявив неожиданный интерес.

— Снова появился, — сказала она без намека на улыбку.

— Удивлена?

— Чего мне удивляться? Меня ничем невозможно удивить. Чего хочешь?

— Ветчину с ржаным хлебом и бутылку пива.

Она прокричала заказ миссис Брустер, но та и ухом не повела, ее фартук не колыхнулся. В голове у Филдинга мелькнул вопрос, не узнала ли она в нем участника драки и не пытается ли теперь своим холодным и безразличным отношением вытурить из бара, чтобы избежать новых неприятностей.

— Обслуживание у вас паршивое, — заметил он.

— Еда тоже. Чего пришел?

— Ну, хотелось просто посмотреть, как тут у вас идут дела в понедельник.

— Я в полном порядке. Джо все еще в каталажке. Он получил месяц.

— Жаль.

Хуанита стояла, несколько изогнувшись, кулак упирался в бедро, манеры ее стали более агрессивными, но не слишком.

— Послушай, эта твоя жалость к людям когда-нибудь приведет тебя к большим неприятностям. Ты вот почувствовал, что тебе меня жалко, и очень скоро вы с Джо уже тузили друг друга.

— Я был немного пьян.

— Да ладно, я просто подумала, что мне лучше предупредить тебя. Дай людям самим себя жалеть. У большинства из них это чертовски хорошо получается, и я не исключение. Погоди-ка чуть-чуть, пойду поддам пару этой старой перечнице. Она сегодня весь день сны видит.

— Нам спешить ни к чему. Почему бы тебе не присесть?

— Зачем еще? — Хуанита посмотрела на него с подозрением.

— Пусть ноги отдохнут.

— Так, теперь тебе жалко мои ноги? Послушай, ты довольно странный мужик. Знаешь об этом?

— Да, мне пару раз говорили.

— А… Не мое дело. — Она присела, изгибаясь куда больше, чем требовалось. — Сигарета есть?

— Нет.

— Тогда свои закурю. Я считаю, что курить свои совсем ни к чему, когда можно стрельнуть.

— Умница.

— Я? Никто вокруг так не думает. Послушал бы ты мою мамашу. Она вся мочой исходит, когда объясняет мне, какая я дура. Но больше этого я терпеть не желаю. Я живу с ней сейчас, пока Джо в каталажке, мне надо, чтобы кто-нибудь приглядывал за детьми. Когда Джо выйдет, мы, может, снова уедем. Я всегда ненавидела этот город. Он всегда ко мне паршиво относился. Только не надо опять начинать меня жалеть. То, что они мне подкидывают, я могу принять.

— Они? — переспросил Филдинг. — Кто они?

— Никто. Просто они. Город.

— А где ты жила?

— В Лос-Анджелесе.

— Почему ты сюда вернулась?

— Джо остался без работы. Не то чтобы его выгнали за какую-нибудь провинность или что-нибудь еще. Племянник хозяина вырос настолько, что уже мог работать, и Джо выперли с его места, чтобы устроить того. И я подумала, а почему бы нам сюда на время не вернуться. Может, здесь все по-другому, может, город изменился. Так я думала. Черта с два этот город изменится. Единственное, из-за чего он действительно может измениться, — это высадка русских, и что до меня, то мне совершенно наплевать, если они станут швырять свои бомбы, как конфетти, и все здесь подохнут в воронках.

Она закурила и пустила струю дыма через стол прямо Филдингу в лицо, словно провоцировала его на спор с ней.

— Ну и что ты об этом думаешь, а?

— Я как-то не успел об этом подумать.

— У Джо хватило времени. Он говорит, когда я ему все это выкладываю, что после таких слов мне нужно мыть рот с мылом. А я ему в ответ: «Попробуй, итальянская рожа, и останешься без руки, отгрызу».

Она улыбнулась, но вовсе не потому, что развеселилась, а словно для того, чтобы показать, что ее зубы в состоянии выполнить подобную угрозу.

— Джо у нас настоящий патриот. Черт, могу поспорить, он прославлял свою родную страну даже тогда, когда они запихивали его в кутузку. У итальяшек это бывает. Даже когда полицейские сидят у них на рожах, они разевают хлебала, чтобы прокричать «Боже, храни Америку!».

Миссис Брустер наконец ожила за прилавком и накладывала последние мазки на приготовленный ею сандвич с ветчиной, кружком маринованного огурца и пятью ломтиками жареного картофеля. Хуанита подошла, чтобы забрать заказ, Филдинг без труда мог расслышать, о чем они говорят.

— С каких это пор я плачу тебе за то, чтобы ты сидела с посетителями?

— Это мой приятель.

— Давно? Минут пять?

— Вежливое отношение к посетителям, — мягко сказала Хуанита, — очень полезно для дела. Ты заработаешь больше денег. Ты ведь любишь деньги, правда?

Миссис Брустер неожиданно хихикнула, словно кто-то пощекотал ее в укромном месте. Она приглушила смех уголком фартука, шлепнула сандвич с ветчиной на поднос и откупорила бутылку пива.

Хуанита вернулась с заказом и уселась напротив Филдинга. Перепалка с миссис Брустер резко подняла ее настроение.

— Я же говорила тебе, что она и впрямь ненормальная. Ну что? Но я могу с ней управляться. Все, что нужно, — это произнести слово «деньги», и она начинает хихикать каждый раз, как сегодня. Я всегда без труда управлялась с психами, — добавила она с гордостью. — Может, мне надо было стать доктором или медсестрой. Как сандвич?

— Неплохо.

— Ты, должно быть, страшно голоден. Что до меня, при всем том, что мой желудок гайки переварит, в этой забегаловке я не стану есть ни за какие деньги.

— Счастье, что старуха не умеет читать по губам. — Филдинг прикончил полсандвича и, отодвинув тарелку, потянулся за пивом. — Значит, твоя мать приглядывает за детьми, пока ты на работе?

— Конечно.

— По-моему, ты слишком молода для того, чтобы иметь детей.

— Бросьте смеяться, — ответила она, но было видно, что ей приятно. — У меня их шестеро.