Избранные - Альфонсо Микельсен

— Мы действительно можем быть уверены в лояльности большинства? — спросил кто-то.

— Несомненно. Все вы знаете сеньора Б. К., который в свое время стал крупнейшим акционером этой фирмы. Ему принадлежало около сорока процентов акций. Как известно, он жил не в нашей стране и его интересы представлял родственник — Фриц К. Поэтому практически было невозможно создать блок большинства, который бы разделял наши интересы и мог бы выступать против этого человека. Ныне положение изменилось. Наш друг Б. К. сообщил мне о своем намерении голосовать вместе с нами на предстоящем собрании акционеров. Сегодня его акции составляют тринадцать с половиной процентов, а всего наша группировка располагает пятьюдесятью тремя. Таким образом, даже при наличии всех акционеров и при условии, что они будут голосовать против нас — что невозможно допустить, — в нашу пользу выступает более чем половина всего капитала.

— Так в чем же заключается идея? — спросил кто-то из присутствующих, который, видимо, был не совсем в курсе наших замыслов.

— Идея состоит в том, чтобы представить наш собственный состав директивного совета, а также кандидатуру управляющего фирмы. Из списков будут исключены Фриц К., Хотчкис, Тавера и Рейес. С людьми Кастаньеды ничего не сделаешь — они наберут достаточное количество голосов, чтобы ввести в совет своего представителя.

— А как мы объясним стремление заменить руководство?

— Никак. И не надо никаких дискуссий. Просто в момент голосования мы представляем наш собственный список членов правления. И без всяких объяснений.

— Кого же предполагается выдвинуть на пост управляющего фирмы, а также в члены директивного совета вместо выбывающих?

— Мы просили дона Диего Лаинеса об особой любезности: занять пост управляющего, — ответил я. — Хотя бы на этот первый год. А трех других членов совета мы изберем сейчас из числа акционеров по нашему общему соглашению. Именно им, представляя новый список, мы и отдадим наши голоса.

В действительности вся эта затея с выдвижением Лаинеса на пост управляющего компании принадлежала ему самому. Однажды в частном разговоре он сказал мне об этом, причем в качестве особого одолжения просил представить дело так, как если бы инициатива исходила от меня лично. Мне пришлось поработать, чтобы его кандидатура получила голоса других акционеров.

Вскоре мы договорились о будущих членах правления. В списке стояло мое имя. Я был обручен с плутократией — предстоящее общее собрание правления и акционеров должно было означать наше бракосочетание.

Чтобы заранее отпраздновать столь знаменательное событие, я решил организовать небольшой прием в клубе «Атлантик», на который пригласил, не разглашая причины, самых близких моих друзей. Свой прием я наметил на субботний вечер за месяц до выборов.

В памяти моей отчетливо сохранились воспоминания о двух неделях ожидания назначенного приема. Во-первых, на бирже неуклонно падала стоимость акций «Ла Сентраль». В конце концов стоимость каждой достигла двенадцати песо тридцати сентаво. Эта была самая низкая цена с 1930 года — эпохи великого кризиса. Во-вторых, столь же неуклонно рос мой престиж, чему способствовала реклама моего приема, всячески раздуваемая газетами.

Я долго колебался, приглашать Мьюира или нет. После того как мне пришлось выслушать его пьяные излияния, я потерял к нему всякую симпатию и уважение; более того — он стал мне просто неприятен. Но, возможно, во мне говорила ревность? Я опасался, что, если не приглашу его, он сочтет меня врагом. А ведь идет война, к тому же я — немец. Соображения по этому поводу постоянно удручали меня. Тем более Мьюир был популярнейшим членом клуба «Атлантик», и мои друзья, естественно, удивились бы, не встретив американца среди приглашенных. В конце концов я позвонил ему, в глубине души надеясь, что он откажется под каким-либо благовидным предлогом. И действительно, Мьюир, для которого как будто не существовало в жизни ничего иного, кроме светских встреч и приглашений (особенно если речь шла о том круге, где он проводил большую часть своего времени), отклонил мое приглашение, заявив, что огромное количество работы заставит его провести воскресенье в кабинете. Таким образом, группа приглашенных оказалась довольно однородной. В нее не вошли те, с кем я не был связан искренней дружбой и кого обычно приглашают на такие праздники лишь в силу заведенного порядка. Видимо, я был прав в своих расчетах: за исключением Мьюира, все немедленно приняли мое приглашение и в субботу вечером в назначенный час явились в «Атлантик».

Я запомнил, что наиболее низкая котировка акций «Ла Сентраль» была отмечена на бирже как раз накануне дня приема. Меня удивляли и тревожили эти сведения, напечатанные крупными буквами на первых полосах газеты «Эль Меркурио».

В зал вошел Лаинес и, поздоровавшись, немедленно обратился ко мне:

— Предполагаю, что вы уже видели сегодняшние новости. Фриц продает свои акции по бросовой цене. Видимо, он уже в курсе, что мы собираемся отстранить его, и предпочитает расстаться с последней акцией и не идти против нас. Так что все будет гораздо проще, чем я думал.

…Выезд на охоту предполагал быть намного менее шумным, чем мы все ожидали…

— Черт возьми! — воскликнул я, приятно пораженный услышанной новостью. — А мне казалось, где-то что-то происходит — и не в нашу пользу!

— Речь идет об отступлении без единого выстрела, — ответил Лаинес, улыбаясь.

Я уже упоминал, что в этом мире нами целиком и полностью владела одна мысль — о деньгах. Мы становились похожими на «серингерос» — охотников за каучуком, проникших в глубь сельвы. Вот так же и перед ними горизонт закрывают огромные деревья. Деревья обманутых надежд и разочарований.

Как и следовало ожидать, в тот вечер все только и говорили о сенсационной новости недели — падении акций «Ла Сентраль». Никто не знал, чем это было вызвано. Думаю, некоторые из гостей втайне испытывали по отношению ко мне нечто вроде сожаления, так как всем было известно, что мое имя стоит среди виднейших акционеров предприятия.

А я тем временем потешался про себя. Падение продлится едва ли несколько недель, а затем мы возьмем бразды правления в свои руки и станем хозяевами общества, взяв под контроль и его капиталы.

Праздник, несмотря на то что я совершенно разучился танцевать (к тому же эти афро-антильские ритмы не укладывались в мои представления о музыке), прошел очень весело. Для того чтобы оценить его, достаточно было выслушать пару комплиментов.

— Каким веселым и оживленным был у вас прием, сеньор К.! — говорили мне друзья не из числа самых близких.

— Ну и выпивон! — При этом меня кто-то громко хлопал по плечу и называл уменьшительным именем.

Видимо, это соответствовало действительности. Уже светало, а в центральном салоне «Атлантика» еще оставались кое-кто из друзей. Мы продолжали пить, кто-то пытался танцевать под звуки оркестра.

— Алисия слишком смугла, чтобы носить голубые платья, это не ее вечер, — вдруг бросила мне Мерседес, после того как мы перебрали всех присутствовавших.

— Действительно, Алисия всегда так элегантна, а сегодня выглядит усталой. Может быть, она недостаточно накрасилась? — предположил я.

— Нет. Ей совершенно не идет голубой цвет!

— Зато Мэри! Она сегодня выглядит лет на десять моложе, хотя ее туалет давно вышел из моды!

— Я уже не раз видела ее в этом платье, его привезла Исольда из Буэнос-Айреса. Но так как оно очень хорошо сидит на Мэри и все ей об этом говорят, то она выходит в нем постоянно. А кто, по вашему мнению, сегодня лучше всех одет? Я хочу узнать, совпадают ли наши мнения.

— Вы, Мерседес!

— Нет, серьезно?!

Я вновь повернулся к танцевавшим парам, чтобы ответить на вопрос моей приятельницы. Но ответить было трудно. Супруга Лаинеса Элиза, унаследовавшая удлиненный разрез глаз от прабабки-индианки, в этот вечер с неотразимым искусством демонстрировала свой совершенно восточный силуэт. Платье из тяжелого зеленого расшитого атласа, похожее на кимоно, подчеркивало легкость и изящество ее фигуры. Маруха, одна из небезызвестных «девочек победы», пребывавшая в состоянии постоянной охоты за американцами, и в частности за Мьюиром, была в черном кружевном платье. Плечи ее были обнажены, сияла белизной в глубоком вырезе грудь. Этот контраст между белым и черным был весьма привлекательным. Так кого же предпочесть?

Наиболее элегантной из дам считалась обычно Исольда де Бетета. Я посмотрел на нее еще раз, чтобы убедиться, что и в этот вечер пальма первенства принадлежала ей. Она была одета в бархатное платье вишневого цвета; светлые волосы, легко зачесанные назад, делали ее очень молодой и заставляли забывать, что она — мать пятерых детей. Мне казалось, что я вижу Ольгу, ее чистую улыбку, ее зеленые глаза, когда она старалась предупредить мой очередной вопрос. Мозг пронзила неожиданная мысль (так бывает: путник в дебрях вздрагивает, когда на него неизвестно откуда падает солнечный луч). Ольга была лишена вкуса, да и средства не позволяли ей хорошо одеваться. Я мог бы помочь ей в этом, посоветовать, какие выбирать платья, и затем испытывать удовлетворение от тех похвал, которые расточали бы ей другие мужчины. Даже если это была бы обычная фраза-штамп: «Ольга всегда отличается таким шиком!»