Избранные - Альфонсо Микельсен

Обвинителем выступал некий полковник, похоже, довольно скромного происхождения. Было заметно, что его сильно угнетало присутствие друзей Сариты. Свою речь он Начал бесцветно, решив почему-то перечислять все события в военной карьере генерала Бельо, все ступени его служебной лестницы.

Я узнал, что, будучи совсем молодым, Бельо начал свою учебу в Чили, где и дослужился до звания лейтенанта. Истинный член клана привилегированных, Бельо затем отдался коммерции, где, правда, не достиг особого успеха. Уже сорокалетним, без определенных занятий, он вновь вернулся в армию, где получил пост начальника охраны президента. Здесь его повысили до капитана, а затем — майора. Позднее назначили в одно из посольств в Европе, что совпало по времени с последним международным конфликтом. Атташе произвел какую-то спекуляцию с оружием, за что и получил звание полковника. А чин генерала последовал, когда он уже сидел в кресле высшего чиновника министерства обороны. Карьера генерала Бельо мало чем отличалась от карьеры обычного бюрократа, занятого решением архиважных протокольных проблем, сжившегося с рутиной пыльных кабинетов. В этом человеке не было ни единой черты истинного военачальника, искусного в вопросах командования, в стратегии.

Генералу вменили в вину то, что он публично присоединился к демонстрации, враждебной президенту республики, и вдобавок же привлек к участию в ней нескольких подчиненных офицеров (последние, как стало известно, обо всем доложили властям). Гробовым молчанием зала было встречено обвинение, сформулированное представителем министерства внутренних дел. Обвинить генерала, принадлежащего к «добропорядочным», в организации заговора, который и заключался-то в том, что кто-то несколько раз высказался против президента! Президента, согласно конституции — главы вооруженных сил. Бог мой, какая нелепость!

Защитник, превосходно владевший ораторским искусством (качество нередкое у жителей тропиков), завоевал аудиторию на второй же день слушания дела. Он подчеркнул сугубо светский аспект процесса:

— Созерцая прекрасных дам, среди которых находятся наиболее блистательные представительницы нашего общества, оказывающие мне честь своим вниманием, я задаю себе один и тот же вопрос: а не прав ли наш публицист Сирано из газеты «Эль Меркурио», проправительственные взгляды которого не вызывают сомнений и который опубликовал комментарий по поводу процесса, потрясшего основы нашего общества; не прав ли Сирано, заявивший сегодня утром, что данный процесс — не просто ошибка правительства? Данный процесс — свидетельство того, что не у всех есть достаточно высокий вкус. Действительно, подвергнуть суду такого уважаемого человека, каким является генерал Бельо!

Всем нам пришлось аплодировать, после чего адвокат продолжал:

— Позволю себе зачитать некоторые абзацы из упомянутой выше статьи, неопровержимого и ценного доказательства, ибо оно принадлежит перу, которое я высоко ценю. Каждому известно, что большую часть моей жизни я сражался именно против этого пера! Итак, слушайте меня, господа члены суда и уважаемая публика. Вот что пишет Сирано: «Правительства обычно терпят крах не из-за своих ошибок, а из-за того, что правительствам недостает хорошего вкуса. Справедливо говорил Талейран о Наполеоне: „Как жаль, что подобный гений так плохо воспитан!“ Падение Наполеона в немалой степени объясняется отсутствием у него светского такта. Во многих случаях, имея для этого все предпосылки, Наполеон не сумел подняться выше маленьких слабостей своих подчиненных! В то же время его племянник — Наполеон III, не обладая даже крошечной долей качеств военного и государственного деятеля, которым в избытке владел первый из Бонапартов, тем не менее достиг трона и оставался на нем двадцать лет. И все благодаря своему savoir faire[14], своему такту. Лично я, не вникая в политику, проводимую газетой „Эль Меркурио“, считаю, что процесс против генерала Бельо означает отсутствие хорошего тона и рано или поздно неизбежно отразится на престиже правительства, которое мы сейчас защищаем. Я заранее признаю свое полное невежество в вопросах военной юрисдикции и даже в сути обсуждаемого вопроса. Однако, располагая информацией, которой, очевидно, располагает и широкая публика, я хотел бы задать правомерный вопрос: как можно обвинять генерала Бельо в заговоре, когда, по сути, никакого заговора не было?! Вот если бы президент страны хотя бы на несколько часов был лишен свободы, если бы он вернул власть с помощью верных ему офицеров, вот тогда можно было бы судить за попытку заговора. Учитывая весь ход событий, можно смело утверждать, что правительство рискует потерять авторитет в глазах народа — и даже армии, — начиная процесс, который не сможет благополучно довести до конца».

Адвокат наконец благополучно закончил чтение газеты. Одной этой статьи — вернее, ее чтения на процессе (что превратило суд над Бельо в обсуждение проблемы о том, что собой представляют хорошие манеры, а что — плохие), — одного этого, повторяю, уже было достаточно, чтобы выиграть процесс. Газета, внешне поддерживавшая правительство и в то же время кичившаяся своей независимостью, уделила очень скромное место политическому аспекту нашумевшего процесса. Зато страницы, посвященные светской хронике, на этот раз пестрели фотографиями присутствовавших. Особенно часто мелькали фотографии нашей приятельницы Сариты, чья красота, по словам репортера, выделялась особенно ярко благодаря тончайшей детали, свидетельствующей об изысканности этой дамы. Дело в том, что Сарита явилась в зал суда, надев вместо шляпки… военное кепи!

Адвокат был непревзойденным оратором, свободно изъяснявшимся на языке «избранных», и отвечал всем меркам условностей, которые царили здесь. Каждое слово его речи от начала до конца воспринималось публикой с бурным энтузиазмом. Как и следовало ожидать, Бельо был оправдан в тот же вечер. Пресса оппозиции немедленно возвела его на пьедестал национального героя, поставив рядом с теми, кто покрыл себя неувядаемой славой в борьбе за независимость страны.

Передо мной встал неразрешимый вопрос: каким образом этот генерал, обласканный правительствами, включая и то, против которого он организовал заговор, человек, для которого не существовали ни зависть, ни соперничество соратников, вынужденных вползать по обязательной лестнице военной службы, каким образом этот человек приобрел престиж, позволивший ему выйти победителем из зала суда? Ответ был один: его спас почтительный страх правосудия перед Ла Кабрерой, перед «избранными». Этот страх был неписаным законом мира сего.

Мои размышления были прерваны Мерседес:

— Приходите завтра ко мне на чай. Мне надо кое-что рассказать вам.

В условленный час я предстал перед Мерседес. Меня удивило, что она была одна. В маленьком кабинете, где она сидела, уютно горел камин. В углу слабо светила настольная лампа, подставка которой была сделана из свитых морских канатов. Рядом бурлил самовар, сделанный из великолепного английского серебра. Все было предусмотрено, чтобы не прибегать к помощи служанки.

Мерседес была одета с подчеркнутой простотой. Довольно долго она комментировала процесс, который, по всей видимости, страшно занимал ее. В какой-то момент она, очевидно, угадала мое недоумение, вызванное отсутствием ее мужа, потому что вдруг сказала:

— Я пригласила вас именно в этот час, пока нет мужа, чтобы мы могли поговорить наедине. Мне не с кем посоветоваться по сугубо личному вопросу. Я осмелилась подумать о вас. Хочу просить совета и помощи, так как уверена, что вы не будете обсуждать впоследствии с кем-либо то, что я вам доверю.

— Я глубоко благодарен вам за это свидетельство дружбы, — ответил я. — Но предпочел бы, чтобы вы доверили свои тайны кому-нибудь другому, кто лучше меня знаком с вашей средой.

Меня снова охватил страх: мне казалось, что огромный спрут все теснее обвивает меня своими отвратительными щупальцами.

— Я всегда видел в вас женщину, не похожую на других, — продолжал я. — Потому мне и не хочется, чтобы наша дружба свелась к тому, что вы превратите меня в вашего исповедника и станете моей «духовной дщерью». Не рассказывайте мне ничего, Мерседес. Я догадываюсь о многом, что происходит в вашей жизни, и всегда восхищаюсь тем, как вы умеете молчать. Не спускайтесь даже передо мной с пьедестала загадочного сфинкса. Честно говоря, я предпочитаю не слушать ваших исповедей.

— А я-то думала, что вы мне друг! — огорченно воскликнула она. — Лучше уж сразу скажите, что вам надоели горести и заботы ваших близких! И не надо сказок о том, что вы предпочитаете видеть меня на пьедестале молчания. Одинокие мужчины становятся такими эгоистами!

— Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду… я — холостяк. Это верно. Но не забывайте, что и я когда-то был женат. Кажется, я вам говорил даже, что из всех достоинств моей супруги самыми замечательными были ее замкнутость и скромность. Именно в этом было ее превосходство. Ирэн могла довольствоваться собственным обществом, поэтому наши супружеские отношения и потерпели крах.