Хозяин Амура - Дмитрий Хван

Сибирцы Новикова вели огонь не по всему фронту построений неприятеля, а сосредоточили огонь на центральной мушкетерской баталии, пытаясь расстроить порядки именно этого подразделения. Василий, как и его товарищи, вел огонь из железногорской винтовки, но за спиной у него висела расчехленная еще на опушке СВД, к которой у него было лишь три десятка патронов. Еще двадцать были неприкосновенным запасом — мало ли что ждет его отряд в будущем?

Датчане, перед глазами которых происходило сие действо в исполнении сибирских наемников, были поражены, потрясены скорострельностью мушкетов этой державшейся особняком роты. Что же, теперь всем стало ясно, что гулявший в войсках слух, пущенный кем-то из копенгагенских придворных вельмож о том, что сибирцы пользуются особым благоволением доброго короля Кристиана, обрел понятные любому дураку черты. За такой мушкет можно было не то что Эзель отдать неведомо кому, но и полкоролевства бросить в придачу. Король, однако, отделался далеким и нищим островком, что говорит о великой хитрости любимого солдатами монарха.

— А-а-а! — заорал вдруг, выплеснув бурлящие в груди эмоции, Петер-горшечник. — Да здравствует король Кристиан!

— Великий Бог! — воскликнул седой мушкетер-усач, сам себя не расслышав из-за не прекращающегося ни на мгновение грохота выстрелов, после чего старый воин еще долго бормотал что-то, время от времени осеняя себя крестным знамением.

Башмачник с горшечником же, широко раскрыв глаза, с восторгом глядели на фигуры наемников в серых камзолах, восклицая по очереди:

— И пороху не сыплют! И штемпеля нету! А как же быстро-то, чудо наяву!

Генерал Густав Сиверс, наблюдая с вершины холма за действиями сибирцев-наемников в новейшую зрительную трубу одного из голландских мастеров, от безмерного удивления цокал языком и даже стянул с головы шляпу, несмотря на начавшийся дождь. Растерев холодную небесную влагу по лицу, он проговорил:

— Столь частая стрельба несомненно приведет к излишней трате свинца и пороха… Но, видит Бог, то золото, что будет потрачено, окупится победой! — Снова надев шляпу, Густав оглянулся и подозвал к себе одного из младших офицеров: — Отправляйся к мортирщикам и выясни, будут ли они стрелять своими бомбами, или им нужно приглашение к бою?

Не успел молодой человек вскочить на коня, как со стороны позиций сибирских артиллеристов шумно бухнуло и, прошуршав над головами выстроившихся в боевые порядки датчан, бомба ухнула в поле, подняв в воздух клочья дерна и земляные комки, не долетев, однако, до врага сущую малость, но и этого оказалось достаточно, чтобы с десяток далеких фигурок, суетящихся близ устанавливаемых пушек, упали, а пара высвободившихся лошадей, нервно заржав, бросилась в сторону. Однако вскоре они остановились неподалеку и принялись жевать траву как ни в чем не бывало.

Шведам оставалось пройти по мокрой траве около сотни шагов, чтобы потом дождаться окончания стрельбы своих пушек, толкаемых лошадьми на новые позиции, но мушкетеры центральной баталии, понесшие необъяснимые потери от свинцовых пуль, были готовы пробежать оставшееся расстояние, чтобы вцепиться в глотку проклятым данам. Дьявол помогал датчанам! Их пули летели навстречу крепкому ветру, поражая добрых шведов десятками. Мушкетеры валились наземь, растерзанные пулями, наносившими тяжкие увечья. Падали на мокрую траву и мягкие щеголеватые шляпы офицеров с пышными перьями и блестящими пряжками, и простые солдатские головные уборы, а их хозяева лежали рядом, кому улыбнулась удача — затихнув сразу, а кому не свезло — тот или истекал кровью, или, не имея сил встать, деревенеющими пальцами скреб орошенную кровью землю. Путь, пройденный центральной баталией, устилали изломанные и окровавленные тела, хозяева которых уже были в пути к небесному городу Асгарду, чтобы там, в чертогах Одина, рубиться, пировать и каждую ночь быть ублажаемыми прекрасными девами. Перед смертью всякий швед не преминет подумать о Вальхалле, пусть на груди его и висит крестик. Заполнявшие возникающие зазоры мушкетеры, вставая на места упавших и захлебывающихся криком товарищей, обреченно зажмуривали глаза, ожидая смерти, но продолжали идти вперед. Вскоре и они падали, в корчах испуская дух. Построенное в глубину войско начинало терять и пикинеров, что двигались в полусотне шагов от мушкетеров. Вот один из солдат, несших стяг полка, с удивлением почувствовал сильный толчок в древко и увидел, как сверху посыпалась щепа. Подняв глаза, он еле сдержал вскрик — полотнище под тяжестью собственного веса переламывало деревянный шест, поврежденный невесть откуда прилетевшей пулей. Дурной знак!

В короткий промежуток времени, не имея средств, чтобы ответить врагу, шведы потеряли почти семь сотен солдат, что было оглушительно много. Центральная баталия была сильно деморализована, а враг продолжал вести огонь.

Леннарт Торстенсон, наблюдая за ходом подготовки к битве, тяжело дышал — его мучила одышка. К тому же резко менялась погода и его организм, не отпускаемый болезнью, слабел с каждым часом. Леннарт с трудом держался на ногах, поддерживаемый с боков офицерами свиты. Взяв у подполковника бинокуляр, услужливо им поданный, Торстенсон с горечью увидел бедственное положение передней баталии мушкетеров. А ведь там были лучшие его солдаты, опытные ветераны, храбрые воины, которые не побегут прочь, словно паршивые наемники, спасающие свою шкуру. И сейчас их стало почти наполовину меньше, а датчане продолжали собирать среди них новые жертвы. Переведя взгляд на позиции врага, фельдмаршал увидел, что огонь ведет лишь небольшое подразделение данов, вытянувшееся в цепь, — там, вдалеке, над ним то и дело появлялись облачка порохового дыма, немедленно уносимые ветром.

— Мой фельдмаршал! — раздался вдруг отчаянный вскрик.

Леннарт обернулся. Рядом с его шатром люди из свиты схватили за уздцы коня, на котором молодой офицер прискакал с переднего края. Фельдмаршал молча поманил гонца, в шоке буквально сверзшегося с седла, и толпа расступилась перед офицером.

— Наши солдаты валятся, словно кули с соломой! — сорвал он с головы шляпу, обращаясь к фельдмаршалу. — Мне повезло! — Офицер сунул палец изнутри в дырку на тулье шляпы, показывая Торстенсону грязный ноготь, торчащий из нее.

— Как тебя зовут? Свен Фредриксон? Закрой рот и не ной, или ты торговец, потерявший лавку?! Скоро начнут бить наши двенадцатифунтовые пушки! Видишь? — Леннарт дал ему в руки бинокуляр. — А потом в бой пойдет правое крыло — рейтары генерала Линдта, а в помощь им я брошу резерв — две с половиной тысячи отборных кирасир, которые вытопчут слабый правый фланг датчан.

— Да, мой фельдмаршал! — с озаренным надеждой и радостью лицом воскликнул Фредриксон. — С нами Господь!

— Возвращайся к солдатам и ободри их! Пусть держатся, ради своего доброго отечества!

— Будет исполнено, мой фельдмаршал! — В мгновение ока вскочив на коня, офицер скрылся с глаз.

Торстенсон тем временем уже наблюдал за четкими действиями своих артиллеристов, развертывающих пушки на позициях. По ним немедленно принялись стрелять проклятые мушкетеры датчан. Обслуга орудий падала, умирала, но остальные, стиснув зубы, лихорадочно продолжали свое дело. Датская артиллерия все же начала обстрел первой. Рядом с одной из шведских двенадцатифунтовок упало ядро и спустя мгновение разорвалось, убив нескольких пушкарей. Другое попало между ополовиненной центральной баталией мушкетеров и пикинерскими шеренгами. Разорвавшись, оно унесло жизни еще нескольких воинов. Пора бы уже вступить в бой и шведам!

Наконец одно из орудий гулко и раскатисто ухнуло, за ним второе, третье… Ядра унеслись в сторону датчан, чтобы собрать первые жертвы среди солдат противника. Теперь Торстенсон решил отправить гонца к дороге на Оттербакен, где ожидали своего часа тяжелые кирасиры генерала Иоганна фон Зальцбаха. Снова ответили датчане — еще два ядра подняли столбы мокрой земли у шведских пушек, разметав орудийную прислугу. Одна из пушек завалилась набок — ее окованное железом колесо было попросту вырвано. Леннарт почувствовал, как зашумело в висках — кровь прилила в голову. Фельдмаршал покачнулся, и его тут же уложили на заранее принесенное из шатра кресло, подставив под ноги стульчик и соорудив над ним навес.

— Господин фельдмаршал! — горестно возопил Иоганн, личный лекарь Леннарта. — Вернитесь в шатер! Примите настойки, вы бледны словно смерть!

— Ты в своем уме, болван?! — рыкнул Торстенсон. — На этом проклятом поле решается судьба королевства! Живо неси свою отраву, прохвост!

Внезапно небо расчертили молнии, и вскоре оглушительно ударил гром — при этом стремительно потемнело. День превращался в ночь. Начинался ливень.

Глава 7

Великий Бог! Нет более солнца на небе, все оно напрочь затянуто тучами, и лишь редкие просветы видят солдатские глаза. Руки сжимают древки пик, ноги попирают их концы, воткнутые в предательски мокрую землю. Не слышно среди солдат ни единого слова — только команды офицеров гремят среди посвиста холодного ветра да шелеста сосновых крон. Напряженные осунувшиеся лица, заросшие щетиной, смотрят из-под кабассетов и морионов, с которых вода стекает на плечи и спину. Изо рта вырывается пар, исчезая через мгновение. Хмурые взгляды опытных солдат, стоящих в первых рядах, которые примут на себя первый удар шведской панцирной кавалерии, не выражают ничего, кроме холодной решительности. За ними стоят более молодые бойцы, которых следует поберечь для новых войн, каких будет еще немало. К тому времени они смогут получить дополнительную амуницию — крепкую кирасу, тяжелую шпагу, а то и вовсе мушкет, что добавит в карман жалованья, а главное, избавит их от необходимости таскать с собою неуклюжее вне битвы копье. Ведь король Кристиан, чувствуя новые веяния в военном деле, отменил в своих полках пики, думается, скоро дело дойдет и до остальных, в том числе и наемников. Особенно ясно это стало после того, как рота сибирских наемников отстрелялась по приближающемуся войску шведов. По шеренгам воинов немедленно разлетелись восторженные отклики — у сибирцев имелись не иначе как новейшие османские мушкеты! В Европе гуляла молва о сем оружии турок. Они легки и весьма дальнобойны — в чем убедились и имперцы, и венецианцы, и венгры. А теперь и шведы!