Дневник ангела-хранителя - Кэролин Джесс-Кук

Но я не хотела рисковать. Я провела всю ночь, вместе с другими ангелами разрабатывая новое направление для Марго. Они ушли, чтобы сделать то, что требовалось сделать. К утру мое платье стало индигово-синим, и я была сбита с толку, испугана и взволнована. По какой-то причине мое платье стало менять цвет как раз тогда, когда я в конце концов сорвала занавеску с духовного мира. Если бы я знала, насколько увеличился груз ответственности на моих плечах, насколько сильнее теперь требуется защищать Марго, то, наверное, оставила бы занавеску на месте.

Но было уже слишком поздно.

13. Возвращение пистолета

Следующий день я начала с новой целью: выяснить, как я умерла. Точнее, выяснить, кто меня убил.

Марго вот-вот должно было исполниться восемнадцать, она была наивна как ребенок и красива, как конфетка. И вдобавок к такой опасной комбинации ее голову переполняли грезы о жизни, которым не суждено будет сбыться: об успешной писательской карьере, в то время как она станет жонглировать шестью детьми — тремя мальчиками, тремя девочками — в доме за белым заборчиком в северной части Нью-Йорка и печь яблочные пироги для более красивой версии Грэма.

Но, наблюдая за Марго, когда она свешивалась из окна комнаты, глядя на улицы, исполосованные грязным дождем и полные желтых такси — ее фантазии ярко, как фиалки, раскрашивали воздух вокруг, — я не могла с парализующим сожалением не думать: «Когда все изменилось? Когда все пошло не так?»

Было ли это из-за Хильды? Из-за Сета? Или из-за Салли и Падрига? Лу и Кейт? Золы и Мика? Нырнула ли я в бассейн водки из-за того, как все обернулось, например, в результате брака с Тоби, или рождения Тео, или крушения брака?

В моей жизни был момент, когда все должно было взмыть в бесконечное небо. Юная блондинка, живущая на Манхэттене в то время, когда по улицам текли все самые лучшие революции — социальная, политическая, сексуальная, экономическая, — не должна была умереть спустя два десятилетия в отеле меньше чем в пяти милях отсюда.

Конечно, такое случается. Но не тогда, когда я стою на посту.

Марго закрыла окно, надела домашние брюки из шотландки, шерстяной джемпер цвета морской волны и причесала длинные волосы. Она глядела на свое отражение в высоком зеркале. Я стояла за ней, положив подбородок ей на плечо.

— Девочка, — вздохнула я, — ты должна раздобыть себе новую одежду.

Она слегка надула губы, похлопала себя по щекам, рассмотрела пушистые брови. Слегка повертелась перед зеркалом — я упомянула, что ее клетчатые штаны были к тому же с высокой талией и широкие в бедрах? — и нахмурилась. И я тоже.

«Я когда-то выглядела вот так? Почему никто меня не арестовал?»

В нижнем этаже, в магазине, Боб раскладывал книги без какого-либо особого порядка, уминая булочку с корицей. Он увидел Марго и застенчиво отвел взгляд. Его сны о матери были четкими и тревожными. Похотливые мысли о том, чтобы сделать Марго своей пленницей, исчезли.

Я начала замечать другую сторону Боба. Он был кротом в человеческом обличье. Любознательный, хотя и слепо любознательный, ворчащий и шаркающий по узким коридорам между переполненными книжными шкафами, он наслаждался недостатком общения с людьми. Его ангел — его дедушка Зенов — следовал за ним, заложив руки за спину, неодобрительно покачивая головой при виде хаоса страниц и суперобложек. И когда я вглядывалась достаточно внимательно, мне удавалось рассмотреть параллельные миры, всплывающие по обе стороны Боба, — это походило на телеэкран под водой. Если я сосредоточивалась, изображение становилось четче, словно вода успокаивалась: один Боб — маленький мальчик, прячущийся в шкафу от отца с тяжелыми кулаками; второй — пенсионер, одинокий, дряхлый, все еще раскладывающий книги. Оба образа заставляли меня чувствовать к нему легкую жалость.

Боб предложил Марго чай, от которого та отказалась, потом продемонстрировал ей, как и что в книжном магазине. Простите, я сказала — «в книжном магазине»? Мне следовало бы сказать — «в литературной сокровищнице, не имеющей хозяина». У этого человека имелись столетние копии Плавта, валяющиеся на бильярдном столе, копии с автографами Лэнгстона Хьюза,[20] собирающие пыль под столом, первое издание Ахматовой, которое он использовал в качестве подставки для стакана. Когда Боб вел бессвязные речи о том, как плохо идут продажи, как он даже не знает, почему кто-то дает себе труд разделять исторические книги по географическим секциям, — и так далее и тому подобное, я в конце концов обратила внимание Марго на Ахматову. Марго подняла книгу и уставилась на обложку.

— Вы знаете, кто это такая?

Прошло не меньше минуты.

— Кто? Что?

— Женщина, чье имя стоит на обложке этой книги.

— Девушка, мне нравится ваш акцент. Обло-ока. Скажите «обложка» еще разок.

— Это Анна Ахматова. Она одна из самых революционных поэтесс нашего времени.

— Э-э…

— А это! — Марго выдернула копию «Сочинений» Шекспира из другого книжного шкафа и пролистала ее. — Это подписано сэром Лоуренсом Оливье. Мы в самой прекрасной университетской библиотеке в мире.

Она выжидательно уставилась на Боба. Я кивнула. Золотые слова! Боб переминался с ноги на ногу.

— И как долго все это здесь лежит?

— Э-э, не знаю… — Боб поднял руки вверх, сдаваясь.

Марго порылась на других полках. Боб выглядел так, будто ожидал, что в любую секунду представители испанской инквизиции высадят его дверь. Марго перестала рыться и подбоченилась.

— Мм, — произнесла она, расхаживая по магазину. Теперь она безраздельно владела вниманием Боба.

— Что-что?

Марго остановилась и задумчиво показала на него. Боб натянул низ футболки на пояс.

— Вам нужны вещи поновее, — сказала она.

— Типа новой одежды?

— Нет! Книги поновее. У вас на полках слишком много классики. — Она походила еще. — Распродажи из багажников. У вас нет таких поблизости?

— Распродажи из чего?

— Простите, распродажи на дому, гаражные распродажи, места, где люди продают то, что им больше не нужно.

— Мм…

— Мы могли бы выбрать кое-какие книги в подобных местах.

— Мы?..

— Я пойду и выясню, где мы можем получить новые партии книг.

— Э-э, Марго?

Она обернулась в дверях, уже надев пальто, и уставилась на Боба.

— Что?

— Ничего. Просто… — Боб почесал пузо. — Удачи.

Она улыбнулась и ушла.

Для тех из вас, кто этого не помнит, кого не было в живых или кого выбросило на необитаемый остров, — Нью-Йорк в поздние 70-е годы был оживленной, убогой, криминогенной, полной наркотиков и того, что изрыгали трущобы, круглосуточной и ежедневной городской дискотекой. Вернувшись в него теперь, я сделалась настороженной, и в то же время меня разбирало волнение. Казалось, в этом городе на каждого человека приходилось по десять ангелов, различного рода ангелов — некоторые носили белые платья, некоторые как будто были объяты огнем, другие, огромные, мерцали белым светом.