Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья - Евгения Яхнина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И поведение, и разговор господина Бианкура становились все более непонятными Гийому. А он-то воображал, что знает своего хозяина, как никто другой. Впервые за пять лет службы он видел его рассеянным и даже растерянным.
- Перейдем к делу, - обычным своим сухим тоном сказал Бианкур. - Начнем со сделки с зерном. Она больше всего меня беспокоит.
В кабинет неслышными шагами вошел Люк. Он нес на маленьком серебряном подносе запечатанный конверт.
Небрежным жестом Бианкур взял письмо, не торопясь его распечатать. Как деловой человек, он предпочитал покончить сперва с одним делом, а потом уж перейти ко второму.
Заняв место за своим бюро рядом с секретарем, Бианкур достал из ящика ведомости на поставки и стал их просматривать вместе с Гийомом.
- Цифры вы должны на всякий случай запомнить наизусть. Но при разговоре с англичанином делайте вид, что ведомости у вас... промолвил Бианкур.
- А где же они будут?
- До чего вы наивны! Их надо уничтожить...
- Уничтожить ведомости?!
- Конечно, уничтожить! Как вы не понимаете простых вещей. Ведь уже были нападения на заставы, уже останавливали подводы и захватывали зерно, которым они были гружены. Так неужели вам не понятно, что этот пресловутый "народ" не может отнестись одобрительно к тому, что его зерно уплывает за границу! А вам вдруг понадобилось хранить доказательства наших дел с Англией... И вообще, чего вы трусите? Вы проявляли куда больше смелости, когда надо было убрать с дороги ювелира Кристофа или вставить в приказ об аресте имя Ледрю...
Лицо Гийома передернулось.
- Тогда я был не один... Вы приказывали, я выполнял. А сейчас вы хотите оставить меня одного, да вдобавок еще, когда, как вы сами говорите, в городе неспокойно.
- Я полагаю, что вам даже легче будет справиться одному... Говоря это, Бианкур небрежно разрезал конверт серебряным ножичком, лежавшим на столе. Так же небрежно он извлек из конверта сложенный вчетверо листок бумаги. - Я вас слушаю, можете продолжать.
Но, взглянув на своего патрона, Гийом онемел, и приготовленные слова застыли у него на губах. Бианкур побагровел, щеки его как-то надулись, слились с подбородком и повисли складками над воротником. Он приоткрыл рот, словно ему не хватало воздуха. Рука, державшая письмо, так дрожала, что листок колебался, как от ветра.
- Господин Бианкур, что с вами?!
- Воды! - прохрипел тот. На зов Гийома прибежали Люк и Морис. Взяв господина Бианкура под руки с обеих сторон, лакеи отвели его в спальню.
Гийом едва дождался, чтобы слуги удалились. Оставшись в кабинете один, он жадно схватил письмо, которое выпало из рук Бианкура, и, боясь, чтобы тот не спохватился и не прислал за ним, стал торопливо его читать.
В письме стояло всего несколько слов. Почерк крупный, непохожий на почерк делового человека, которому приходится часто и много писать.
Вот что прочел Гийом:
"Трепещите, г-н Робер Пуайе-Бианкур! Ваша тайна стала нам известна. И от нашей карающей руки Вам не уйти. Кайтесь, молитесь, пока еще есть время. Месть свершится рано или поздно!" И подпись: "Мстители за невинно погибшего Фирмена Одри".
- Странно! - пробормотал вслух Гийом.
Он едва успел вложить письмо обратно в конверт, как на пороге показался лакей.
- Господин Бианкур пришел в себя и спрашивает, где письмо, доложил Люк.
- Слава богу, что господину Бианкуру лучше. А письмо вот оно! - И как ни в чем не бывало Гийом протянул Люку письмо. - Если хозяин меня спросит, скажите, что я работаю в канцелярии. - И Гийом вышел из кабинета.
"Что бы это могло значить? Какие еще дела у него на совести, кроме тех, что я знаю? Почему Пуайе? Откуда у него эта двойная фамилия? Я знаю о многих преступлениях, которыми отягощена его совесть. Но что это еще за Одри, которого он, видимо, убрал с пути таким же способом, каким при мне убрал Кристофа и Ледрю да и других. Нет, видно, его приперли к стенке. Иначе он не впал бы в такую тревогу! Но если так, первый, кого он бросит в минуту опасности, буду я. Что же мне делать?"
Глава двадцать вторая
ПАЛЕ-РОЯЛЬ
С тех пор как Жаку приоткрылась тайна Пуайе-Бианкура, прошло две недели. Адора он не видел, так как адвокат сейчас погрузился с головой во всевозможные судебные дела. Но Шарлю Жак рассказывал о своей находке подробно, и не один раз. И их беседы привели к неожиданному решению: написать предателю такое письмо, чтобы оно повергло его в трепет и заставило во всем признаться.
- Надо посоветоваться с Адора! - сказал все же Жак.
Но Шарль, немного ревновавший друга к молодому адвокату, запротестовал:
- К чему? Ты и сам говорил, что у него дела по горло. А мы ведь только попугаем твоего Бианкура.
Сказано - сделано! Немало бумаги извели друзья, пока наконец письмо не было одобрено обоими, исправлено и переписано. И теперь они с трепетом ждали, чтобы Бианкур опять пригласил к себе Жака, предвкушая, какие интересные наблюдения ему удастся сделать во время этого визита.
Когда после долгого отсутствия Адора заглянул наконец в кабинет для чтения, Жак рассказал ему о написанном письме как о большой победе. К его великому удивлению, Адора отнесся к письму совсем по-иному.
- Ну что мне с тобой делать! До чего же ты легкомысленный! Ведь на языке охотников такое поведение называется "спугнуть дичь". Не такой младенец Бианкур, чтобы испугаться угроз, зато он может скрыть кое-какие улики. Так чего же ты достиг?
Жак понурил голову.
Увидев это, Адора дружески похлопал его по плечу:
- Ну ладно, Малыш! Еще не все потеряно! Наберись терпения. Я повторяю тебе это уже который раз. Обещай ничего не предпринимать, не посоветовавшись со мной.
И Жак обещал.
...Выдумка Бабетты сослужила службу семье Пежо. Жак и в самом деле договорился о найме в аренду второго помещения для кабинета в самом Пале-Рояле. Это было необычайно выгодной сделкой во всех отношениях, и теперь речь шла только о сроке, когда откроется новый кабинет для чтения. Сначала переговоры, затем хлопоты по устройству кабинета развязали руки Жаку. Он больше не должен был отчитываться перед тетей Франсуазой и мог ходить в Пале-Рояль невозбранно.
Чего только не придумывал Шарль, чтобы лишний раз отлучиться из магазина и побывать вместе с другом в Пале-Рояле! Это был уже не тот Пале-Рояль, который окружал посетителя всевозможными приманками и забавами. Не Пале-Рояль, поражавший на каждом шагу роскошью и изобретательностью выдумок. Это был клуб, где кипела и била ключом политическая мысль.
Здесь постоянно сменялись люди: некоторые, мелькнув, бесследно исчезали. Многие из них, побывав в Пале-Рояле один раз, превращались в завсегдатаев. Иные становились любимцами парижан на несколько часов. Слава других утверждалась надолго. Среди последних часто упоминали имена Дантона и Камилла Демулена. Несмотря на природный недостаток - заикание, Демулен увлекал слушателей, произнося пламенные речи, слагал стихи, бросал в толпу сатирические куплеты, осмеивающие наиболее ненавистных народу вельмож, приближенных ко двору, и толпа, смеясь, вторила ему.
В Пале-Рояле можно было купить листки с текстом его стихов, а также стихов других авторов, воззвания, наказы и газеты. Их было множество. После открытия Генеральных штатов в одном только Париже насчитывалось сто пятьдесят газет, и каждая находила своего читателя и приверженца. Купцы и рыночные торговки жаловались, что газеты отбивают у них покупателей, так как люди готовы тратить свои последние деньги на газеты, вместо того чтобы покупать съестные припасы.
Жаловались и владельцы кафе. Бывало, придут два-три человека, познакомятся, разговорятся и примутся за карты... И глядишь, карты картами, а уж редко кто из партнеров обойдется одним стаканчиком. Выпьют, сыграют партию и снова выпьют, так что хозяева кафе не остаются в накладе... А нынче те же люди устроятся где попало - на бульваре, на улице, на крылечке - и читают вслух новый выпуск газеты. Им и в голову не приходит промочить горло!
Вот и сейчас подростки десяти - двенадцати лет то и дело бегают от Пале-Рояля к типографии и обратно, и приносят влажные еще от типографской краски листки. Листки не задерживаются у юных продавцов. Только успели притащить огромную кипу, сбросить ее наземь, глядишь - от нее не осталось и следа.
Для ораторов нет специальных трибун: кто вскакивает на стол, на скамью, а иной просто опрокинет ящик и взберется на него. Каждый стремится лишь к тому, чтобы его услышали. Те, кто побойчее, импровизируют речи, а те, кто лишены дара импровизации, читают приготовленную заранее. Толпа настроена к ораторам благожелательно. Почти всегда их провожают афиками: "Браво!" Ну, а если речь очень понравилась, то оратору, как актеру, приходится повторять наиболее удачные места.
Не теряют времени зря и уличные глашатаи-любители. Они переходят от одной группы собравшихся к другой и, кто как умеет, сообщают последние новости: один придает сообщению иронический характер, второй интонацией подчеркнет то, что кажется ему важным, третий не ждет, чтобы его попросили, а добавит от себя свое толкование событий.