Идеальные незнакомцы (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

Он обводит кончиками пальцев бугорки моего позвоночника, медленно и трепетно, будто запоминает форму каждого из них.

Мне так хорошо, когда я лежу с ним вот так. Так интимно и правильно.

Колодец необработанных эмоций заставляет меня спрятаться лицом в его шею и закрыть глаза. Я перевожу дыхание и борюсь с чувствами. Возьми себя в руки. Это не личное. Это секс. Это страна фантазий. Это не более, чем летняя интрижка.

— Я знаю, — бормочет Джеймс, касаясь губами моих волос, — Я тоже борюсь с этим.

Я настолько поражена его странным восприятием, что на мгновение все, что я могу сделать, — это лежать в шоке. Оправившись, я слишком громко говорю: — Это так странно. Ты должен прекратить это делать!

— Я ничего не могу сделать.

— Ты мог бы ничего не говорить!

— Я бы все равно заметил.

— Возможно, но я бы не чувствовала, что ты влез прямо в мой продолговатый мозг!

Он хихикает, сжимая меня. — Ты имеешь в виду твой головной мозг.

Я хмурюсь на его подбородок. — Что?

— Головной мозг выполняет высшие интеллектуальные функции, такие как обработка речи и эмоций. Продолговатый мозг управляет непроизвольными телесными функциями, такими как чихание или рвота.

Я бормочу: — Я сейчас покажу тебе несколько непроизвольных телесных функций, вот что я тебе скажу.

Он снова сжимает меня, пытаясь подавить смех, потому что знает, что я в ярости.

— Перестань быть умнее меня. Это раздражает.

Он принимает серьезный тон. — Прости. Я забыл о твоих научных степенях.

— Точно.

— Наверное, это тоже оскорбление для твоего гордого феминизма.

— Чувак, ты даже не представляешь.

Он делает паузу. — Ты только что назвала меня чуваком?

— Я выросла в Сан-Диего. Если ты не запрограммирован на сленг серфингистов до выпускного класса средней школы, тебе не дадут выпуститься.

Как только это прозвучало, я поняла свою ошибку. Я закрываю глаза и кладу голову ему на плечо, надеясь, что он не заметит того, что я сделала.

Но я забыла, с кем имею дело. Этот человек — умник. Он замечает все.

— Калифорнийская пляжная девушка, — говорит он, тыкаясь носом в мои волосы, — Это значит, что ты умеешь кататься на серфинге?

Я раздумываю, обращаться или нет к Деликатной теме, но решаю, что кот уже вылез из мешка. — Я пыталась заниматься серфингом в подростковом возрасте, но, оказывается, если все детство просидеть дома, погрузившись в книжки, это не делает человека особо спортивным.

— Ты не могла встать на доску?

— Если бы это было так просто. Мало того, что не смогла встать, я едва не утонула.

Он отвечает с полной уверенностью: — Я мог бы научить тебя серфингу. У меня отличные навыки обращения на воде.

— Навыки на воде? Ты так говоришь, как будто прошел курсы или что-то в этом роде.

— Продвинутый курс, да. Навыки на воде — это фундаментальная вещь.

Хорошо, что я не использую ботокс, потому что в ответ на это странное заявление я так сильно наморщила лоб, что чуть не разбила себе лицо.

Через некоторое время Джеймс говорит: — Давай. Спроси меня.

Его тон снисходительный. Он не выглядит обеспокоенным. — А как насчет земли Деликатной темы?

— На этот раз я откажусь от нее. Но взамен получу один бесплатный проход.

— Я только что дала тебе бесплатный проход, когда сказала, где я выросла!

— Да, но это было случайно. А я хочу намеренно.

Я смотрю на него и изучаю его лицо. — Ты очень странный человек.

Он улыбается. — Тоже самое, горячая штучка. Договорились?

Побежденная, я вздыхаю. — Ладно. Договорились.

— Хорошо. Итак, ты хочешь знать о водной компетентности?

— Да.

— Ты думала, что я тайный морской котик или что-то в этом роде?

Я думаю об этом. — Не совсем, но теперь, когда ты об этом упомянул, кажется, что ты мог бы пройти какую-то формальную военную подготовку.

Он смотрит на меня с изогнутыми бровями. — Правда? Как так?

— Ты очень... альфа.

Он взрывается смехом. — Альфа?

Я говорю кисло: — В отличие от бета-версии, да.

— Все феминистки так думают о мужчинах? С точки зрения греческих букв?

Я на это закатываю глаза. — Не альфа, как греческая буква, а альфа, как волк. Вожак стаи. Самый сильный, который защищает всех остальных.

Его смех медленно утихает, пока он не смотрит на меня с присущей ему интенсивностью и пронзительной сосредоточенностью.

Я говорю: — Я вижу, как крутятся шестеренки.

— Я даю тебе только один бесплатный пропуск.

— Я не спрашиваю, я просто говорю.

— Что именно ты говоришь?

— Неважно. Вернемся к вопросу об умении держаться на воде. Рассказывай.

Джеймс смотрит на меня. Тишина нарастает, пока не становится невыносимой. В моей голове трещит миллион разных теорий, каждая из которых неправдоподобнее предыдущей: от того, что он когда-то был каскадером в кино до эксперта по водному абордажу, допрашивавшего вражеских комбатантов в грязной камере тюрьмы в Гуантанамо.

Когда он наконец отвечает, тон его рассказа — констатация факта. — В детстве я был спасателем в нашем общественном бассейне.

Мое разочарование сокрушительно. — Ох.

Увидев, как я растеряна, услышав его простое объяснение, он снова начинает смеяться, только на этот раз уже не может остановиться.

Я бью его кулаком в грудь. — Заткнись, придурок!

Он тянет меня на себя и смеется, смеется и смеется, его голова откинута назад в подушку, а глаза закрыты, руки крепко обхватывают меня, чтобы я не могла вырваться, даже когда я борюсь.

— Видела бы ты свое лицо! — улюлюкает он. Вся кровать содрогается от его смеха — Ты выглядела так, будто тебе только что сказали, что Рождество отменили!

— Ха-ха, — сухо говорю я. — Смейся, любовничек, потому что в следующий раз, когда ты уснешь и будешь нежно храпеть, я прокрадусь к тебе в квартиру и брошу тебе в рот червяка. Тогда ты не будешь смеяться.

Джеймс резко перестает смеяться и смотрит на меня. — Черви имеют дурную славу. Они очень питательны и на самом деле не так уж плохи на вкус, если привыкнуть к их текстуре.

Я смотрю на него с разинутым ртом, пока он снова не растворяется в шквале смеха.

Я вздыхаю с отвращением, кладу голову на его широкую грудь и жду, пока он не выведет это из организма.

— Боже, ты такая чертовски очаровательная. — Он засыпает поцелуями всю мою макушку.

Глядя на комод на противоположной стороне комнаты, я говорю: — Рада, что ты находишь меня такой забавной. Возможно, у меня есть будущее в стендап-комедии.

Он берет мое лицо в руки и глубоко целует меня, его язык ищет мой рот. Когда он отрывается и говорит, его голос становится хриплым, а глаза становятся горячими. — Да, я нахожу тебя забавной. Забавной, захватывающей и такой чертовски сексуальной, что я мог бы провести с тобой всю жизнь и никогда не насытиться.

Пораженная силой и неожиданным удовольствием от его слов, от их беспрекословной честности, а особенно от упоминания о целой жизни, я не могу вдохнуть полной грудью. Тихим, сдавленным голосом я говорю: — Ты и сам не так уж плох.

Это дарит мне улыбку. Он шепчет: — Знаешь, как на такого крутого гениального писателя, у тебя ужасно заплетается язык, когда кто-то делает тебе комплимент.

— Писать — это совсем не то, что говорить. Гораздо труднее быть последовательным вслух, чем на бумаге.

Он задумчиво смотрит на меня, поглаживая большими пальцами мои щеки. — Тогда запиши это для меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что вместо разумного ответа на то, что я сказал, напиши то, что ты на самом деле почувствовала.

Я взволнованно смотрю на него, мои глаза широко открываются. — Но... мы не переходим на личности.

Его голубые глаза притягиваются к моим с силой гравитационного поля. Он грубо говорит: — Ты слишком умна, чтобы в это поверить.

— Джеймс...

Он переворачивает меня и перекатывается на меня, так быстро, что я испуганно восклицаю. Затем он сжимает кончиками пальцев мою кожу головы, его глаза горят голубым огнем, и он говорит: — Ты сказала, что не хочешь, чтобы я задавал тебе личные вопросы, и я стараюсь это уважать. Я стараюсь уважать то, что по какой-то причине ты не хочешь, чтобы я приближался к тебе.