Неверный муж моей подруги - Ашира Хаан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настоящий выходной.
Дома мне бы фиг кто дал спокойно посмотреть кино.
— О, ты был прав, — вынуждена была я согласиться на середине фильма. — Это действительно не просто мелодрама. Это… что-то иное. Не розовый сироп, а что-то серьезное, проникающее под кожу.
— Смотри дальше, — Герман качнул в пальцах свой остывший кофе. — Самое главное в финале.
— Хочешь глитвейна? — предложила я. — В отличие от кофе, он, когда холодный — тоже вкусный.
— Я за рулем.
— Ну маленький глоточек!
— Хотел бы — взял бы себе безалкогольный, — продолжал он отбиваться.
— Да ладно тебе, безалкогольный гадость! Как будто высыпали весь бабушкин ящик со специями в забродивший компот. На-на-на-на-на!
Я сунула ему в руки свой стаканчик. Он вздохнул:
— Ладно, уговорила.
Он отпил полглотка, покатал во рту, словно оценивая аромат дорогого коньяка и кивнул:
— Да, очень удачно у ребят вышло. Ты знаешь, что недостаточно просто бездумно добавить в вино гвоздику и корицу, чтобы получился настоящий глинтвейн? Очень важно соблюдать пропорции и сочетания пряностей. Буквально лишняя щепотка кардамона — и получается бурда. Но у всех свой рецепт. Эти ребята его нашли.
Я была согласна. От пряного вина в машине пахло настоящим праздником. Новогодним чудом — терпким и сладким, очень взрослым и — по-настоящему сказочным.
Пока мы смотрели в экран, незаметно пошел снег, залепляя стекла пушистыми влажными хлопьями и хороня нас под огромным белым холмом. Звуки и так почти не доносились в наше тайное убежище, и снег окончательно отрезал мир от нас.
— Дальше? — спросил Герман, прикасаясь пальцами к экрану.
Я кивнула, и он снова запустил фильм.
Мне стало жарко, и я сняла кардиган, оставшись в легкой кофточке. Мотор машины едва слышно урчал, и я чувствовала легкую вибрацию и тепло — словно большой кот нес нас на спине сквозь снежную зиму.
— Ты плачешь? — удивился Герман, когда я всхлипнула уже во второй раз и быстро провела пальцами под глазами, чтобы проверить, не стерлась ли тушь.
— Немножко, — призналась я.
— Такой грустный фильм?
— Наоборот… — задумчиво проговорила я. — Когда видишь, как глубоко можно друг друга понимать, если хотеть, просто сердце сжимается. Неужели такое бывает на самом деле?
— Бывает все, что можно представить. Если это кто-то описал, значит — бывает.
— Ага… — я снова всхлипнула. — И чуть-чуть обидно, что со мной такого никогда не случится. Уже поздно.
— Ну что ты… — Герман просунул руку под пледом и обнял меня за плечи, привлекая к себе. — Жизнь долгая, Лана. В ней есть место для любых чудес. Хочешь опять в меня пореветь?
— Чуть-чуть… — призналась я хрипловато, утыкаясь ему в плечо.
Он осторожно провел ладонью по моим волосам, вздохнул и остановил фильм.
Оставалась совсем немного, но я не могла больше смотреть — слезы застилали глаза.
Вино сделало меня слишком мягкой и чувствительной, тепло этого вечера согрело сердечко и все, что я каждый день прятала от мира под ледяной броней, оказалось слишком близко.
И еще гулко билось сердце от близости Германа. Не к месту вспомнился мой жаркий сон, волной накатило то ощущение трепета, что он вызывал во мне на протяжении всего дня.
Я судорожно вдохнула. Еще раз. Мне вдруг стало не хватать воздуха, будто в нашей заваленной снегом машине его осталось очень ограниченное количество.
— Лана? — спросил Герман тревожно, отстраняя меня и глядя в лицо.
Его осторожные пальцы нежно отвели прядь, упавшую мне на глаза.
Близко, близко, близко…
Он был слишком близко.
Шершавые кончики пальцев едва касались кожи на моей щеке. Если чуточку потереться о них — получится, что он гладит меня…
Лицо Германа вдруг надвинулось, его губы оказались совсем рядом, и я потянулась к нему, преодолевая эти несколько сантиметров между нами.
Однако…
Он вдруг отшатнулся.
Обнимавшая меня за плечи рука затвердела, не позволяя двинуться и все-таки догнать ускользающий от меня поцелуй.
— Лана! — одернул меня жесткий голос. — Не надо.
Я распахнула глаза.
Горячее винное марево рвалось на клочки, словно в наш теплый мирок ворвался сквозняк.
Герман высвободил руку, отодвинулся и набросил на меня свою половину пледа.
— Это все лишнее, — мягко сказал он, приоткрывая дверцу машины. — Поехали, отвезу тебя домой.
И вышел, чтобы пересесть на водительское место.
Морозный воздух и вправду ворвался в салон машины, заставив меня поежиться. Я нащупала свой кардиган и стала натягивать его, не с первого раза попадая в рукава, пока Герман расчищал лобовое стекло от нападавшего снега.
Мне было зябко и непонятно.
Обида, похожая по вкусу на кислое вино, клокотала где-то в горле. За затылком копилась тяжесть хмеля, готовая превратиться в нудную головную боль, а включившийся в салоне свет резал глаза.
До дома было не так уж далеко. Я едва успела натянуть сапоги — если сделать скидку на то, что они тоже не давались моим непослушным рукам. Закуталась в свой шарф, оставив плед лежать на другой стороне сиденья рядом с планшетом, застывшим на стоп-кадре с лицом героини, озаренным любовью.
— Приехали, — сказал Герман, останавливая машину у моего подъезда. — Помочь дойти до квартиры?
— Я сама… — пробормотала я, сгребая в одну кучу свою куртку, шапку, сумку и себя саму. Подняла глаза, ловя его взгляд в зеркале заднего вида. Сказала, не зная, что хочу услышать: — До завтра?
— Кстати! Забыл тебе сказать! — щелкнул пальцами Герман. — Завтра мы с Полиной и Маруськой улетаем в отпуск. Вернемся только к Новому году.
Я резко втянула носом холодный воздух, которого на этот раз было слишком много.
Тогда. Выйдешь замуж - поймешь
Это была очень холодная зима. Тот декабрь запомнился мне постоянным ознобом.
От пронизывающего ветра, который швырял в меня горсти снега вперемешку с острыми осколками льдинок, царапавших онемевшую от мороза кожу. Ветер завывал в жестяных листах, укрывавших крышу остановки, где я торчала каждый вечер в ожидании стылого автобуса, отвозившего меня домой.
От сквозняка, гулявшего вечерами по пустым этажам торгового центра. Я завела на работе шаль из козьего пуха и маленький, на пару чашек, электрический чайник. Это
