Радуга 2 - Александр Бруссуев

Шурик захлебнулся болью, которая в одно мгновение выдавила весь воздух из легких. Ноги решительно отказывались держать тело, разум растворился в ощущениях. И были они не из приятных. Чьи-то руки бесцеремонно и безразлично, как хозяйственную сумку, поволокли его в сторону, противоположную той, куда не так давно ушли свои парни.

Иван, обозвав себя беспечным дураком, хлопнул Эдика по плечу:

— Дальше ты один. — И двинулся обратно, даже не пытаясь зажечь свой фонарь.

Эдик проводил его взглядом, вздохнул и пошел к своим.

Ваня ни разу не оступился, ни разу не врезался в стену, совершив положенное количество шагов до ответвления к месту былой своей стоянки. Ему очень не нравился тот факт, что под землей, по крайней мере в этом месте, не найти уединения. Людей стало больше, чем собак нерезаных. Причем, почему-то злых и нехороших.

По пути он слышал шелест и скрип замыкаемых за рейдовой группой центральных ворот, но идти и стучаться в них не решился. Да и не собирался, в общем-то. Иван, добравшись до хода, приведших их с Шуриком к неприятностям, не стал вздыхать и сокрушаться по поводу и без такового, включил фонарь и двинулся вон.

Однако если бы он решился уходить, то делал бы это несколько решительнее, не осматривал бы со всем тщанием стены, подволоки и пол под ногами, не подымал бы смоченный слюной палец в поисках сквозняка. Наконец, ему удалось обнаружить направление, коим придерживались «ментовские» рейдеры. Только силовая структура, организованная и натасканная на проведение определенных мероприятий, могла позволить себе столь тщательно обставлять свою мифическую оборону. Охранная контора, какая-нибудь режимно-пропускная шайка-лейка, даже частная армия — все равно это были менты. Каким-нибудь продавцам или таксистам просто не под силу организоваться. А другим организациям и общественным движениям сплотиться в более-менее серьезную структуру не позволяли. Все «Зарницы» непременно приводили к службе в армии, воспринятой с ужасом, или, позднее, с восторгом. Восторг в конечном итоге приводил к новым погонам, неважно, что зачастую пустым, и обмундированию мышиного цвета. Злобный «дед» превращался в не менее злобного мента, только гораздо опаснее.

Иван, как собака, взявшая след, добрался до ничем не примечательного люка под потолком. Все бы ничего, да скобы, ведущие к нему, в некоторых местах потеряли единообразное великолепие ржавчины. Сюда обязательно ступала нога человека!

Система запора была обыкновенной, реечного соединения. На старых пароходах такие люки использовались для доступов в какую-нибудь румпельную кладовую, или к цепному, положим, якорному ящику.

Иван вскрыл люк настолько быстро, насколько это было возможно. В хорошем темпе выбравшись в освещенное помещение, как черт из табакерки, предстал перед двумя дядьками в сером городском камуфляже. Один был холуй, другой — начальник. Большой начальник, но не очень, потому как у большого и холуев больше.

Люди в пятнистой форме не успели выразить возмущение, сказать «э», сплясать риверданс, или просто поздороваться. Ваня, не потратив на размышление ни доли секунды, сунул дулом винтовки холую в кадык, а его боссу прикладом в челюсть. Те осыпались, не издав никаких предупредительных выстрелов. С арбалетом в руках подобный фокус бы не прошел.

Это была кладовая, некогда выполнявшая функции хранилища боезапаса. Большая часть цинков с патронами были благоразумно вынесены — нельзя хранить их, в самом-то деле, в помещении, имеющем, как выяснилось, два независимых входа-выхода.

Сбрасывая оба тела обратно в люк, нимало не беспокоясь о возможности нанести им травму, Иван глядел по сторонам. Из всего изобилия ищущий глаз выявил ящик с патронами 5,56 мм. Теперь можно было чувствовать себя полноправным стрелком. Однако идти на войну он не собирался.

Иван забрал боезапас и скрылся в люк. Теперь нужно обезопасить себя от вторжения непрошеных гостей, а именно — заблокировать доступ. О, это решалось очень легко. Он, с помощью засунутого в распор своего замечательного ломика, повис на одной из реек, по сути представляющей собою всего лишь кусок толстой проволоки. Теперь с той стороны могут выворачивать запоры хоть с помощью двухметровых рычагов. С таким же успехом можно пробовать сковырнуть весь люк.

Пока Иван набивал магазин тридцатью патронами, мысль о том, что делать дальше в голову не приходила. У него появилось вполне боеспособное оружие (про арбалет как-то уже и не вспоминал), плюс два тела неприятеля. Он проверил их состояние и пришел к выводу: одно из них уже никогда не реанимируется. Может быть, потому что неловко ударилось при падении с двух метров, да еще приняло на себя другое, массивное и холеное. А, может быть, и потому, что удар в горло несовместим с общей жизнедеятельностью организма. Ваня выдрал из полуживого брючной ремень и связал ему сзади руки. Потом, подумав немного, лишил штаны всех пуговиц и лямок. Теперь, чтобы передвигаться, портки нужно поддерживать.

— Ну, хорош в беспамятстве быть, — наконец, сказал он и- ладонью отвесил живому несколько пощечин. Тот начал как-то реагировать только после того, как Иван, скрепя сердце, плеснул в лицо чуть-чуть воды из своих запасов.

— Ох, — сказал человек и очень витиевато выругался- матом.

— Пошли, — ткнул его носком ноги Ваня. — Куда? — А то застрелю. — Да что это такое? — расстроился человек. — Это- преступление. И тебя будут судить. Ну-ка развяжи мне руки, ублюдок.

Иван внимательно посмотрел тому в глаза, стараясь не слепить фонарем. Потом коротко, без замаха, пнул по голени. Это было больно. Но необходимо — у связанного были глаза безумного добермана. Словно у вчерашнего таксиста. Зеркало души отражало все, что угодно — бешенство, непредсказуемость, великую уверенность в себе, возмущение — но никак не страх и понимание. Бездушный какой-то взгляд.

— Быстро встал и пошел вперед, — сказал Ваня. — Иначе- буду отстреливать по пальцу в минуту.

— Да как ты смеешь, — зашипел человек. — Я- полковник.

Он еще что-то хотел добавить, но передумал, потому что приклад винтовки расщепил на крохотные составляющие холеный ноготь мизинца. Вместе, конечно, с самим пальцем. Однако этот метод оказался действенным: человек поднялся и пошел по лучу света, подвывая от боли и неловко поддерживая сползающие штаны.

Иван с горечью подумал, что его нынешние методы ничем не отличаются от способов воздействия, применяемые коллегами этого полковника. Потом же себе и возразил: он всего лишь добивается того, чтобы с ним начинали считаться. А эти мучают для достижения каких-то понятных им одним целей: повышение по службе, получение денег, да просто — удовольствия ради, заставляя понимать, кто есть кто. «Зло во имя добра — тоже добро». Сергей Снегов сказал это не для красного словца.

Когда они подошли к отправной точке всех безобразий — к той дурацкой двери — там уже сидело и стояло шесть братьев-близнецов Эдика. Отличие в них было только по росту, да виду оружия, уверенно сжимаемого в руках. Слава богу, никто не произвел упреждающий выстрел.

— О, Иван! — обрадовался Эдик с арбалетом. — Ты теперь- запартизанил по-честному? Языка добыл?

— Здравствуйте, — ответил Ваня. — Стоп! — сказал кто-то. Очень так авторитетно сказал. — Это и есть те хомяки?

— Палыч! Тут один, второго, типа, забрали, — ответил- Эдик.

— Странно, — неприятно проговорил пресловутый Палыч. — Было два хомяка. Остался один. Да еще мент рядом непонятный. Смотрю, боеприпасами разжился. Шустрый хомяк. Сдается мне — подстава это.

— Зачем? — удивился давешний Иванов компаньон по ночевке. — Причина?

— У меня много конкурентов, — ответил тот. — Мне помощь нужна, — вставил свое слово Ваня. — Ну, это вряд ли, — процедил Палыч и повернулся к своим- напарникам. — Мы уходим. Держаться вместе. Как обычно. Разбегаемся наверху.

— С этими — что? — поинтересовался кто-то. — Ничего. Хомяки сами по себе. — Сам ты хомяк, — это Иван позволил себе- высказаться.

— Стоп! — очень спокойно сказал неведомый Палыч. — Мне- ничего не послышалось?

— Да что ты, Палыч, в самом деле: словно с цепи сорвался? — также спокойно проговорил Эдик.

«В окружающей атмосфере запахло электричеством», — как мог бы выразиться Никола Тесла. Разряд устроил Иван. Он, никого не предупредив, взмахнул своей винтовкой и впечатал приклад в лоб Палыча.

— Слово «хомяк» — оскорбительное. Просьба ко мне его не- употреблять, — сказал он, когда в него разом уставились четыре ствола. Пятый, арбалетный, барражировал по кругу, от одного пейнтболовца к другому. — Мне нужна помощь.

— Извини, парень, некогда нам, — протянул кто-то и, — забросив оружие за спину, помог подняться на ноги ошеломленному и молчаливому Палычу. Как по команде, они все развернулись и пошли в тоннель.

— Такая вот встреча на Эльбе, — хмыкнул Эдик. — Что там у- тебя на уме?