Вместо свадьбы - Кристин Лестер

Еще, пожалуйста. Еще…

Бернар проснулся первым и долго смотрел на нее спящую. Эвелин во сне сладко стонала и улыбалась. Он боялся пошевелиться, чтобы одним неосторожным движением не лишить себя этого счастья — смотреть на нее. Просто смотреть, не отвечая ни на какие вопросы, зная, что у него еще много времени.

Да, у него много времени, целых несколько часов. А потом они расстанутся надолго. И никто не знает, что будет в конце мая, когда он вернется с острова…

Поэтому Бернар смотрел и наслаждался. Он как будто старался запомнить каждый сантиметр этой картины: черные волосы Эвелин, разметавшиеся по подушке, ее рука, согнутая в локте, ее лицо… Широкое серебряное кольцо, которое она носила всегда на указательном пальце правой руки. Ее тонкие длинные пальчики, которые сегодня ночью впивались ногтями в его спину…

Да, он ей, конечно, нужен. Как кошка, она нежится возле него, а он счастлив оттого, что она разрешает себя гладить. Потрясающе! Бернар зажмурился. Как сделать, чтобы она хотя бы дождалась его? Он мечтал об этом два года, и вот судьба подарила ему счастье, но работа разлучит их. Работа свела их, подарила им любовь (по крайней мере, обладание друг другом), а теперь, в самый важный момент, разлучит. Это несправедливо.

Эвелин открыла глаза и принялась чуть испуганно оглядываться по сторонам. Потом увидела Бернара, ойкнула и проворно натянула одеяло до подбородка.

— Только не говори мне, что ты не помнишь, как здесь оказалась! — сказал он, целуя ее в щеку.

Эвелин спрятала смущенную улыбку:

— Помню. Я все помню.

Бернар приподнялся на локте и принялся любоваться ею, играя ее волосами.

— Отвернись. Ты меня смущаешь.

— Да? Ночью ты не была столь стыдлива. Я бы даже сказал — наоборот. — Он провел пальцем по ее шее, между круглых аккуратных грудок, как раз его любимого размера, по животу…

— Бернар, перестань! Ночью было ночью. А сейчас день. Так мы никогда не сможем отсюда выбраться.

— Была бы моя воля, я бы никогда отсюда и не выбирался, — сказал он тихо.

— Ой, Бернар! — Эвелин села на постели. — Ты же сегодня должен… Сколько времени? Десять?.. Ты же опоздаешь! Нам надо возвращаться.

— Ничего, я звонил, предупреждал. Меня будут ждать и в обед сюда пришлют машину. Ты поедешь со мной?

Эвелин смотрела на него с недоумением.

— Я с тобой? Но все тогда поймут, что…

— Что мы провели ночь вместе? — Бернар, казалось, обиделся. — А тебе не хотелось бы, чтобы другие об этом знали?

— Нет, но… — Эвелин почему-то было неловко.

Она стеснялась. Стеснялась Бернара, своей наготы, утра, и вообще… Может, это и должно было случиться, но не так быстро. Впрочем, глупости! Ей ведь было хорошо. Ей так ни с кем не было хорошо, даже с Шарлем… Она вспомнила ночь и невольно снова натянула одеяло на себя.

— Почему ты прячешься?

— Я стесняюсь.

— Кого? — изумился Бернар. — Меня? Да я готов…

Нет, лучше об этом не говорить сейчас. Слишком опасно, можно и правда не вернуться из Фробишер-Бей вообще никогда.

— Нет, я просто стесняюсь… Утра. Света.

— Ты — красивая. Тебе нельзя стесняться.

— Спасибо.

— У тебя удивительная фигура.

— Еще бы! — улыбнулась она.

— Нет, я серьезно. У тебя, — Бернар провел указательным пальцем по ее ноге от колена до щиколотки, — прямые мышцы. Это редко у кого встречается. Просто ножки у тебя такие ровные, гладкие… Как у куклы.

— Фу. Мне никогда не нравились куклы.

— А с чем же ты играла в детстве?

— Со зверюшками. Мягкими и меховыми. С машинками, которые мне отдавали соседские мальчишки. — Она погрустнела, вспомнив свое детство. — У меня было мало своих игрушек.

Бернар промолчал. Не сейчас. Когда-нибудь настанет время, и она расскажет, что за тайна связана с ее семьей, а пока он заметил, что Эвелин очень не любила вспоминать свою мать и свое детство…

— Со зверюшками? — переспросил он, чтобы не затягивать паузу. — Наверное, потому ты и стала экологом. Сильно любишь зверюшек.

Он поцеловал ее и принялся поглаживать то, что называется мышцами ног, а у Эвелин от его прикосновений все сильнее разгоралось то, что называется желанием…

— А мне говорили, что у меня спортивные ноги.

— Ну спортивные тоже разные бывают. Но от этого они кажутся длиннее и вся ты — стройнее и выше… Оптический эффект. Как в горах.

— Ах вот оно что! — Эвелин забралась на него верхом и в шутку принялась душить. — А я-то думала, что я длинная, высокая и стройная! А это всего лишь оптический эффект!

— Все-все. Я пошутил. Никакого эффекта, все так и есть.

Она наклонилась и долго изучала его глаза, словно хотела разобраться, лжет он или правда думает, что она высокая. Бернар понимал, что за этим шутливым и пустым разговором открывается истинное отношение Эвелин к нему и, если можно так сказать, к их отношениям… Она играет. Да, он не ошибся: она снова с ним играет. Ее приятно ласкает это чувство, и она позволяет себя любить. Всего лишь позволяет.

И он не ошибался, потому что в эту самую секунду Эвелин думала о том же.

Она недоумевала, за что он любит ее. Он привез ее на Баффинову Землю в общем-то просто так, чтобы дать ей возможность заработать денег. Чтобы быть рядом с ней… Он терпел роман с Шарлем у себя на глазах, он, похоже, готов был терпеть что угодно и сколько угодно. Но только не теперь.

Не теперь, когда она подарила ему надежду этой ночью. То, что между ними произошло сегодня, не вписывалось ни в какие даже самые смелые ее планы. Она подарила ему себя, не всю, правда, только тело. А дарить ему свою душу она попросту боялась.

— Я все равно люблю тебя, — прошептал Бернар, словно угадав ее мысли.

— Знаешь, — сказала Эвелин, глядя в окно, — когда ты меня поцеловал в первый раз…

Она вдруг замолчала. Скоро полдень. Когда-нибудь она будет вспоминать и этот номер, эту кровать: когда Бернар стал ее любовником.

— Когда ты меня поцеловала в первый раз, — сказал он тихо, — ты была очаровательно пьяна.

— Вчера? Но мне казалось, я немного…

— Нет, не вчера. Но первый раз у нас случился два года назад.

Она молчала, глядя на него.

— Да-да, — кивнул Бернар. — Два года назад. — Он вздохнул и отвернулся к окну.

— Как это?

Бернар молчал, и Эвелин невольно задумалась. Они знакомы всего год. И за это время уж точно ни разу не целовались. Она бы запомнила, как бы «очаровательно» ни была пьяна.

— Или ты хочешь сказать, что мы еще когда-то пересекались?

— Пересекались.

— А где? И чтобы так… чтобы целоваться? — Она нахмурилась. — Бернар! Не пугай так меня!