Отнимать и подглядывать - Денис Драгунский

Венцель фон Тронка, охотник и кутила, поставил свой шлагбаум на дороге как бы в ответ на интенсификацию свободного передвижения людей, товаров и услуг по всей Германии. Нет, он не хотел стать тормозом на пути складывания общенационального рынка. Он просто хотел взять свою скромную долю в новых экономических условиях. Другое дело, что эта инициатива дорого обошлась и ему, и городам Виттенбергу и Дрездену, и прежде всего честному труженику Михаэлю Кольхаасу, который этот шлагбаум снял.

Еще труднее обстоят дела в глобализованных сообществах. Издержки наслаиваются как снежный ком – пропорционально размножению институтов. Справедливость становится одним из самых дорогих товаров на мировом рынке.

Итак, наблюдается интересная закономерность: чем больше дорог (и чем больше людей и товаров едут по дорогам), тем больше шлагбаумов (и тех, кто их стережет, и тех, кто их пытается отменить или обойти). Дорогу здесь следует понимать и как реальное инженерное сооружение, и как метафорическую инфраструктуру свободы. Ситуация лучше всего иллюстрируется развитием национальных законодательств о миграции и динамикой миграции как таковой. С ростом международных экономических и политических взаимозависимостей законы о миграции постоянно ужесточаются, меж тем как миграция постоянно растет. Таким образом, свобода – это континуум запретов, а запрет, в свою очередь, – это каталог способов его обойти.

Чтобы все было как было

Бытие, согласимся, определяет сознание. Но сознание, а тем более политическое бессознательное не хотят с этим примириться. Политическое бессознательное питается древней традицией талиона и реституции. Эта традиция постоянно возобновляется в раннем семейном воспитании, а также поддерживается ультрасовременными леволиберальными мыслителями.

В цитированном выше словарном определении справедливости есть весьма провокационный пассаж: «Требование соответствия между реальной значимостью отдельных индивидов (социальных групп) и их социальным положением». Самое опасное слово здесь – «реальный». Кто сможет справедливо измерить реальную значимость данного человека или данной группы – и кто согласится с результатами измерения, если оно не в его пользу? Кольхаас был богатым плебеем, а Тронка – бедным аристократом, и каждый действовал в соответствии с собственными представлениями о значимости своей персоны и своей социальной группы. Государство в лице имперского суда унизило Тронку и убило Кольхааса, тем самым восстановив некий баланс, который оно преподнесло народу (кстати, оплакивавшему Кольхааса) как единственно справедливое решение.

Ситуация, сделавшая такое решение возможным, уникальна. Что было бы, если бы коней не нашли или Кольхааса бы поймали? В большинстве случаев не находят и не ловят. И война продолжается.

Очень часто чувство справедливости – это желание, чтобы «все было как было», чтобы прежняя, хорошая жизнь, о которой слагаются мифы и легенды (и которая сама часто есть миф и легенда), была восстановлена во всей своей красоте и полноте (или же была бы построена по утопическим чертежам).

Это невозможно. Невозможно восстановить – вернее, построить – индейский (баскский, чеченский, тамильский) рай. Сделать все как было «до прихода оккупантов». Невозможно искупить унижения, которые столетиями терпела чернокожая община США. А что делать с гастарбайтерами в Европе? С молодежью, которую поманили – коммунизмом или веселым обществом потребления, – а потом бросили? С беднейшей частью рабочего класса? С обманутыми вкладчиками российских банков? Список таких утрат, в принципе не компенсируемых, но чрезвычайно актуальных, можно продолжать и продолжать.

Чувство справедливости – возмещения невозмещаемого – невозможно утолить. Оно двигало и движет «сендеристами», «сапатистами» и прочими лесными и горными братьями. Оно же движет более мирными гражданами, в любой стране составляющими протестный электоральный ресурс, который внезапно может консолидироваться вокруг весьма опасных политических проектов. Или вообще резко двинуться в сторону от стандартных моделей политического действия.

Но это слишком изящные слова. На деле речь идет о радикальном переформатировании самой идеи государства. Нельзя жить в плотном окружении террористов, сепаратистов, городских партизан и контролирующих целые регионы криминальных группировок, делая вид, что то ли их вовсе нет, то ли очень мало, то ли они ни на что не влияют.

Справедливость – вот спусковой крючок будущих перемен, не сулящих быстрого завершения. Это верно и для отдельных стран, и для глобализованного мира. Демократия, принесенная имперскими цивилизаторами на пользу «покоренным угрюмым племенам», сыграла с Белым Человеком жестокую шутку. Бывшие колонии говорят с бывшими метрополиями на общем языке, на языке избирательного права и парламентской процедуры, а теперь и на языке прав человека, толерантности, сохранения этнической, культурной и религиозной идентичности. Возразить нечего, потому что это язык европейской либеральной культуры.

Они (Азия, Африка, Латинская Америка и наши европейско-американские маргиналы) требуют немногого – всего лишь справедливости. То есть чтобы их пропустили в лучшую жизнь без лишних вопросов. Поскольку в прошлом они от нас натерпелись.

Мы (Европа, США и Канада, и в особенности крепкий средний класс) не против справедливости. Но мы в это понятие включаем шлагбаумы на дорогах. Надо иметь пропускное свидетельство, а оно стоит денег. Но денег нет.

Записка о будущем

И все опять начинается по Клейсту. Настойчивые поиски справедливости уводят с торной дороги права в бездонное и бескрайнее мировое подполье. Туда, где в стычках и сговорах полевых командиров, криминальных лидеров и прочей нелегитимной публики кроится и сшивается на живую нитку новая государственность – национальная и, самое главное, транснациональная. Так сказать, «мировое сообщество – 2».

Не случайно письмо, где предсказывалось будущее саксонской династии, оказалось в руках Кольхааса, и не случайно он его проглотил перед смертью, не показав никому. Знание будущего и само будущее принадлежат Кольхаасу. Он символически проглатывает правящую династию, уничтожая и вместе с тем делая частью своего тела, – то есть переформировывает государство по собственным меркам.

Но откуда взялась старуха-цыганка с письмом о будущем, откуда взялся человек, передавший Кольхаасу записку с предупреждением, и почему эта записка подписана именем умершей жены Кольхааса? Кажется, что Клейст здесь предсказал существование подпольных (так и хочется сказать – партизанских) сетей. Имя жены – еще проще. Подпольные мятежники, как правило, создают вокруг себя ауру бессмертия.

Клейст предсказал еще одну очень важную вещь: религиозное обновленчество как существенную часть агрессивных социальных движений. Кольхаас и его жена – ревностные лютеране, хотя Лютер начал проповедовать совсем недавно. Но религиозность Кольхааса жестока. «Пусть Бог не простит меня так же, как я не прощаю юнкера Тронку», – говорит он, отправляясь в поход, и называет себя посланцем Михаила и Мечом Бога.

После казни Кольхааса курфюрст Бранденбургский посвятил его детей в рыцари и отправил учиться. Это был символический акт интеграции незаконных вооруженных формирований в существующую государственность, путь к национальному примирению. Шире – попытка интегрировать отчаянных искателей справедливости в этот несовершенный, но дифференцированный мир – возможно, смягчив тем самым будущие конфликты.

Доказательство справедливости

Кольхаас говорит, что государство его отторгло, потому что лишило защиты. Поэтому-то он ведет с ним войну.

Лютер возражает: государство в принципе не может кого-то отторгнуть, ибо каждый человек есть член государства по определению. Он считает, что в злоключениях Кольхааса виноваты судейские чиновники и нерадивые государевы слуги, а сам император тут ни при чем. Что-то слышится родное…

Но у Клейста государство описано во всей красе сумбурных чиновничьих совещаний. Государство – это не что-то могучее и всеобъемлющее, как убежден Лютер. Это люди, суетливые, не очень умные, но зато знающие собственную выгоду и умеющие порадеть родному человечку. То есть интересы государства – это на самом деле чьи-то личные интересы.

Старая задача снова на повестке дня. Необходимо доказать, что современное государство может эффективно управлять шлагбаумом на дороге свободы. Что справедливость есть результат независимого судебного решения, а не бросок напролом и не подкуп.

Но что такое «доказать»?

«Хотя термин “доказательство” является едва ли не самым главным в математике, он не имеет точного определения и во всей его полноте принадлежит математике не более, чем психологии: ведь доказательство – это просто рассуждение, убеждающее нас настолько, что с его помощью мы готовы убеждать других».