Парижские истории - Дмитрий Якушкин

Коммунисты создали анклав внутри общества, где его члены чувствовали себя комфортно и защищенно. Были аффилированные с ФКП организации — туристические и промоутерские агентства, крупные торговые компании, например «Интерагра», во главе которой стоял «красный» миллионер Жан-Батист Думенг, экспортировавший в Советский Союз сельскохозяйственные продукты. Вокруг Парижа образовался пояс «красных» муниципалитетов, которые возглавляли популярные в народе мэры-коммунисты, реально сделавшие немало для развития социальной инфраструктуры. До сих пор широко известны за пределами Франции созданные и спонсируемые ими театральные центры в Бобиньи, куда регулярно и много лет подряд приезжает труппа Малого драматического театра Льва Додина, а также в городах Кретей и Монтрё.

У коммунистического «протестного» клуба был свой стиль жизни, ментальная культура — ощущение тепла, семьи, единства, товарищества, свои традиции памяти, символы, особый язык, который противники ФКП называли «кондовым», а ее сторонники находили ободряющим, нацеленным на некое большое событие, правда, непременно в будущем. Популярная некогда в СССР в 1960-е годы книга Ива Монтана, близкого тогда к левым кругам, называлась «Солнцем полна голова». Вспомним, что у Франсуазы Саган звучало иначе: «Немного солнца в холодной воде».

В советском посольстве коммунистов называли «друзьями». «Друзья» переходили с тобой сразу на «ты», как бы подчеркивая принадлежность к одному лагерю. Между СССР и Францией существовали неплохие отношения, и парадокс состоял в том, что мы оказывали всяческую поддержку той политической силе, которая ставила своей конечной целью изгнание из коридоров власти наших собеседников на государственном уровне.

ФКП называли самой сталинистской и сектантской левой партией в Западной Европе. Для меня загадка, как в демократической стране, открытой всем ветрам, можно было исповедовать такой догматизм. Когда с горбачевской перестройкой начался пересмотр достижений СССР, то в партии, конечно же, быстро поняли, какую опасность несут ей явные идеологические противоречия с «новой» Москвой. Тогда, отвечая на критику, генсек партии Жорж Марше обогатил толковый словарь популярных политических выражений своей известной формулой о том, что итоги развития СССР «глобально позитивны». Естественно, это открыло широкий фронт для творчества пародистам и карикатуристам.

Марше благодаря своей харизме и колоритной речи был любимым гостем на дискуссионных политических передачах в период их расцвета. Мастер прямого эфира, он мог держать паузу в несколько секунд, практически переходить на «ты» с ведущими, разрушая приевшийся размеренный ритм вопросов и ответов. Однажды, в ответ на сильно не понравившееся ему выступление Франсуа Миттерана, одновременно и врага и союзника, Марше, находясь в отпуске на Корсике, приказал своей супруге: «Лили, собирай чемоданы! Мы возвращаемся в Париж!» Эта реплика тоже стала хитом вечернего телеэфира и осталась навсегда в истории французского политического языка.

Внутри компартии периодически возникали протестные движения, выступавшие за большую гибкость. Их инициаторов называли «реформаторами», «реконструкторами», но к серьезному расколу ФКП это не привело. Были диссиденты и с другого — ортодоксального — фланга. Однажды, накануне очередной годовщины Октябрьской революции, я отправился на юг страны, в сказочный департамент Вар, чтобы встретиться с входившей некогда в руководство партии Жаннет Вермерш. Ее исключили из ФКП как раз за то, что, по мнению Вермерш, партия недостаточно твердо поддержала ввод советских войск в Чехословакию. Вермерш была супругой Мориса Тореза, а эта фамилия была возведена на пьедестал — вспомним набережную напротив Кремля и Институт иностранных языков на бывшей Метростроевской улице.

Вермерш впервые попала в СССР в 1929 году, на двенадцатую годовщину революции. Ткачиху с севера выбрали для поездки в Союз ее товарищи, тем самым ей была оказана большая честь. «До того, как попасть в СССР, я не знала, какого цвета небо, я не слышала, как поют птицы», — нашел я в блокноте записанные тогда ее слова. «Мне казалось, что в Москве я познакомилась с лучшими людьми на земном шаре». «Я вернулась домой, поправившись на 9 кило, но не от еды — в магазинах ничего не было, от радости находиться в стране, в которой люди счастливы». Потом она мне показывала подарки и реликвии, собранные в доме: рисунки Леже, Пикассо, зуб кашалота от моряков китобойной флотилии «Слава», книги с автографами советских писателей, архив Тореза — дневники, стенограммы выступлений, записи бесед со Сталиным, сделанные рукой мужа.

«Не посмотреть ли на известное по-новому?» — я иногда вспоминаю этот не совсем обычный для советского времени заголовок для книги (сборник литературных эссе Андре Вюрмсера). Примерно с этим настроением я решил недавно сходить в штаб-квартиру ФКП. Сел в метро, вышел на кольцевой станции «Ля Шапель», примыкающей к арабо-африканским кварталам. Пошел пешком через железнодорожные пути, ведущие к Восточному вокзалу, по рю Луи Блан. И не пожалел. Улица превратилась целиком в этнический квартал: сплошные шриланкийские рестораны и лавки. Это была подходящая иллюстрация на основополагающую тему, о которой я собирался поболтать с моим давним товарищем, бывшим корреспондентом «Юманите» в Москве и по-прежнему работником партийного аппарата Жераром Стрейфом: что изменилось? что осталось?

Со Стрейфом мы действительно поговорили и о былом, и о приметах настоящего; я кое-что записал. Жерар не изменил классовому подходу, его оценки по-партийному строги, но мне понравилось, что, наряду с политическими записками, он успешно сочиняет теперь и детективные романы. Сейчас понимаю: самое главное, что мы в конце концов увиделись после многих лет. И пошли потом в простой, сугубо местный ресторан-столовую на бульваре ля Виллет, съели там дежурное блюдо — жестковатый бифштекс с картошкой — и запили его вином, название которого не имело значения.

Мой поход в штаб-квартиру ФКП напоминал чем-то посещение школы, где ты когда-то учился, и вот решил зайти проведать, стоит ли на месте здание, кто остался в живых из учителей, узнать, как пережили они общественные перемены, поинтересоваться тем, под каким углом сейчас преподают историю. С той лишь разницей, что до этого я побывал на площади полковника Фабьена лишь однажды, когда проходил очередной съезд партии и на него приезжала делегация во главе с самим Лигачевым, когда-то вторым человеком в советском партийном руководстве, да и вообще в стране.

Пока я ждал в фойе Жерара, произошла сцена, которая напомнила чем-то театральную. Навстречу вышел человек и очень уверенно направился ко мне, сказав, что мы давно не виделись. Он вел себя так, как будто я ждал именно его. Мы даже обнялись и начали с ним говорить, но я до сих пор так и не понял, кто это был.