Поручик - Андрей Анатольевич Посняков

– Да, мельницу бы неплохо, барин, – согласно кивнув, мажордом вдруг ткнул кулаком кучера. – Парфен, эй! Ты б лошадок-то придержал… девки не успевают…

– Угу… – угрюмо откликнулся парень.

Егор хмыкнул:

– Э, Парфене! Что, за Аграфеной своей заскучал? Не журись – ей только лучше будет. В городе-то!

– Да я понимаю… И все ж… Душе-то не прикажешь.

– Ну да…

Допив остатки водки из плетеной фляги, Антон обернулся:

– Девы, чего хмурые такие? Вон, солнышко-то… Песню, что ли, спели б какую…

– Как прикажете, барин…

– Ой, калина калинушка… – затянула красавица Аграфена. Остальные подпели… На три голоса так ладно выходило, так ладно…

А не мало ли – по пятьдесят-то рублей?

На продажу взяли троих – Аграфену, Машу и яркую блондиночку Пистимею. Все красавицы, и шить, и прясть, и готовить умеют. А еще и плясать, и петь… и по-французски… Таких – с руками, с ногами – да в хороший дом.

– Ах, калина калинушка… у-у-ух!

Поначалу казалось – грустная песня… Ан нет – веселая! Да и девчонки повеселели. А впереди показалась Ивангородская крепость, река…

– Сворачиваем? – оглянулся Парфен.

– Прямо езжай, к мосту… – Антон повел плечом и приосанился.

Вот и Нарва! Мост, Нарова-река, замок с башней Святого Германа… А народу-у-у! Ну так, субботний день… Поди, и знакомых полно! Хорошо бы увидеться…

Нарва стала русской не так и давно, в 1704 году, во времена Петра. Через четыре года император повелел всех горожан, живших в городе при шведах, переселить во внутренние области России. На переселение давалось восемь дней, все движимое имущество разрешалось взять с собою, продать или оставить на сохранение. Жители Нарвы были расселены в Москве, Казани, Новгороде, Астрахани и Вологде, в самой же Нарве из прежнего населения осталось лишь около трехсот человек. В 1714 году бывшим горожанам разрешили вернуться… Кто-то вернулся, кто-то – нет.

В 1773 году город постиг очередной пожар, и на постройку новых домов в 1777 году стали раздавать строительный материал от разбираемой за ветхостью крепостной стены, тогда же были снесены и городские ворота. А три года назад государыня императрица повелела составить план развития Нарвы…

Как бы там ни было, а к нынешнему году население города составляло около трех тысяч человек, функционировали государственные учреждения и рынок, имелся порт, таможенная изба, церкви.

Рекомендованный Карасевым трактир располагался на Вышгородской улице, невдалеке от средневекового замка с высокой Германовой башней, что стояла на берегу реки напротив Ивангородской крепости. Два этажа под высокой черепичной крышей, коновязь, массивные стены, старинные квадратные окна – крепость, а не трактир! Рядом же, по соседству, стоял бывший дом бургомистра, именно там государь Петр Алексеевич бросил на стол свою окровавленную шпагу!

Впрочем, Антону сейчас было не до исторических экскурсов – нужно делать дело. Как можно скорее… и выгоднее.

Во внутреннем дворе уже стояло несколько мужичков и баб, явно пригнанных на продажу. У иных прямо ко лбам были приклеены листочки с ценами. За угрюмого вида мужика лет сорока просили тридцать рублей, а за стоявшую рядом с ним женщину – всего-то десятку. Еще продавали девок – верно, таких же, сенных… очень и очень дешево. Правда, девки-то были так себе, замарашки, да и неумехи, верно… И все же, все же…

– Продаете? – кивнув на крепостных красавиц, поинтересовался подошедший молодой господин, щеголь в модном желтом кафтане с кружевами и золочеными пуговицами.

Господин сей вдруг показался Антону смутно знакомым… Ну да, ну да – на вид лет двадцати, несколько сутуловат… Вытянутое унылое лицо с большим, с заметной горбинкой, носом…

Черт! Да это же… Не Василий ли Гаврилович Самосин, часом? Но где же тогда поношенный темно-зеленый кафтан? Нет, франт, франт…

– Василий Гаврилович? – непроизвольно вырвалось у Сосновского.

– Честь имею! – франт важно кивнул. – А вы… Извините, что-то не совсем… Хотя… Мы в карты вместе не игрывали?

– Сосновский, Антон, – в свою очередь представился юноша. – В карты? Может быть, у князя Елпидистова?

– Точно! – радостно воскликнув, Самосин хлопнул Антона по плечу. – То-то я и смотрю – лицо мне ваше знакомо.

Да уж, манеры у Василия Гавриловича были те еще! Однако же он, что же, разбогател внезапно? Интере-есно… И братец у него еще был младший, Николенька… Редкостный поганец! Как он девок избивал, с какой пленительной радостью… за то и получил… Однако мстительный, гаденыш!

Тьфу ты! Вот уж верно говорят – вспомни черта, а он тут как тут!

К молодым людям вдруг подбежал румяный парень с круглым восторженным лицом, рыжий или нет, не видно было – парик, букли… Собственно, может, не парик, может, и свои волосы напудрил… да пес с ним! А кафтан… голубой, узорчатый… тоже недешевый! Еще башмаки с блестящими пряжками. Видно, что новые – не разношенные еще, скрипели…

– Вася, там такие фемины! – подбежав, Николенька ухватил старшего братца под руку. – Пойдем же скорее в трактир, ну! Я уже и водочки заказал, и пива…

– Да охолонись ты! – зыркнув взглядом, Василий Гаврилович, однако же, быстро нацепил на лицо самую приятственную улыбку и тут же представил: – Брат мой, Николай… Гаврилович…

– Можно просто – Коля, – младший Самосин протянул руку и вдруг дернулся, словно бы увидел змею. – Что-то лицо мне ваше знакомо…

– Так, верно, виделись… – широко улыбнувшись, Антон все же решил подстраховаться. – И еще, говорят, я на родственника своего дальнего похож – на Антона Федоровича Соснова…

– А ведь похож! – ахнул Николенька. – Вот ей-богу, похож. Одно лицо прямо… Но тот-то гад… Ой, извините…

– Ничего, – Сосновский благодушно развел руками. – Мы с ними не знаемся. Вернее, это они нас знать не желают! Никогда в гости не позовут… Снобы-с!

– Да уж, Сосновы – они такие! – охотно покивал Василий. – Денег много, но… Строят из себя! Они и нам, кстати, родня… тоже дальняя, седьмая вода на киселе. Но знаются… А уж теперь-то – да-а!

Взгляд Николеньки потеплел.

– Очень рад… Очень рад знакомству!

– Да мы пока и не знакомы-то толком… – хохотнув, Антон лихо щелкнул каблуками и представился заново. – Сосновский, Антон Авдеевич. Шлиссельбургского пехотного полка поручик!

– А я к драгунам приписан! – радостно сообщил Николенька. – В Москву как-то ездил, на строевой смотр! Ох, господа! А не выпить ли нам за знакомство?

– Погоди ты с выпивкой! – снова осадил старший. – Сначала надо Марьи Николаевны наказ исполнить… Марья Николаевна – это супруга моя-с. Вдова Добрынина, может, слыхали?

Вторую часть фразы Самосин произнес как бы между прочим… Ну, еще бы! Кто ж о госпоже Добрыниной не слыхал? Генеральская вдова, Марья Николаевна считалась одной из самых богатых помещиц губернии. Правда, была уж довольно стара – лет тридцать восемь или даже все сорок! И, мягко сказать, не красавица, да и нрав имела тот