Скопин-Шуйский - Наталья Петрова

Осенью царь распорядился выдать из казны деньги на снаряжение нового войска, которое отправил под Серпухов. Воеводами в него он назначил князя Михаила Скопина-Шуйского, князя Бориса Петровича Татева и Артемия Измайлова[200]. Дело воеводам предстояло нешуточное: не дать Болотникову подойти к Москве. Возглавляемый князем Скопиным-Шуйским отряд вышел к реке Пахре. Здесь, в нескольких днях перехода до Москвы, начинающему полководцу предстояло впервые проявить себя на поле сражения.

Стольник Скопин объезжал свое расположившееся вдоль берега Пахры войско и смотрел, как служилые люди разгружали вьючных лошадей, снимали медные горшки, котлы, топоры, огнива. Из мешков с провизией доставали сухари, овсяную муку — толокно (его разводили водой и делали из него болтушку), сушеную рыбу, солонину, лук, чеснок, соль. Воеводы и те, кто побогаче, везли с собой копченую свинину, говядину и баранину, перец, масло, сушеный и мелко толченный, как песок, сыр, водку, соленую рыбу[201].

Неприхотливость и выносливость русских воинов вызывала удивление и восторг иностранцев, видевших их в походе. Только знатные и богатые возили с собой полотняные шатры, в которых укрывались от непогоды. Все остальные сооружали шалаши из веток, накрывали их плащами, складывали туда луки, седла, самопалы и сами прятались там во время дождя. Зимой же разводили костры, сгребали снег и, укрывшись войлоком, спали около огня. «Я спрашиваю вас, — обращался англичанин Р. Ченслер в своих записках о России к соотечественникам, — много ли нашлось бы среди наших хвастливых воинов таких, которые могли бы пробыть с ними в поле хотя бы только месяц? Я не знаю страны поблизости от нас, которая могла бы похвалиться такими людьми…»[202]

Стояли теплые и тихие, какие бывают лишь в начале осени дни, наполненные прозрачным, как родниковая вода, воздухом. Поля уже были пусты, остро пахло землей, сыростью и прелой листвой. Густо заросшая по берегам ивами и кустами боярышника, петляла, темнея водой, река Пахра. Михаил ехал без дороги, по жнивью, вдоль кромки поля, подходившего к самой реке. Он снимал с лица легкую паутину, растянутую на ветках ив и блестевшую на солнце, и думал о завтрашнем бое. Разведка, посланная им накануне, сообщила, что мятежники встали лагерем всего в нескольких верстах от его отряда. Значит, завтра здесь, на этом недавно убранном поле, будет его первый, а может быть, и последний бой. Он поднял голову: в чистом и высоком, без единого облачка, небе мирно светило солнце, как будто не было на земле никакой войны и не убивали друг друга люди, говорящие на одном языке и выросшие вместе среди этих полей и лесов.

Осмотрев место будущего сражения, Скопин вернулся к своему шатру. На следующее утро, едва рассвело, стольник коротко помолился, поцеловал образок Архангела Михаила, что висел у него на груди, и начал облачаться в доспех. Поверх рубахи холоп одел на него юшман — кольчужную рубашку с рукавами, в которую были вплетены пластины, защищавшие грудь и спину. Холоп застегнул крюки и петли, скрепляя полы юшмана от шеи до подола. Юшман был нелегок — почти пуд веса, а поверх него на воеводу уже надевали зерцало — доспехи, усиливающие кольчугу. Четыре крупные пластины на спине и груди, две боковые скреплялись на плечах и боках ремнями с пряжками — наплечниками и нарамниками. Позолоченные, начищенные до блеска и сиявшие на солнце пластины зерцала выделяли Скопина среди других воевод, а его высокий рост помогал воинам не терять стольника из вида во время боя.

От ударов сабли руки защищали наручи — пластины, соединенные у кистей ремешками, а голову — железная шапка, именуемая ерихонкой. Скопин сам надел ее, осторожно поправил репей. Металлические уши, затыльник и полка, сквозь которую проходил нос с «шурупцем», — все это должно было защитить воеводу в бою. Скопин оглядел себя, повел плечами, проверяя, ловко ли сидит на нем снаряжение. В доспехе и шлеме уже нельзя было ни сутулить спину, ни опускать голову — напротив, они заставляли расправить плечи, вытянуть шею и гордо поднять голову навстречу опасности. «И взыди князь на избранный свой конь», — вспомнил Михаил слова древнего сказания о начале битвы.

Он взял в руки саблю, слегка вытянул клинок из богато украшенных золотыми и серебряными насечками ножен. Сотни поколений воинов до него вот так же привычным жестом брались за рукоять, испытывали те же чувства перед боем, когда смотрели на узкую, бегущую вдоль голоменя выемку, будто хранившую на себе следы густого, алого цвета, в который окрашивался клинок по самое огниво во время боя. Пройдет совсем немного времени, и стольник Скопин, взметнув саблю над головой и рассекая ею со свистом воздух, устремится в атаку на врага, преодолевая страх и подбадривая себя криком[203].

Разрядная книга коротко сообщает о результатах сражения на реке Пахре: «Князю Михаилу был бой с воровскими людьми на Пахре, и воровских людей побили»[204]. И прежде молодой Скопин слышал от своего дяди, да и от других воевод об отчаянности, с какой сражались мятежники, теперь он убедился в этом сам. Победа далась нелегко, потери были велики с обеих сторон, однако мятежников к Москве не пустили. И главная заслуга в этом принадлежала войску, возглавляемому Скопиным-Шуйским.

Впрочем, царь Василий своего дальнего родственника жаловать не торопился, даже золотых — как это бывало после других битв — не прислал. Он, видимо, решил, что победа на Пахре в череде военных событий неспокойной осени 1606 года не столь значительна. Но в тот год отдельные успехи воевод подчас оборачивались для всего царского войска отступлением. Битве на Пахре предшествовало поражение войска князя Кольцова-Мосальского в сражении на реке Лопасне. Если к этому прибавить еще отступление царских воевод из-под Калуги, то итог сражения под руководством стольника Скопина-Шуйского выглядит, может быть, и не столь масштабным, но вполне успешным для начинающего военачальника событием. И хотя основные силы Болотникова и Пашкова сумели соединиться и подойти к Москве, однако победа молодого полководца, не пропустившего врага на своем направлении, запомнилась многим. Победа в первом самостоятельном бою — большая удача, она и в военачальнике, и в подчиненных ему воинах рождает уверенность в том, что врага можно одолеть, и в итоге та победа рождает воина.

А уже через несколько недель, поздней осенью того же года, свидетелями побед Скопина-Шуйского станут и жители столицы. Царь, похоже, поверит, наконец, в своего племянника и назначит его быть в Москве «воеводой на вылазке». Но до этого Скопину предстоит познать не только радость победы, но и горечь поражения.

Объединенные силы мятежников, возглавляемые Истомой Пашковым и Иваном Болотниковым, вместе с рязанскими дворянами под начальством Григория Сунбулова и Прокопия Ляпунова вновь продвигались к Москве. Навстречу им Василий Шуйский выслал войско под командованием опытных военачальников Федора Мстиславского, князя Ивана Воротынского и своего брата Дмитрия. Они должны были соединиться со Скопиным-Шуйским, стоявшим на реке Пахре, и вместе выстроить оборону на пути к столице. Но заслонить город от наступавших мятежников не удалось: «А сошлись с воеводами со князем Михайлом Васильевичем Скопиным-Шуйским по Коломенской дороге в Домодедовской волости… И был им бой с воровскими людьми в селе Троицком с Ыстомою Пешковым, да с рязанцы, и на том бою бояр и воевод побили»[205]. По словам одного из очевидцев, царское войско недосчиталось после той битвы почти семи тысяч человек.

Что могло стать причиной поражения на сей раз? Почему молодому князю Михаилу Скопину удалось остановить мятежников, несмотря на их энергичные попытки прорваться к Москве, а трем опытным воеводам — нет? Быть может, именно присутствие на поле боя трех именитых воевод, их несогласие между собой, или, как написал современник, «неединомыслие», стало тому причиной?

Дмитрий Шуйский, родной брат царя Василия, решительностью и отвагой на поле боя не отличался. Был он «воевода сердца не храброго», любил покрасоваться в дорогих доспехах и вкусно поесть. Изнеженного и женоподобного Дмитрия пиры привлекали больше, чем «луков натягивание». В те времена, когда воеводы лично возглавляли свои полки в сражении, отсутствие у командира смелости не могло не отразиться на настроении войска. Более того, могло сыграть и решающую роль в исходе сражения. Как заметил теоретик военного дела, «никогда не веди в бой войско, которое боится врага или сколько-нибудь сомневается в успехе, ибо первый залог поражения — это неуверенность в победе»[206]. Неудача всегда будет сопровождать в бою трусливого Дмитрия Шуйского. Он не выиграет в своей жизни ни одного сражения, а его самым оглушительным поражением станет Клушинская битва под Можайском в 1610 году, которая низвергнет с престола его брата Василия. Всем было известно также, что царский брат отличался непомерной спесивостью, мнил себя великим полководцем и не желал прислушиваться к советам других военачальников.