Дверь в зиму - Генри Лайон Олди

как заклинание: «Я ничего не вижу. Ничего не слышу. Ничего не знаю…»

Блокпост на въезде в город мы миновали ближе к вечеру.

— Куда вам?

— На вокзал, если можно.

От вокзала до дома, где меня ждут, рукой подать.

Первый

По прибытии нас не сразу выпустили в город.

Шел ракетный обстрел железнодорожных узлов, расположенных неподалеку от вокзала. Всех — прибывших, уезжающих, ожидающих — согнали в тоннель подземного перехода. Люди толпились, нервничали, наступали друг другу на ноги. Одни хотели поскорей уехать дальше, другие — выйти в город, несмотря на обстрел.

Длинноволосый музыкант с гитарой в чехле не мог устоять на месте. Бродил туда-сюда, вписывался в редкие паузы между ожидающими, цеплял всех своим инструментом, извинялся. Мужичок делового вида, мелкий и шустрый, прорвался на лестницу, затем на платформу. Местная волонтерка, старшая в группе, пыталась его вернуть. Платформа крытая, кричала она, при попадании могут брызнуть стекла, и тогда все, конец. Мужичок отмахивался, кричал в ответ, что в тоннеле нет связи, а у него важный разговор, что после харьковских обстрелов ему этот ваш фейерверк — плюнуть и растереть.

— Вы гость города, — пришел на помощь волонтерке ее коллега. — Вы должны слушаться, когда вам говорят. Нам что, вызвать полицию?

— Я у себя, в Украине, — мужичок внезапно озверел.

Отнял телефон от уха, повернулся лицом к лестнице, ведущей обратно в тоннель:

— Я здесь в любом городе хозяин. Я везде местный, я свой, ясно? У меня машина с лекарствами под Кременчугом встала, долбись оно конем! Пока я не сдвину ее, заразу, с места…

Волонтеры угомонились.

Я ждал молча, встав лицом к стене. Через плечо поглядывал по сторонам, не желая напороться на Слепого с его бабушкой. Только рецидива мне не хватало! Тут в толпе и не разойдешься по-хорошему, не сбежишь… Меня ломало, но не слишком. Легко отделался. От инцидента со Слепым, плюс толстуха с больными почками, можно было ждать худших последствий.

Ага, отбой тревоги.

Выпускают.

Снаружи, на привокзальной площади, царил хорошо организованный хаос. Сравнение, конечно, не из лучших, но другого на ум не пришло. Девушки с табличками в руках предлагали посадку в автобусы на Польшу, Чехию, Германию. Везли и в Закарпатье. Многие автобусы были бесплатными, но не все. У палаток с чаем и горячим питанием стояли очереди. Кого-то не брали в автобус с собакой. Семья рыдала, собака выла.

Нет, взяли. Повезло. В смысле, повезли.

— Это там, — автобусная зазывала, приметив мой интерес к собаке, махнула рукой куда-то в сторону, — прямо и сразу налево. Там их целая улица.

— Кого? — не понял я.

— Собак. Не всем так везет, как этой. Если нельзя дальше с животными, люди ведут собак туда. Привязывают к деревьям, к столбам. Там и коты есть.

— Привязывают? — я побледнел. — Они же пропадут!

— С чего бы? — в свою очередь изумилась зазывала. — Их к вечеру разбирают. Местные разбирают по домам. Я себе британца взяла, вислоухого. Я думала, вы собачку хотите…

— Я не местный. Я только что приехал.

— А я смотрю, у вас вещей с собой нет. Один рюкзачок. У нас все с такими рюкзачками по городу… Автобус до Кракова хотите? Есть места.

— Мне в Дрогобыч.

— Семнадцать сорок уже ушел. Следующий в двадцать сорок пять. От церкви святой Анны…

— Спасибо.

Я свернул к будке с кофе. Удивительно, но там никого не было, кроме продавщицы и одного-единственного клиента. Он уже забирал свой стаканчик.

— Эспрессо, пожалуйста. Без сахара.

Я протянул мятую двадцатку. Рука случайно коснулась плеча человека, который собирался отойти в сторону, к скамейкам.

Второй

Меня высадили у вокзала, как я и просил.

Прощаюсь, не глядя в лица. Желаю счастливого пути. Да, и пусть все будут живы. Сверяюсь с картой в телефоне. Так, минуем вокзал, сворачиваем на улочку по правую руку. Два квартала, перекресток, еще раз направо…

На вокзале, конечно, толпа. Ничего, проскользну по краю.

Смеркается. Занавес туч разошелся, в лиловом небе загораются первые софиты звезд. Шатры, палатки. Пляшут языки оранжевого пламени. Мясо на решетке благоухает на всю площадь. Рядом — самодельный плакат: «Бесплатная еда для беженцев». Молчаливая усталая очередь. Никто не толкается, не лезет вперед. Волонтеры выкладывают еду на пластиковые тарелки, добавляют подогретый хлеб; разливают чай.

От голода желудок сводит спазмом.

Иду дальше.

Медицинская палатка. Справочный пункт. Шатер с надписью «Отдых для мам с детьми». Людей меньше, чем я ожидал. Все тихие, молчаливые, пришибленные общей бедой. Из будки тянет ароматом свежего кофе. Мужчина с картонным стаканчиком отошел в сторону, больше у окошка никого нет.

Не выдерживаю.

— Большой американо с сахаром, пожалуйста.

Сую деньги в окошко. Отдергиваю руку, стараясь не коснуться чужих пальцев. Жду, беру стаканчик: приятно теплый, шершавый на ощупь. Первый глоток. Божественно! Здесь всегда был чудесный кофе, даже война не смогла этого изменить.

Новый страждущий подходит к будке. Тянет руку с деньгами, касается моего плеча. Не знаю, что испытывает человек, в которого попала молния. Наверное, это похоже на то, что испытываю я.

Оборачиваюсь, понимая, что уже ничего не изменить.

Лицо незнакомца перечеркивают косые штрихи дождя. Навстречу им падают другие, чужие штрихи — крест-накрест, густой сеткой. Наши взгляды тоже скрещиваются, как два копья. Сквозь сетку я чудом ухитряюсь различить страшное: губы незнакомца начинают шевелиться.

Я никогда не встречал подобных себе. Оказывается, такие, как мы, узнают друг друга с первого взгляда. Сейчас он скажет…

Не хочу! Не хочу ничего слышать!

Не хочу ничего знать…

— Молчи!

Моя слюна брызжет ему в лицо. На моих щеках — брызги чужой слюны.

Он тоже кричит.

— Ты!..

— …ты!

Роняю кофе. Хватаю его за грудки. Он хватает меня.

Лязгают зубы.

— Молчи!

Нож! У меня в кармане нож…

Первый

Еще секунда, и мы бы схватились с ним, вторым, в откровенном, первобытном, убийственном безумии. Я бы кинулся на него, не позволяя второму открыть рот, произнести хотя бы слово; он бы кинулся на меня, рыча одичалым псом, мы бы упали, я бил бы его головой об асфальт, хрипя и брызжа слюной; а может, это он бил бы меня головой об асфальт, какая, в сущности, разница…

Не знаю, откуда она взялась.

Сухая птичья лапка повисла у меня на рукаве. Вцепилась коготками: не оторвать. Другой рукой