Притчи приемного покоя - Андрей Левонович Шляхов

Донэрой – «дочерью новой эры» («хорошо еще, что не Даздрапермой, – смеялась мама, – тогда имена были одно чуднее другого»). Историю с проклятием Земфиры четырнадцатилетней Донэре рассказали в качестве смешного случая из родительского прошлого. Донэра, может, про него и не вспомнила бы, но летом сорокового года, накануне своего тридцатипятилетия, прапрабабушка Татьяна утонула во время купания в Клязьме, и это при том, что плавала она, как рыба – хоть кролем, хоть брассом. Решили, что ногу судорогой свело, а что еще можно было подумать?

Дочери Татьяне, названной в честь трагически погибшей прапрабабушки, Донэра привела историю с проклятием в качестве примера случайного совпадения, из которого невежественные люди могут делать необоснованные мистические выводы. Необоснованные? Хм… В апреле пятьдесят девятого года, за несколько месяцев до дня рождения, прабабушку Донэру убили в подворотне, когда она вечером возвращалась домой с работы. Ударили ножом сзади, под лопатку, ради кошелька с небольшой суммой денег, золотых сережек и колечка с аметистом.

– Десять метров до подъезда не дошла, – сокрушалась мама. – Всего десять метров! Судьба!

Бабушка Татьяна в действенность проклятия и верила, и не верила. С одной стороны, два совпадения сильно настораживали, а с другой как-то не хотелось верить в плохое и жить под дамокловым мечом ранней смерти. Приближения тридцать пятого дня рождения бабушка ждала со страхом, но бодрилась – нам все нипочем! Ага – нипочем! За месяц до рокового рубежа бабушке удалили коренной зуб, который давно ее мучил. Вроде бы все прошло нормально, но на следующий день десна распухла и поднялась температура, а через неделю бабушки не стало – умерла от сепсиса.

– К кому я только не обращалась… – вздыхала мама. – И к колдуньям, и к ведуньям, и к экстрасенсам, даже к шаману одному в Красноярский край ездила… Шаман три часа в бубен стучал над моей головой – зло прогонял. И что толку?

Толку не было никакого – в день своего тридцатипятилетия мама угасла от рака поджелудочной железы.

– Проклятие разбитого сердца снять труднее, чем материнское, – сказала потомственная цыганская ворожея, на которую Катерину вывела однокурсница Жанка Козловская. – Никакие молитвы тут не помогут, никакие обереги не спасут, потому что проклята сама кровь твоя.

– Совсем ничего нельзя сделать? – обреченно спросила Катерина.

– Есть один способ, – прищурилась ворожея, – но он гарантии не дает. Может сработает, а может и нет. Весной, когда солнце землю прогреет, надо на могилке той женщины цветок посадить, полить его своей кровью, и сказать: «Не держи на меня зла, как я на тебя не держу». А потом ждать… Если цветок примется и зацветет, значит ты прощена. Если нет – на следующий год попробуй. Сколько тебе сейчас?

– Двадцать… – пролепетала Катерина, думая о том, что квест с поиском могилы она пройти не сможет.

– Время есть, – ободрила ворожея.

То же самое Катерине сказала и Жанка – время есть, подруга, найдем мы могилу этой сволочи.

– Дело было в Москве, это раз! – Жанка загнула мизинец на правой руке. – Москву фашисты сильно не бомбили и боевые действия здесь не велись, так что бо́льшая часть архивов должна была сохраниться. Имя редкое, так что можно искать без фамилии, это два. И место работы известно, это три! Не вешай носа, подруга, шансы у нас хорошие.

Началось все замечательно – у Жанкиного отца обнаружилась одноклассница, работавшая в архиве министерства просвещения. В суть проблемы тетку не посвящали, незачем ей, а просто сказали, что Катерина пытается найти свою прапрабабку. Архивисты очень уважительно относятся к историческим исследованиям, пусть даже и мелкого семейного масштаба, так что Катерина с Жанкой получили полный доступ ко всему содержимому архива и несколько ценных консультаций. А дальше пошли обломы, один за другим. В середине 1930 года Главполитпросвет реорганизовали в сектор массовой работы Народного комиссариата просвещения РСФСР, а любая реорганизация неблагоприятно отражается на архивах – обычно сохраняют самые важные бумаги, а остальные пускают «на растопку». Кроме того, выяснилось, что лекторы в то время были штатными и внештатными. Первые оформлялись по полной бюрократической процедуре, а учет вторых велся спустя рукава. Так или иначе, но никакой Земфиры, 1888 или около того года рождения, в документах двадцатых годов прошлого века найти не удалось.

Войдя в раж, Катерина с Жанкой попробовали зайти с другого боку – найти Земфиру по прописке. Было известно, что прапрадедушка Георгий Александрович жил на Моховой недалеко от старого здания Московского университета, а на фоне романа с прапрабабушкой Татьяной Корнеевной переехал в то же общежитие, где квартировала и она. Влюбленные жили на разных этажах, деля комнаты с соседями, так что для романтического уединения приходилось изыскивать варианты. Комнату на Остоженке им дали спустя год после рождения дочери. Невозможно представить, как жила прапрабабушка в общежитии с грудным ребенком – ни отдельной комнаты, ни горячей воды из крана, ни стиральной машины… Мрак! Жуть! Сама Катерина решила, что ребенка она заведет лишь в том случае, если ей удастся благополучно дожить до тридцати шести лет. Иначе – нефиг! Если она не сможет снять с себя проклятье Земфиры, то пусть оно исчезнет вместе с ней.

В ДЕЗе на Остоженке подругам сообщили, что архивы жилконтор хранятся в течение семидесяти лет. А то и меньше. Если, к примеру, подвал, в котором лежат бумаги, затопит водой, то никто не станет заморачиваться разборкой и сушкой – спишут, как пришедшие в негодность, и забудут.

– А в восьмидесятом году у нас школьники половину архива украли во время сбора макулатуры, хотели на первое место выйти, чтобы путевки в Артек получить, – вспоминала словоохотливая дезовская бабулька. – Ночью сорвали ломом замок, загрузили папки в «москвич», который один охламон у папаши позаимствовал и увезли на школьный двор. А на двери черную кошку углем нарисовали, точно как в «Месте встречи». Пока участковый разобрался, макулатуру уже из школы увезли…

– Попали они в Артек? – зачем-то спросила Жанка, которую вечно интересовали детали, пусть даже и ненужные.

– На учет они попали, в детскую комнату милиции, – бабулька поджала тонкие губы и покачала головой. – А директора школы сняли, за плохую воспитательную работу с учащимися. Такие вот дела.

Наудачу просмотрели домовые книги сороковых годов и никакой Земфиры там не нашли.

– А может она по паспорту вовсе и не Земфирой была? – подумала вслух Жанка. – А какой-нибудь Серафимой или Зинаидой, но ей это имя не нравилось. За примерами далеко ходить не надо – только у нас на курсе трое таких. Алена Фураева по документам Елена, Ася Рощина – Таисия, а Янка Мартышова – Юлианна…