Вампир Арман - Энн Райс

– Да, господин! Навсегда, с тобой! – Мне хотелось сказать ему, что умею делать все, что умеют мужчины, но это казалось ужасно глупым, к тому же, ему это покажется неправдой. Он любовно положил руку на мою голову, отводя волосы назад.

– Два года следил я, как ты взрослеешь, – сказал он. – Ты достиг своего полного роста, но ты маленький, у тебя детское лицо, и, несмотря на твое здоровье, ты хрупкого сложения, еще не тот здоровый мужчина, в которого, несомненно, должен превратиться с годами.

Я был слишком зачарован, чтобы перебивать. Когда он сделал паузу, я подождал. Он вздохнул. Он посмотрел в сторону, как будто не мог подобрать слов.

– Когда ты ушел, твой английский лорд угрожал тебе кинжалом, но ты не испугался? Помнишь? Еще двух дней не прошло.

– Да, сударь, это было глупо.

– Ты запросто мог умереть, – сказал он, приподнимая бровь. – Запросто.

– Сударь, пожалуйста, раскройте мне эти тайны, – сказал я. – Расскажите, как вы получили свою силу. Доверьте мне свой секрет. Господи, сделайте так, чтобы я остался с вами навсегда. Меня не волнуют мои собственные суждения по этому поводу. Я подчиняюсь вашим.

– Ну конечно, подчинишься, если я выполню твои просьбу.

– Но, сударь, это тоже в своем роде подчинение – отдаться вам, вашей воле, вашей силе, да, я хочу получить ее и быть таким, как ты. Значит, господин, ты это мне обещаешь, ты намекаешь на то, что можешь сделать меня таким, как ты? Ты сможешь наполнить меня своей кровью, которая делает из меня раба, и завершить этот процесс? Иногда, господин, мне кажется, я знаю, что ты можешь это сделать, но я не уверен, может быть, я знаю это только потому, что это знаешь ты, и ты можешь сделать это со мной от одиночества.

– А! – Он закрыл лицо руками, как будто я окончательно его взбесил. Я пришел в замешательство.

– Господин, если я оскорбил тебя, ударь меня, избей, делай со мной, что хочешь, только не отворачивайся. Не закрывай глаза, смотри на меня, господин, потому что я жить не могу без твоего взгляда. Объясни мне все. Господин, убери то, что нас разделяет; если дело только в моем невежестве, то положи ему конец.

– Да, положу, положу, – сказал он. – Ты такой умный, Амадео, и при этом так ловко вводишь в заблуждение. Да, из тебя вышел бы хороший раб божий, ведь раньше тебя учили, что именно таким надлежит быть святому.

– Сударь, вы меня неправильно воспринимаете. Никакой я не святой, я раб, да, потому что, как я полагаю, это форма мудрости, а она нужна мне, поскольку вы цените мудрость.

– Я хочу сказать, что на первый взгляд ты кажешься простодушным, но из твоей простоты рождается глубокое понимание. Я одинок. О да, да, я одинок, одинок, и от одиночества стремлюсь по крайней мере разделить с кем-то свои беды. Но кто станет обременять моими бедами такое юное создание, как ты? Амадео, как ты думаешь, сколько мне лет? Угадай мой возраст, с твоей-то простотой.

– У вас его нет, сударь. Вы не едите, не пьете, не меняетесь со временем. Вам не нужна вода, чтобы омывать свое тело. У вас гладкая кожа, она не поддается никаким природным явлениям. Господин, мы все это знаем. Вы – чистое, возвышенное и цельное творение.

Он покачал головой. Я расстраивал его, хотя стремился к противоположному эффекту.

– Я уже это сделал, – прошептал он.

– Что, мой повелитель, что ты сделал?

– Связал тебя с собой, Амадео, пока… – Он замолчал. Он нахмурился, но у него было такое доброе и удивленное лицо, что мне стало больно. – Нет, это эгоистичный самообман. Я мог бы взять тебя, дать тебе кипу золота и переместить в какой-нибудь город подальше, где…

– Господин, лучше убей меня. Убей меня, или же удостоверься, что твой город лежит вне пределов исследованного мира, потому что я вернусь назад! Я потрачу последний дукат из твоей кипы золота, чтобы вернуться сюда и постучать в твою дверь.

Он казался совсем несчастным, таким похожим на человека я его еще не видел, дрожащим, несчастным– он отвел глаза и заглянул поглубже в разделявшую нас бескрайнюю пропасть.

Я прижался к его плечу и поцеловал его. Теперь, благодаря грубому акту, свершившемуся между нами несколько часов назад, нас связывала более глубокая, более зрелая интимность.

– Нет, у меня нет времени на такие утешения, – сказал он. – Мне пора идти. Долг зовет меня. Древность зовет меня, существа, чье бремя я так долго несу на себе. Я так устал!

– Не уходи сегодня, господин, возьми меня туда, где ты скрываешься от солнца. Ведь ты от солнца прячешься, не так ли, господин, ты, кто рисует голубые небеса и сияние Феба с большим блеском, чем те, кто их видит, ты сам никогда их не видишь.

– Прекрати, – взмолился он, сжимая пальцами мою руку. – Прекрати свои поцелуи, прекрати свои доводы, делай то, что я говорю.

Он сделал глубокий вдох и впервые за всю нашу совместную жизнь я увидел, как он достал носовой платок и стер влагу, выступившую на губах и на лбу. Ткань слегка покраснела. Он посмотрел на нее.

– Перед уходом я хочу тебе кое-что показать, – сказал он. – Одевайся, быстро. Давай, я тебе помогу.

Меньше, чем за несколько минут, я полностью оделся для холодной зимней ночи. Он накинул мне на плечи черный плащ, протянул мне отделанные горностаем перчатки и надел мне на голову черную бархатную шляпу. Из обуви он выбрал черные кожаные сапоги, которые никогда прежде видеть на мне не хотел. Он считал, что у мальчиков красивые лодыжки, и сапоги не любил, хотя не возражал, чтобы мы носили их днем, когда он нас не видел.

Он так расстроился, так мучился, и все это так явно отражалось на его лице, несмотря на его выбеленную чистоту, что я не мог удержаться и не поцеловать его, просто чтобы раскрыть его губы, просто чтобы почувствовать, как его рот ответит мне.

Я закрыл глаза. Его рука накрыла мое лицо и мои веки.

Вокруг раздался громкий шум, как будто захлопали деревянные двери, как будто по сторонам разлетелись обломки проломленной мной двери, как будто драпировки раздулись и хлопнули.

Меня окружил холодный уличный воздух. Он поставил меня на землю, я ничего не видел, но понял, что стою на набережной. Я слышал рядом воды канала, волнующиеся, как волны, словно зимний ветер растревожил их и привел в город море, а еще я слышал, как о причал монотонно бьется деревянная лодка.

Он отпустил пальцы, и я открыл глаза.

Мы находились далеко от палаццо. Меня смутило, что мы преодолели такое расстояние, но я не особенно удивлялся. Он умел творить чудеса, а теперь показал мне это на деле. Мы стояли в темных переулках. На маленькой пристани у узкого канала. Я никогда не осмеливался выбираться в этот гнусный район, где жили рабочие.

Я видел дома только с черного хода, обитые железом окна, общую убогость, кромешную тьму и вонь, так как на поверхности глубокого, волнующегося под воздействием зимнего ветра канала плавали отходы.