Чаша Герострата - Наталья Николаевна Александрова

вспомнила, что Нинин муж, Николай, хорошо одевается и габариты у него примерно такие же, как у Мити. Ну, чуть поплотнее будет, зато Митька в плечах пошире.

Вот я и решила позаимствовать кое-что из одежды соседа, разумеется, временно, рассчитывая потом все отдать в химчистку. Главное, чтобы Нина ничего не узнала.

Так что сейчас я перебрала его гардероб и отложила приличные брюки и совершенно бесподобный пиджак — темно-серый, в неявную крапочку, с шелковым платком в кармане.

Я знаю, что самое главное в наряде — это обувь, на нее в первую очередь обращают внимание, но вот тут можно было проколоться с размером.

Все же я взяла красивые замшевые ботинки, надеясь, что Митя из них не выпадет.

Сложив все вещи в пакет, я вышла на кухню, к Тимоше.

Он встретил меня на пороге кухни печальным взглядом и жалобным мяуканьем.

— Что, неужели ты не наелся?

Однако в мисочке еще оставалось немного корма, и я поняла, что кошачьи жалобы имеют другую, более возвышенную причину.

Скорее всего, Тимоша горюет от разлуки с хозяйкой…

Я села на стул, взяла кота на руки и стала гладить его, одновременно уговаривая:

— Ну не переживай так! Она вернется очень скоро, примерно через семь дней…

Кот смотрел на меня недоверчиво. Тогда я пересчитала пальчики на его передней лапе (когти он благородно убрал), приговаривая:

— Один пальчик, два пальчика, три пальчика… пять пальчиков. И еще два на другой лапе, итого семь. Вот когда пройдет семь дней, хозяйка вернется. Семь дней — это совсем немного…

Кот муркнул недоверчиво и посмотрел мне в глаза.

«Все вррешшь!» — говорил его взгляд.

— Вот честное благородное слово! — уверяла я. — Всего семь дней!

Кот спрыгнул с моих колен и устремился к пакету с одеждой.

— Не тронь! — забеспокоилась я.

Кот сел у двери и теперь смотрел на меня ехидно.

«Все будет сказано!» — просемафорил он зелеными глазами.

А я понадеялась, что за неделю сумею завоевать его доверие, потом взглянула на часы и бросилась прочь из квартиры — давно уже пора было проверить, как там Митя. А вдруг ему придет в голову выйти из дома? Или поехать за вещами в свою квартиру, где его наверняка караулят эти, из полиции?

Приехав в дом на Сенной площади, я в растерянности остановилась перед дверью.

Ключа у меня не было — единственный ключ, который дала нам Ленка, я отдала Мите. Вчера я не выяснила, какой из многочисленных звонков на этой двери проведен в комнату, где поселился мой друг детства.

Вспомнив, как действовала в похожей ситуации Ленка, я позвонила в звонок с надписью «М. Сервантов».

Некоторое время царила тишина, потом, как и накануне, из-за двери донеслись шаркающие шаги и прозвучал хриплый голос:

— Кто это там названивает?

— Пенсия! — проговорила я, как Ленка накануне.

— Сейчас, сейчас…

Дверь открылась.

На пороге стоял Михаил, в таком же виде, как вчера.

— Ты что, почтальонша новая? — спросил он, оглядев меня. — Нам пенсию раньше Зинаида приносила.

— Извините, Михаил, — проговорила я покаянно. — Я не почтальонша, я знакомая вашего нового жильца, Дмитрия. Мы с вами вчера виделись.

— То-то, я смотрю, твоя личность мне вроде знакомая! А что же ты мне звонишь, если ты Митькина подруга?

— А я не знаю, какой его звонок.

— А его звонок вон тот, самый верхний, где написано «М. Скуратов». Только этот звонок не работает, там провод давно оборванный.

— Тогда как же мне Мите звонить?

— Вот чего не знаю — того не знаю!

Я обошла Михаила и проскользнула в коридор.

Не без труда нашла Митину дверь, постучала в нее. Из-за двери раздалось что-то невнятное. Я открыла дверь и вошла в комнату.

Митя сидел на диване, приложив к голове пустую бутылку. На лице его было написано страдание.

— Это ты? — проговорил он слабым голосом.

— Я, я! Я, кстати, тебе принесла постельное белье и полотенца… а ты что, кого-то другого ждал?

— Я думал, это за мной уже явились ангелы, чтобы отконвоировать меня на тот свет.

— Что с тобой?

— Ты еще спрашиваешь? Ты ведь меня вчера оставила в лапах этого ужасного человека… этого Михаила… мы выпили сначала две бутылки водки, потом «Рябину на коньяке», потом он еще сбегал в магазин… ох! Пристрели меня, я тебя очень прошу!

— Да мне не из чего. А что ж ты все время пил? Мог бы иногда пропускать…

— Ох, ты не знаешь этого Михаила! Он за мной следил, как коршун за цыпленком.

У него не забалуешь!

— Надо же! А сам он выглядит молодцом! И не скажешь, что вчера так гулял!

— Ну так у него какая тренировка!

Я внимательно оглядела Митю.

Честно говоря, выглядел он просто ужасно. А для моих планов он должен быть в форме. Не зря же я взяла грех на душу и позаимствовала одежду Николая.

Тут в дверь комнаты постучали.

Я не успела ничего ответить, как эта дверь открылась, и в комнату протиснулся Михаил.

— Привет, друган! — радостно воскликнул он и устремился к Мите. — Как мы с тобой вчера хорошо посидели! Я считаю, нам это дело нужно повторить!

Тут я перебила его:

— Михаил, я должна с вами серьезно поговорить. Я оставила вас с Митей, а вы его привели в ужасное состояние.

— В какое?! — удивленно переспросил Михаил.

— Да вы только на него посмотрите! Он же просто никакой! А ему сегодня нужно идти на важную встречу!

— На какую встречу? — испуганно спросил Митя.

— Ты даже это забыл? — Я выразительно закатила глаза.

— Я не могу сегодня… — простонал Митя, — я не в том состоянии…

Я незаметно подмигнула ему и одновременно подала знак, чтобы подыграл. До него сегодня все доходило плохо, но он все же невнятно поддакнул:

— Ах, ну да, совсем забыл…

— Да что с ним такое? — протянул Михаил. — Похмелье, что ли? Ну не знаю, с чего бы это… мы вроде и пили совсем немного… можно сказать, всего ничего…

При этих словах Митя застонал.

— Но ежели у него похмелье, так я знаю, что нужно сделать! У меня от похмелья есть лекарство! Очень хорошее лекарство…

С этими словами он испарился из комнаты.

Честно говоря, я не думала, что он вернется — но он вернулся, и очень скоро.

В руке у него была рюмка с какой-то подозрительной субстанцией грязно-зеленого цвета.

— Ну, Митек, выпей это, тебе враз полегчает!

— Вот это?! — Митя в ужасе посмотрел на рюмку.

— Это, это! — закивал Михаил, поднеся рюмку к его губам. — Пей, не бойся, дядя