На маленьком кусочке Вселенной - Евгений Титаренко

– Одним словом, вы избегали людского общества?..

– Вашего – да! – неожиданно отрубил Димка, с нескрываемой ненавистью уставясь в нежно-зеленые глаза Софьи Терентьевны.

Было похоже, что в канцелярии грохнула бомба и на мгновение оглушила всех. Никогда не красневшая Софья Терентьевна вспыхнула до корней волос.

– Это хулиганство! – изменившимся голосом воскликнула она.

– Веди себя приличнее… – вступился Антон Сергеевич.

– Но пусть мне объяснят, что у меня выпытывают! – прокричал Димка, невольно подаваясь в сторону книжного шкафа.

Кровь отлила с его лица, и сначала Антон Сергеевич, за ним Надежда Филипповна, географичка Валя выскочили из-за столов.

– Иди, иди! – заторопился Антон Сергеевич. – Ты неправильно понял. Больше у нас нет вопросов. Иди домой и успокойся.

У Димки хватило самообладания еще только на то, чтобы не очень сильно хлопнуть дверью.

Если бы он задержался, мог бы услышать в канцелярии невероятный гул, какой бывает лишь в классе на переменах.

Надежда Филипповна торжествовала. Но недолго.

Уже после того, как первое возбуждение улеглось, учителя еще долго переговаривались вполголоса, обсуждая Димкино поведение.

Софья Терентьевна успела за это время овладеть собой и как ни в чем не бывало оживленно беседовала с физруком о Москве. Именно о Москве, а не на злобу дня.

– Ну что ж, товарищи. – Антон Сергеевич легонько стукнул карандашом по стеклянной чернильнице. – Обсуждение у нас получается какое-то не такое. Давайте к чему-нибудь придем.

– А что обсуждать? – Преподавательница зоологии ерзнула на стуле – Шалопаистый парень – одного этого с лихвой.

– Отношения между этой парой явно не товарищеские, – высказалась Софья Терентьевна, давая понять, что происшедшее – мелочь для нее, что все остается на своих местах.

Седенькая, с мужскими лохматыми бровями учительница химии вздохнула.

– Все в этом возрасте так или иначе играют в любовь…

Бой начался И Софья Терентьевна не собиралась терпеть поражение.

– Одно дело, когда играют, когда никого не остерегаются при этом, совсем другое – когда девчонка с мальчишкой встречаются тайно, подальше от людей, в интимной обстановке!

– Что ж, сказала Надежда Филипповна, – значит, если ущипнуть девчонку при людях или тиснуть в школьном коридоре – это ничего, а если отношения бережные? Если они не терпят, чтобы в них копались, как в мусорном ящике?.. Если стыдливые они, тогда как?

– Стыдливость эта – от сознания порочности, – парировала Софья Терентьевна.

– Короче, бесстыдство – это порядочность, а порядочность отныне – порок… – не открывая глаз, вставил свое слово Павел Петрович, о существовании которого давно забыли.

Софья Терентьевна покосилась на него, как на неодушевленный предмет, и не снизошла до ответа.

– По-моему, тут многое еще неясно… – вдохновленная примером Павла Петровича, подала свой голос Валя.

Антон Сергеевич молчал. И в этом Надежда Филипповна понимала его: спор постепенно уходил куда-то в область теории взаимоотношений между мальчишками и девчонками, тогда как предмет сегодняшнего разговора – явление свершившееся, и говорить о нем следовало конкретно, а не вообще…

Взяв слово, Надежда Филипповна поддержала Валю.

– Мы никогда не закончим нашего спора, если будем уклоняться в сторону. Что произошло? Кроме того, что мальчишка и девчонка бывали вместе в парке, в лесу, иных претензий к ним нет. Мать под горячую руку выгоняет Ксану из дому, а она девочка нервная, очень пережила это, в результате – приступ. Спрашивается, из чего раздуваем историю? Какие у нас на то основания?..

Софья Терентьевна поднялась из-за стола, чтобы обратить на себя внимание всех сразу:

– Есть основания, Надежда Филипповна…

– Слушаю вас, Софья Терентьевна, – с предельной вежливостью отозвалась Надежда Филипповна.

– Я уже говорила как-то, что видела их в парке почти обнявшимися. Одна порядочная женщина видела их в лесу обнявшимися буквально! – изъяв из голоса нотки торжества, сурово, как приговор, объявила физичка.

– Кто эта женщина?.. – вздрогнув от неожиданности, спросила Надежда Филипповна.

– Живет по соседству с нашей героиней, зовут Полиной!

Павла Петровича затрясло от беззвучного смеха.

– Павел Петрович! – возмутилась Софья Терентьевна, не заметив, что другие учителя тоже старательно прячут улыбки – Мы знаем ваш юмор, но в данном случае, мне кажется, ни юмор, ни смех неуместны!

– Видите ли, Софья Терентьевна, – вынужденный объясняться, вступил в разговор Антон Сергеевич, – мы тут все знаем эту Полину, как бы сказать, ну, как не совсем порядочного человека.

– Это, в конце концов, неважно! – Осознав свой неожиданный промах, Софья Терентьевна не растерялась. – Двух совпадений быть не может! Кстати, Полину эту сама я не видела. О ней и факте, который я вам сообщила, мне говорила мать Ксаны.

Улыбки сбежали с лиц учителей.

– Мать Ксаны бывает иногда очень неправой, – заметила Надежда Филипповна.

– Хорошо, – согласилась Софья Терентьевна. – Тогда, может быть, вы подскажете мне, где Ксана провела ночь, когда не пришла домой?

– В доме своего товарища по школе, в доме Валеры.

– С кем?

«Все знает!» – мелькнула в голове Надежды Филипповны злая и почему-то обидная мысль. Но ответила она спокойно:

– Что значит – с кем? В доме, помимо Ксаны, были двое ее друзей: тот, кого мы сегодня обсуждаем, и Валерий.

По столам прошелестел настороженный шепот.

– Между прочим, – добавила Надежда Филипповна, – об этом мне рассказала сама Ксана. Дмитрий разыскал ее, потому что она собиралась коротать ночь на дамбе, и привел к Валерию.

– А почему он не повел ее к матери? Почему сам не пошел домой?

– Ну, этого я не знаю, – досадливо поморщилась Надежда Филипповна, начиная терять выдержку. – Очевидно, потому, что не хотела она или боялась возвращаться. Не знаю! И, наверное, не мог он оставить ее в том состоянии, в каком она была!

– А у меня на это иной взгляд! – повысила голос Софья Терентьевна. – Безо всяких эмоций. И это взгляд Ксаниной родительницы, кстати говоря! Валерий – друг не столько Ксаны, сколько Дмитрия. И мать Валерия была в ту ночь на заводе, то есть дом пустовал! Вот почему оказались они там оба! И вот почему она пришла утром искать вашей поддержки!

– Не верю я! – вдруг со слезами в голосе воскликнула географичка Валя.

Но Софья Терентьевна почувствовала, что завладела всеобщим вниманием, и остановить ее было уже невозможно.

– Пусть кое-что не совсем так! Пусть мои предположения не полностью обоснованны, но фактов достаточно, чтобы бить тревогу! Немедля, пока не случилось худшее! Отношения эти уже и так зашли далеко! Как первую, элементарно необходимую меру я предлагаю отделить их друг от друга! Он шахтинский, пусть идет учиться в шахтинскую школу. Почему он оказался у нас? Не потому ли, что они уже были знакомы раньше?.. Словом, они не должны быть вместе!

Надежда Филипповна даже кулаком пристукнула:

– Я категорически против!

– Я тоже! – мгновенно проснулся Павел Петрович – Я не отдам вам своего математика!

Но голоса их уже потонули в новом всеобщем споре.

Через несколько минут большинство, как, впрочем, и следовало ожидать, склонилось на сторону Софьи Терентьевны. Во-первых, за ней осталось последнее слово – это всегда что-нибудь да значит. Во-вторых, учителей, мало знакомых с героями обсуждения, естественно настораживала их запутанная история.

Антон Сергеевич, следуя мнению большинства (правда, мизерного), хотел было подвести черту… если бы не жесткий взгляд Надежды Филипповны, с одной стороны, и выжидающий, неожиданно презрительный Вали-географички – с другой.

Ссылаясь на значительные разногласия во мнениях, Антон Сергеевич предложил оставить пока вопрос открытым…

Именно после этого собрания Антон Сергеевич однажды скажет Надежде Филипповне: «Пора мне действительно на пенсию… Жили мы здесь по своим деревенским законам. Чего греха таить, разное бывало. Но всё улаживали по-домашнему… Может быть, и правильно это, что теперь не наша патриархальная нравственность, а какая-то другая. Мы теперь на виду».

Сама же Надежда Филипповна терзалась, путаясь в противоречиях, сразу после педсовета пришла домой и опустилась в кресло, не пообедав, не сменив рабочей одежды на домашнюю. Спор в учительской и неожиданные осложнения, что появились в итоге произвели на нее тяжкое впечатление.

Нет, она не сомневалась в своей позиции, она бы еще и еще раз отстаивала ее, поскольку официальное признание точки зрения Софьи Терентьевны означало бы для всей школы публичное осуждение Ксаны и Димки.

Ну, а если позабыть о расхождениях среди педагогов. Надежда Филипповна сама еще не решила, надо ли Димке оставаться в ермолаевской школе.