Осень семнадцатого - Василий Павлович Щепетнёв

быть призраком, чья функция — работать на чужой успех. Его подвиг анонимен, мой же — даже если он и не был совершен — станет достоянием толпы.

Но ведь нигде и никогда мы не утверждаем прямо, что роль князя Зеро исполняю именно я. Мы даже косвенно этого не утверждаем. В этом — тонкость и, если угодно, лукавство всей нашей затеи. Однако мы и не отрицаем этого. Да и кому в голову придет, кому дерзнет прийти мысль брать интервью у Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича по поводу его участия в кинематографических забавах? Стена этикета и церемониала оказывается прочнее любой цензуры.

Тем не менее, материалы о наших фильмах мы исправно публикуем. И в «Газетке», а теперь и в «Пионерке», что воспитывает юные умы в духе преданности, и даже в некоторых сторонних, благонадежных изданиях. Мы следуем простому и гениальному американскому правилу, которое Анастасия вычитала в каком-то деловом журнале: «No publicity — no prosperity», без рекламы нет процветания. Сама Анастасия вообще считает Северо-Американские Соединенные Штаты неким подобием сказочного рая для кинематографа. Она заказывает оттуда специализированные журналы, переписывается с какими-то кинодеятелями из Калифорнии, и с упоением твердит, что по достижении совершеннолетия немедля отправится за океан, чтобы воочию разобраться, «что там и как».

Читатели и будущие зрители, разумеется, не остаются в стороне. Они пишут в редакции газет, много и с жаром пишут. И главный их вопрос, терзающий умы: кто же скрывается под маской князя Зеро? Почему его имя остается тайной за семью печатями?

Казалось бы, мое лицо, не узнать трудно. Оно запечатлено на тысячах официальных фотографий, разосланных по всем губерниям и уездам империи. Но парадокс в том, что ничего особенного, уникального в моей физиономии нет; похожих на меня мальчишек в необъятной стране если не миллионы, то уж тысячи наверное. К тому же, на официальных фотографиях я предстаю в строгой форме подшефного полка, сам серьезный, напряженный, даже зажатый, скованный незримыми путами долга. А в нашей картине я одет неформально, позволяю себе улыбаться, шутить, мои движения свободны и раскованы. Да и гримеры поработали над моим лицом, добавив ему некой загадочности, что тоже вносит изрядную долю неясности. В общем, большинство зрителей, я уверен, склоняются к тому, что да, князь Зеро — это и есть я. Скорее всего. Хотя кто их знает.

Мы, храня невозмутимость, ничего не подтверждаем и ничего не отрицаем, у нас на всё один ответ: не время раскрывать инкогнито, ибо ОСА не дремлет, враг хитер, коварен и повсюду расставил свои сети.

Существует ли ОСА на самом деле?

А вы как думаете? Конечно, существует. Просто злодеи не ходят в черных шляпах и черных плащах, не носят масок злодеев из бульварных романов. Она надевает куда более изощренную маску — маску друга, выразителя народных чаяний, защитника всех недовольных и обиженных. ОСА жалит исподтишка, прикидываясь благодетельницей. Внимательно осмотритесь, господа, вдруг и в вашем окружении уже летает, неразличимая в пестром рое будней, ядовитая оса, готовясь вонзить свое жало в тело государства?

Мой дублер, Борис, для этого дубля одет точно так же, как и я. И он так же, подъехав к камере, покажет ей «викторию» — жест, ставший для меня привычным. Даже в реальной жизни, вне съемочной площадки, меня с дублерами отличить подчас трудно: подбирают их примерно моего роста и сложения, а всяческую разницу — в ширине плеч, в развитии мускулатуры — скрадывает одежда, набитая всевозможными наплечниками, нагрудниками и налокотниками. Эти щитки, призванные защитить меня от случайных ударов, под толстой тканью куртки превращают мою достаточно тщедушную фигуру в фигуру атлета.

Но главное — лица. Лица моих двойников всегда скрыты. То чёрной маской, то, как сейчас, огромными очками-«консервами». Плюс, конечно, шлем, окончательно стирающий индивидуальность. Нет, если взять пленку и изучать ее покадрово, да ещё в каком-нибудь невообразимом разрешении 8К, которое станет доступным через сотню лет, тогда, возможно, и обнаружатся мелкие, неуловимые для замыленного глаза различия. Но обывателю сегодня, в дымке зернистого изображения, в быстром темпе монтажа, эта тайна недоступна. Он видит то, что хочет видеть: миф. А миф, как известно, всегда сильнее и привлекательнее правды.

Подписок о неразглашении с дублеров наших мы не берём. Пусть говорят, пусть болтают. Запретный плод, как известно, сладок, а тайна, оберегаемая карами и документами, лишь разжигает ненужное любопытство. Так пусть уж лучше эта тайна растворится в вольном море слухов и вымыслов. И без того уже с десяток лихих парнишек по всей стране, в трактирах и на ипподромах, с упоением рассказывают, как это именно они, с шашкой наголо скачут на коне и прыгают через пропасти. Фантазировать людям не запретишь — уж на что суровы бывают времена, а до искоренения мечты власть предержащие доходят редко. Вот мы и не запрещаем, следуя в этом мудрости, быть может, нечаянной. Пусть себе тешат самолюбие; что нам с того? Слух, как сорная трава, растёт сам по себе, без всякого ухода.

Одним из самых курьезных побочных эффектов нашей фильмы стало то, что теперь никто и слышать не желает о моих недугах. А между тем, слухи о слабости моего здоровья нет-нет да и просачивались за высокие стены резиденций, будоража умы либералов и консерваторов. Теперь же все только отмахиваются: какое болен, ваше-ство, помилуйте! Он вон какой, наш цесаревич — и коня на скаку остановит, и пропасть по бревнышку перейдет, и в рукопашной один против троих легко справляется, потому что — джиу-джицу! Это экзотическое японское понятие, введенное в моду одним романистом, стало теперь синонимом моей мнимой удали. Так кинематограф творит чудеса, преображая не только действительность на полотне экрана, но и восприятие реальности за его пределами.

Между тем, второй раз Борис прыгнул столь же безукоризненно, как и первый. Расчеты студента-физика и его собственная отвага вновь слились воедино, подарив нам ещё один безупречный дубль. И будто сама судьба, удовлетворенная свершившимся, дала знак к окончанию: солнце, доселе щедро дарившее свет, спряталось за внезапно набежавшую тучу. Всё, конец съёмке. Магия момента рассеялась, уступив место прозе жизни. Теперь работать будут ножницы монтажера и клей для пленки. А нам предстоят долгие, но зато предсказуемые съемки в интерьерах — в кабинетах и гостиных, где князь Зеро будет произносить пламенные речи и строить глазки первой красавице ОСА, переманивая ее, разумеется, на сторону добра. Зато и кабинеты, и гостиные — подлинные, императорские, без обмана.

Это легкомысленное, с точки зрения моих родственников, предприятие вызывает у Великих Князей и Княгинь