Мстерский летописец - Фаина Пиголицына

— Да она-то тебя хоть видала, говаривал с ней, согласная?

— Говорить об этом еще не говорили, а переглядывались, чувствую — согласная будет. Только спросить не спросил — оробел больно.

— Да, можа, она уж сосватанная?

— Нет, Осип Осипович знал бы, он сам меня уговаривает.

— Ох, горе ты мое луковое, да отец-то — ни в какую: отрабатывать, говорит, надо.

— Отработаю я ему. Слово даю, всю жизнь буду на него работать, отделяться не будем. У ней семья большая, жить здесь будем, вот и отработаем вместе, как есть, уговори ты его, матушка.

— Ах ты, мой сердешный. Взяла тебя девка за сердце, хорошо, ежели добрая, а то пропадешь нипочем зря.

— Добрая она, матушка, добрая, по глазам вижу.

— То-то и оно, что по глазам только и видишь, а девка, когды замуж соберется, глаза каки хошь сделает. Ей бы только парня окрутить, под венец увести, а там — хоть кол на голове теши…

— Не такая она, матушка.

— Не такая, не такая — заладил. А какая — и сам не знаешь. Попробуй уговори отца… разве не знаешь упрямца?! И любит он тебя, души не чает, ничего для тебя не жалел, еще гулять бы да гулять в холостяках, а ты вон что удумал…

— Не хочу я гулять, работать на отца буду, уговори ты его.

Неделю еще Александр Кузьмич не давал сыну согласия, но каждый вечер они с Татьяной Ивановной обсуждали, что к чему и как засылать сватов. Только сыну пересказывать их разговоры Александр Кузьмич не велел. Однако Татьяна Ивановна намекать сыну намекала, что дело не безнадежное, чтоб попокорливей с отцом был, не перечил ему. Иван старался изо всех сил.

Иван Николаевич Истомахин, купец в третьем поколении, мог бы и покапризничать, выдавая дочь за крепостного крестьянина. Но крепостное право уже трещало по всем швам. Многие мстёрские крестьяне, как и Голышев-старший, давно жили по-купечески. И про род Голышевых, мастеровой, Истомахин слышал, и что Александр Кузьмич столь лет в писарях да бурмистрах ходил. И Сеньков жениха уж очень нахваливал. Авдотье парень полюбился. Да и следующая за Авдотьей дочь, Елизавета, подрастала, скоро тоже на выданье будет, и дале еще полно девчонок… В день засылки сватов, с утра, Татьяна Ивановна зажгла свечи перед образами. Свахой и сватом поехали в Вязники брат и сестра Александра Кузьмича — Хиония Кузьминична, в замужестве Лощилова, и Иван Кузьмич.

— Свату первая чарка и первая палка, — робели они.

— Ничево, ничево, сговорено уже, — успокаивала их Татьяна Ивановна.

Сваты должны были условиться с Истомахиными о дне смотрин, свидания жениха с невестой. Объяснение промеж молодых уже состоялось, мнение будущего тестя Голышевы знали и все-таки волновались, ожидая возвращения сватов.

Но, говорят, не невесту выбирай, выбирай сваху. Вернулись сваты веселые, глядины были назначены на завтра, и Голышевы отправились собирать родственников для поездки к невесте «на рукобитье». Утрецом пораньше, путь неблизкий, запрягли лошадей и двинулись в Вязники.

С первых дней сентября начались знобкие утренники, холодная роса лежала на придорожной траве. Но, пока ехали до города, день прогрелся. Колеса пролеток мягко и почти бесшумно катились по желтой от палых листьев каменке среди белоствольных берез. Это Аракчеев в свое время приказал насадить вдоль российских трактов берез. Со всей округи сгоняли для этого крестьян. Каждый помещик обязан был выставить своих крепостных. Крестьянским потом была полита эта дорожка, но получилась — на славу. Летом в березовой аллее было прохладно ехать, зимой деревья задерживали снег, защищали тракт от непогоды и ветра.

Истомахины уже ждали Голышевых. Приезжане, войдя в дом, сделали три поклона перед иконами:

— Хозяину с хозяюшкой и с детками — доброе здоровье!

— Благодарим за доброе слово, гости милые, — кланялась в ответ Матрена Васильевна, мать невесты. — Добро пожаловать, оченно рады.

Александр Кузьмич, по обычаю, отправился в красный угол, затеплил пред образами свечку, и гости вместе с хозяевами помолились богу.

Дуся была приодета. Молясь, она искоса поглядывала на Ивана и улыбалась ему неприметной для других улыбкой, а внешне была строга и торжественна. После молитвы невеста ушла, а родители ее пригласили гостей:

— Сядем рядком, потолкуем-ко ладно.

И пошел разговор: какое приданое дадут за невестой да сколько выдаст «на стол» жених. Второе зависело от первого. Обычно свадьбы во Мстёре старались подгадать к мясоеду, когда поля и огороды убраны, закрома полны. К мясоеду резали бычков и телушек, которых задумали не пускать в зиму. Теперь решили мясоеда не ждать, играть свадьбу через две недели, девятнадцатого сентября, приданое у невесты почти готово, а жених торопится, и родители не стали перечить молодым.

На третий день после сватовства к жениху явилась от невесты портниха — снять мерки для сорочки, которую невеста обязана была сшить для жениха в приданое.

Портниха Агафья оказалась бойкая, мерки снимала с приговорками:

— Ну-ка, молодец, повернись, ну-ка, молодец, покажись. Будет тебе сорочка что надо, мастерица невеста-то, только юна.

— От своей судьбы не уйдешь, — вздохнула Татьяна Ивановна.

— Да уж, суженого и на кривых оглоблях не объедешь, — согласилась Агафья.

— Кто в кого родится, тому на том и жениться.

— Дело путное. Человек по сердцу— половина венца.

— Да, видно, уж сердце сердцу весть подает.

— Не говорите, матушка, коли чему быть, того не миновать.

— Старый старится, молодые растут, им жить, им любить да детушек родить.

За три дня до свадьбы невеста устраивала девичник. Дуся пригласила на него с десяток своих подруг, а Иван — холостых парней.

Жених, как обычно, приехал с гостинцами, разложил их по тарелкам. Гостей пригласили к столу. Играя присловьями, они принялись усаживаться:

— Сядем да побаем, щец похлебаем, отойдем да поглядим, хорошо ли мы едим.

— Берите и кушайте не за череп, не за край, а за круглое дно.

В передний угол садились родственницы невесты и девицы побогаче. С краю от них села невеста, рядом с нею — Иван, а от него пошли усаживаться парни и мужчины.

А в дверях давились и в окна заглядывали гляделыцики, от мала ребенка до почтенного старца. Они приставали к молодым и к гостям, выпрашивая лакомства.

— Глядь-ко, у Авдотьи Сеньковой платье золоченое. Авдотья Осиповна, дай пирога, — кричала, закрыв лицо платком, молодая гляделыцица.

Авдотья отворачивалась, хотя по голосу сразу узнала свою соседку-подругу. Гляделыцица не отступалась, с комплиментов перешла на подковыриванье.

— Анастасия Глотова, — признала ее Авдотья, не дожидаясь, пока та, как было принято, не перейдет на оскорбления.