Страсти по Распутину. Убийство, которое изменило ход истории - Лана Паршина

года, когда Марочка уже перебралась в Париж замужней дамой с двумя дочерьми, младшая из которых родилась в эмиграции, названными в честь великих княжон Татьяной и Марией. И числилась в документах как Мария Соловьева. Варвара же на момент написания письма работала в Тюменском губернском отделе юстиции конторщицей и осваивала навыки секретарской деятельности:

'Милая, дорогая Марочка. Как живешь, мое солнышко, тебе не писала так долго потому, что у меня не было денег, а ведь без денег и марку не купишь. В общем, с каждым днем жизнь становится все хуже и хуже, думаешь и лелеешь мечту: вот будешь жить хорошо, но опять ошибка. А все благодаря нашим друзьям: как, например, Виткун и тому подобным людям, все они ложь, и больше ничего, только обещают. Ведь ужас, хожу практиковаться на печатной машинке. Такое расстояние — ужас, целый час с четвертью, потому что нет денег на трамвай. Сейчас ходила к одному еврею просить место, он мне обещал. Но думаю, что обещания так и останутся обещанием, даже еще хуже — может быть, это мое больное воображение: он собирается за мной ухаживать, а увидит, что я ему не отвечаю взаимностью, и опять все пропало. Господи, как же все это тяжело, душа разрывается на части, зачем я родилась? Но успокаиваюсь тем, что ведь очень много нас таких безработных, а все только честные, которые ради места не хотят унижать свое достоинство. У тебя, конечно, создается вопрос: для чего работаю на машинке.

А вот я тебе объясню: мне Виткуны дали возможность заниматься, так как у них открывается контора, то им нужны машинистки, они хотели меня к себе, но только чтобы я подготовилась. В этом магазине, где я учусь, они купили машинок пишущих три и меня обучают бесплатно. Ты видишь, какую они сделали милость, ведь право смешно. Теперь, конечно, когда дело подходит к концу, они увиливают, ну и Бог с ними, что делать, отлично знают, что у меня нет на трамвай денег, попросила, так у них нет, а Мара идет себе покупать шляпу, не одну, конечно, а две. Да даже непогода, не едут на трамвае, а всегда на извозчиках. Ну и Бог с ними, может, они и подавятся от своей жадности. Сиротам Бог поможет. Имела вышивку, заработала три рубля золотом, конечно, все отдала своим старикам, т.е. хозяевам, только, ради Бога, не грусти о мне и не заботься. Ведь все устроится и будет хорошо. Тебе еще хуже, у тебя дети, а я одна.

Дмитрий Григорьевич с женой и матерью был сослан в Салехард. Мать Прасковья Федоровна до места ссылки не доехала, умерла в дороге.

Как здоровье у Бориса Николаевича? Да мне так хочется видеть тебя, моя радость. Я спрашивала Ольгу Владимировну, она мне сказала так: скорее мы поедем, чем они приедут, да и к чему приезжать. Радости и здесь мало, пусть и не выдумывают. Она сказала даже это и Муне (Марии Евгеньевне Головиной. — Прим. Л. П.) в письме, не знаю, получила ли она его? Как здоровье твоих милых детей? Мне кажется, что ты Марию отдала куда-нибудь, ты мне про ее ничего не пишешь, или же ты ее оставила, крошку, в Германии, прости, может быть, этим тебе сделаю больно, но ты отлично знаешь: твое счастье — мое счастье, твое горе — мое горе, ведь ты у меня одна близкая мне. А как твой Арансон, может быть, обещал много, но ничего не сделал, как Турович, какие результаты постигло то письмо? Все это мне крайне интересно. А здесь, я убедилась, у меня нет близких людей, все одна только сволочь, прости за мое грубое выражение. От наших имела письмо. Митя начинает строиться против Елизаветы Китовны, там ему отвели место. Будет дом из двух комнат, да им и достаточно, ведь у них нет детей, конечно, может быть, и будут, но пока нет, я этому очень рада, а то бедная мама должна с ними возиться, а мама не любит детей. Да, знаешь, Тенка вышла замуж за Дубровского, может, помнишь Саломею безногую, ее племянник. Наши, конечно, были на свадьбе, кажется, было хорошо. Я завидую отчасти Мите, ведь он не нищенствует, как мы. Хотя ты ешь свой кусок хлеба, но он не сладок. Когда дети все раскиданы куда-то, Бог весть, только их не испортит эта жизнь, я радуюсь, что они за границей. Вот видишь, как я заболталась, правда, хорошо печатать на машинке, не так устаешь и можно много писать, а на руках так много не напишешь. Пока, всех благ, храни тебя Бог, целую милую и дорогую Танечку, Марию и тебя, моя радость. Привет Боре. Варвара'.

Распутин (стоит третий слева) с мужиками на рыбалке на реке Тура. Сидят: жена «старца» Прасковья (в центре), подруга семьи Мария Головина (справа).

Сидят: Дмитрий Григорьевич Распутин, его мать Прасковья Федоровна и жена Феоктиста. Стоит сестра Феоктисты Екатерина Печеркина.

Матрена и Варвара Распутины на ступеньках дома в Покровском.

Тут надо пояснить, что Митя в письме Варвары — это старший брат Дмитрий Григорьевич Распутин. Дела у него, как мы видим, шли на тот момент неплохо. Еще в 1918 году он женился на Феоктисте (Фекле) Печеркиной, сестре Екатерины Печеркиной, которая фигурировала в деле об убийстве Распутина. К 1924-му семья Дмитрия и Феоктисты уже встала на ноги, чтобы задуматься о собственном отдельном жилье. Хотя двухэтажный дом Распутиных в Покровском в восемь комнат мог бы вместить и Дмитрия с женой, и мать с Варварой, которая к тому времени так и не устроила свою личную жизнь.

Через 17 лет после убийства Григория Распутина в живых осталась лишь его любимая старшая дочка. Европа встретила Марию неласково.

«Зажиточность» Дмитрия Распутина послужила причиной трагедии. Как мы помним из учебников истории, на 1929–1933 годы пришлось время Великой депрессии, с которой в Советской России боролись путем коллективизации и раскулачивания. Удалось установить, что в 1930 году в Ярковский район пришла разнарядка, по которой следовало раскулачить 500 хозяйств. Дмитрий Григорьевич с женой и матерью был сослан в Салехард. Мать Прасковья Федоровна до места ссылки не доехала, умерла в дороге, а Дмитрий с Феоктистой до конца 1933-го проживали по месту ссылки в бараке № 14 спецпоселка города Салехарда.