Безатказнае арудие - Иэн Бэнкс

«Черт!» – выругался Адиджин, которому пришлось переключиться на потолочную камеру в тот момент, когда Ксеметрио сел и его голова оторвалась от подушки с сетью рецепторов.

Гадатель улыбнулся Гадфий, потом натянул на них обоих простыни. Свет погас.

Король снова разочарованно отключился. Он мог бы вести наблюдение в инфракрасном свете с помощью потайной камеры, но все равно не увидел бы ничего, кроме движения под простыней. Нет, уж лучше быть в чьей-нибудь голове.

Снова улегшись в кровать, Адиджин бросил взгляд на свою вяловатую эрекцию и спросил себя, уж не устраивает ли гадатель эти сбои в отделе прогнозов только ради свиданий с главным ученым. Есть над чем поразмыслить. Можно будет обвинить его в пренебрежении своими обязанностями да еще в такие трудные времена. На сей раз он закроет на это глаза, но прикажет безопасности приглядеть за стариком. Что же касается Гадфий, то уж она-то работала не покладая рук, и король решил, что немного блуда пойдет ей на пользу.

Он сделал несколько движений, стимулируя свою эрекцию, и посмотрел на соблазнительные фигуры с двух сторон от себя.

Гм-м. Он все еще чувствовал усталость.

Пожалуй, он разбудит только одну из двойняшек.

Ручка оставляла строки холодных светящихся чернил на небольшой дощечке, которую Ксеметрио спрятал под простынями.

Рад тебя видеть. Когда-нибудь мы должны заняться этим по настоящему.

Ты это всегда говоришь.

Не только говорю – имею в виду. Что это у тебя за духи?

Хватит болтать. Давай к делу.

Смешное имечко для… Не щекочись!

С башни поступил сигнал.

Я догадался; поэтому и позвал тебя.

Она вытащила из халата крохотную записку, свернутую в трубочку, – копию сообщения – и протянула ему. Он развернул бумажку и уставился на сверкающие буквы.

3

Сессин шел по темному городу, поднимался вверх, удаляясь от океанского туннеля. На тихих улочках ему попалось навстречу несколько человек, но все избегали смотреть ему в глаза. Он добрался до стен пещеры – не порода, а маленькая глазурованная черепица с множеством мелких трещин, как меленькие черные разорванные кровеносные сосуды, – повернул налево и остановился уже только у перепускного шлюза. Он увидел огромный туннель, наклоненный под углом около сорока пяти градусов; из него по каскаду террас с обрамляющими их крутыми насыпями сочилась грязноватая пенистая вода, исчезавшая под мостом, а потом уходила по системе водостока к центру города и дальше, к докам.

Туннель в форме перевернутой буквы «U» достигал около десяти метров в ширину; по ближней стороне вверх вели ступеньки, отделенные от струящейся воды только тонкими металлическими перилами на ненадежных ржавеющих прутьях. Редкие желтые лампы, едва освещавшие свод, исчезали вдалеке, где не было видно даже намека на свет. Он стал подниматься и скоро потерял счет ступеням. Ему встретился идущий вниз плачущий человек, другой лежал на ступеньках и храпел.

Он добрался до курильни под названием «Дом на полпути». Это была просто дверь в стене туннеля, с табличкой. Он открыл дверь и увидел помещение почти такое же сумеречное, как туннель. В кабинках и за столами сидели несколько человек. Кое-кто поднял на него глаза, но сразу же отвернулся. В воздухе висел непрестанный гул разговора.

На открытых полках круглого бара стояли миниатюрные жаровни, курительные трубки и орнаментальные наргиле. Обслуживал посетителей hopfgeist в виде высокой худой женщины, одетой во все черное, с черным узлом волос сзади и темными, глубоко посаженными глазами.

Он подошел к женщине. Та бросила на него взгляд, потом поманила в глубь бара, где виднелся круглый люк.

– Сэр, меня давно уже предупреждали, что вы можете сюда зайти, – тихо сказала она. Голос у нее был безразличный, усталый. – У вас есть что мне сказать?

– Да, есть, – сказал он. – Nosce te ipsium.[9]

Это был самый секретный код, придуманный им давным-давно, в самой первой его жизни, на тот случай, если ему в один прекрасный день быстро понадобится какой-нибудь заученный код. Этот код он не доверял никакому другому носителю, кроме своей памяти, и никому о нем не сообщал, кроме этой женщины, если, конечно, записка от его предыдущего «я», найденная в номере отеля в Ублиетте, говорила правду.

Высокая женщина кивнула.

– Именно так, – сказала она, и в ее голосе прозвучало чуть ли не разочарование. Она сняла ключ с цепочки на шее и отперла маленький ящичек, вделанный в прилавок бара.

– Вот, – она протянула ему глиняную трубку, уже заправленную. – Думаю, это то, что вам надо. – Она положила руки на прилавок и устремила взгляд вниз.

– Спасибо, – сказал он. Женщина кивнула, не поднимая глаз.

Он удалился в темную уединенную кабинку, освещенную лампадкой, вделанной в скалу стены. Вытащил свернутый в фитилек клочок бумаги из отделения, предусмотренного сбоку лампадки, зажег его и закурил трубку, глубоко затянувшись густым едким дымом.

Бар стал медленно исчезать из виду, словно его заполнял дым из трубки. Разговоры слились в гул, поднявшийся до рева, однако Сессин этого не замечал. Голова у него была как вращающаяся на орбите планета – набирала скорость, стряхивая с себя клочья атмосферы, словно излишние предметы одежды, и грозила в скором времени распасться на элементы, забросив его в космос.

Это был день большой гонки по куртине. Она проводилась ежегодно в день летнего солнцестояния и начиналась от западного барбакана, где во время гонок размещались заправочно-ремонтные пункты, а в промежутках хранилась большая часть этих огромных машин. Знамена и вымпелы колыхались над палатками и фургонами, временными постройками и заякоренными дирижаблями. На трибунах, подмостках, обзорных башнях собралась огромная толпа, время от времени криком приветствуя своих любимцев, а в горячем воздухе витали запахи пищи.

Сессин надел легкий кожаный шлем, пару защитных очков и, опустив рукава рубашки, закрепил манжеты на перчатках.

– Желаю удачи, сэр! – прокричала, усмехаясь, главный механик.

Сессин хлопнул ее по плечу, потом ухватился за трап и полез вверх сквозь влажный запах пара, с шипением исходящего из перепускного клапана, минуя штоки и колеса в человеческий рост, минуя водородные трубки и гидравлическую систему, оплетающую основную емкость, – к искривленной вершине машины. Он подал знак вниз, и трап убрали.

Он обвел взглядом пятьдесят или около того машин участников – на трибунах и в заправочно-ремонтных пунктах царило настоящее столпотворение. Каждая из огромных машин изображала какую-нибудь конкретную модель паровоза Средних веков. У него была одна из лучших, принадлежащая к самому большому и мощному классу: копия паровоза «Малле» схемы 4-8-8-4, использовавшегося североамериканской компанией «Юнион пасифик» в XX веке.