Надежда умирает последней - Тесс Герритсен

– Откуда ты знаешь, сколько мне нужно?

– Мне по-прежнему нужен пистолет. Ты обещала достать. И обоймы к нему, штук двадцать как минимум.

Она с презрением выпустила струю дыма.

– Патроны сейчас днем с огнем не достать.

– Я не могу больше ждать, дело должно быть…

Они оба застыли, когда проскрипела входная дверь.

«Полиция», – мелькнуло у Сианга, и он схватился за нож.

– Как вы правы, мистер Сианг, – произнес голос из темноты, – дело должно быть сделано. Но немного погодя.

Незваный гость лениво прошествовал по комнате, зажег спичку и без спешки запалил керосинку на столе. Глаза Шантель были широко раскрыты от ужаса.

– Это ты… – прошептала она, – ты вернулся…

Гость улыбнулся. Он положил на стол пистолет и коробку патронов 38-го калибра.

Затем, взглянув на Сианга, произнес:

– Планы несколько изменились.

Глава 7

Она летела. Летела высоко-высоко, над облаками, там, где небо было таким чистым и холодным, что казалось, ее самолет плывет по морю из кристаллов. Она слышала, как свистел воздух, рассекаемый крыльями, словно шелк под лезвием ножа. Кто-то сказал:

– Выше, крошка! Выше забирайся, если хочешь достать до звезд.

Она обернулась. В кресле второго пилота сидел ее отец в ртутных кольцах сигаретного дыма. Он был таким, каким она его запомнила: фуражка, лихо сдвинутая набок, в глазах огонек. Таким она любила отца. Того – самого большого, самого красивого папку на свете.

Она сказала:

– Но я не хочу лететь выше.

– Хочешь! Ведь ты же летишь к самым звездам!

– Я боюсь, папочка, не заставляй меня…

Но штурвал был уже у него в руках, и самолет устремлялся все выше и выше, в голубой купол небосвода. А он все повторял:

– В этом и есть вся соль. Так точно, малышка, в этом вся соль.

Тут голос его изменился. В кресле уже сидел не ее отец. Теперь уже Гай Барнард мчал машину в голубую бездну.

– Мы полетим к самым звездам!

И опять в кресле отец, счастливый, он сжимает в руках штурвал. Она попробовала сама остановить набор высоты, но штурвал отломился. Небо перевернулось. Выровнялось. Она посмотрела на соседнее кресло, там сидел Гай, он смеялся. Они взлетели еще выше. Хохот отца…

– Кто ты? – прокричала она.

Призрак улыбнулся:

– Разве не знаешь?

Она проснулась, стараясь ухватить рукой в воздухе отломанный штурвал.

– Это я, – произнес голос.

Она дико посмотрела вверх.

– Папка!

Человек смотрел на нее сверху, улыбаясь. Улыбка была добрая.

– Не совсем.

Она моргнула, вгляделась в лицо Гая, в растрепанные волосы, щетину на лице. Пот блестел на его обнаженных плечах. Позади него сквозь занавески пробивался дневной свет.

– Кошмар приснился?

Тяжело вздохнув, она уселась на кровати и зачесала пальцами назад копну спутанных волос.

– Мне обычно не снятся они… кошмары.

– После вчерашнего-то… было бы странно, если бы не приснился.

«Вчерашнее…» Она посмотрела на себя и увидела, что до сих пор в том платье с узором из красных разводов, оно стало волглым и прилипало к спине.

– Электричество вырубило, – стукнув по молчащему кондиционеру, сказал Гай. Он прошагал к окну и отдернул занавеску. В комнату ворвался солнечный свет, такой яркий, что у Вилли заболели глаза.

– Жарища будет адская сегодня.

– Да уже есть.

– Как самочувствие, ничего?

Он стоял, очерченный светом из окна, в брюках без ремня, спущенных чуть ниже бедер. Она снова увидела шрам, извивающийся вниз по животу и рассеивающийся у пояса.

– Мне жарко, – сказала она, – и противно, и от меня наверняка не очень хорошо пахнет.

– Я не замечаю.

Он сделал паузу, потом печально добавил:

– Но это потому, наверное, что от меня пахнет еще хуже.

Они оба натужно засмеялись, но их смех тут же оборвал стук в дверь.

– Кто там? – крикнул Гай.

– Мистер Барнард, восемь часов утра, машина ждет.

– Это мой шофер, – сказал Гай и отпер дверь.

В проходе улыбался вьетнамец.

– Доброе утро. Вы все еще желаете поехать сегодня утром в Кантхо?

– Не думаю, – сказал Гай и незаметно вышел, чтобы поговорить с ним без свидетелей.

Вилли услышала его бормотание.

– Я хочу отвезти мисс Мэйтленд в аэропорт во второй половине дня. Может быть, мы…

Кантхо. Вилли сидела на кровати, слушала, как бубнили за дверью, и пыталась вспомнить, что же такого важного было в этом названии. Ах да! Там был кто-то, с кем ей надо было встретиться. Кто-то, кто мог знать истину. Она закрыла глаза, прячась от света в окне, и на нее снова навалился прежний сон, с улыбающимся отцом, с набирающим зверскую высоту самолетом. Она думала о матери, которая теперь лежала дома при смерти. Слышала, как та спрашивала: «Ты уверена, Вилли? Ты точно знаешь, что его нет в живых?» Потом слышала собственный голос, что-то придумывающий на ходу. Как она ненавидела себя в этот момент, за трусость; презирала себя за то, что не могла соответствовать героическому образу отца, быть такой же храброй.

– Смотрите не уезжайте никуда, хорошо? – сказал Гай водителю. – Самолет вылетает в четыре утра, значит, нам надо выйти около…

– Я еду в Кантхо, – сказала Вилли.

Гай покосился на нее через плечо.

– Что?

– Я сказала, что собираюсь ехать в Кантхо, ведь ты сказал, что отвезешь меня.

Он помотал головой:

– Кое-что изменилось…

– Ничего не изменилось!

– Стало слишком опасно.

– Но при этом ничего не прояснилось, как было все запутано, так и осталось.

Гай повернулся к водителю:

– Извините, я на минутку, просто попытаюсь донести кое-что до этой женщины.

Но Вилли уже встала.

– Не старайтесь, ничего не получится.

Она проследовала в ванную и заперла за собой дверь.

– Я же дочь Дикаря Билла, разве забыл? – прокричала она.

Водитель с сочувствием посмотрел на Гая:

– Я буду ждать в машине.

Дорога, ведущая из Сайгона, была забита грузовиками, в основном старыми и коптящими. В открытое окно машины несло дымом, нагретой дорогой и гнилыми фруктами. Вдоль дороги тянулась вереница из крестьян, на фоне ярко-зеленых рисовых полей выделялись их конусообразные шляпы. Позади уже были пять часов дороги и два парома, когда Гай и Вилли стояли на пристани Кантхо и взирали на рассекающие мутные воды реки Меконг бесчисленные лодки. Женщины на реке гребли и качались на волнах в своеобразном изящном «танце с веслами».

А на берегу кишел жизнью, шумно переливался в сумятице городской рынок. Школьницы, сверкая на солнце косичками, проносились туда-сюда на велосипедах. Грузчики перетаскивали в лодки тюки с рисом, ящики с дынями и ананасами. Оглушенная суматохой, Вилли безрадостно спросила: