Неотвратимость - Владимир Печенкин

— Не раскрыта, — вздохнул помпрокурора.

— Очень хорошо.

— Это очень плохо! — укоризненно поправил собеседник.

— Я не в том смысле, — успокоил его Загаев. Но помпрокурора загорячился, принялся доказывать:

— Следствие вели самые опытные наши сотрудники, было сделано все возможное. Но… Ни орудий взлома, ни отпечатков пальцев. Собака привела к дороге и потеряла след. Можно с уверенностью сказать, что преступник опытный: хитер, осторожен, действовал в перчатках, имел транспорт. Какой транспорт? За воскресенье по этому участку дороги прошло множество машин…

— Подозревали кого?

— Четверо были на подозрении. Не подтвердилось. Проверяли всех окрестных бывших уголовников, отсидевших сроки.

— Меня интересует бывший плотник завода стройматериалов некто Машихин. Тогда он именовался Чирь-евым.

— Чирьев? Минуточку… — помпрокурора полистал дело. — Верно, проверялся Зиновий Чирьев. Этот вам нужен? Он к краже непричастен. Оперативным путем установлено, что в ночь на 19 сентября из дому не выходил. Потому только к проверяли, что прежде судим за хищение досок. Почему вас интересует Чирьев? И почему у него есть другая фамилия?

Загаев коротко рассказал о каверзном случае в Сто-рожце. Но собеседник пожал плечами:

— Не знаю, не знаю… По нашим материалам, Машихин — заурядный воришка и пьяница. Взломать сейф — не доски украсть. Притом так аккуратно взломать, так замести след, что опытнейшие наши оперативники ничего… Нет, как хотите, а сейф Чирьеву не по зубам.

— Выходит, по зубам, если в его доме при обыске обнаружено почти девять тысяч.

— Но вот же, вот данные проверки! — помпрокурора ткнул пальцем в лист дела. — «В ночь на 19 сентября из дому не выходил»…

Загаев прочитал отпечатанное на машинке сообщение малинихинского участкового.

— Здесь сказано: был пьян. С кем пил, не сказано.

— Ну, знаете! Подобным типам компания не обязательна, и в одиночку пьют с аппетитом.

— Как доехать в Малиниху?

— Автобус туда ходит. Желаю удачи. Но сомневаюсь, сомневаюсьі

Видавший виды автобус урчал, скрипел, качался на расквашенном вешними водами, разъезженном шоссе. Кашлял мотор, ругался шофер, бензиновая гарь щипала глаза. Но местные пассажиры принимали неудобства езды как нечто вполне нормальное, само собой разумеющееся. Не роптали. Кое-кто подремывал даже.

Терпел и Загаев. Но вздохнул с облегчением, выйдя через полтора часа из автоколымаги на свежий воздух в рабочем поселке Малинихе. Воздух здесь был свеж и вкусен. Весна попрохладнее харьковской, однако тепло уже и зелено, и хороши хвойные леса вокруг, красивы невысокие горы. Сам поселок довольно большой. Двухэтажные «восьмиквартирки» подступают к заводскому забору, частные избы утыкаются огородами в подлесок.

Извещенный по телефону молодой старший лейтенант, малинихинский участковый, встретил Загаева радушно. Повел в столовую, где их вкусно и сытно накормили. Тут и беседовали они за чаем.

— Чирьев? Был такой алкаш. Ну что вам сказать о нем? Одно доброе дело за ним числится — что уехал отсюда. Мужик безвредный, но и бесполезный. В вытрезвитель часто попадал. Жил в комнатенке, в восьмиквартирном доме. Одинокий. Разные типы к нему шлялись, алкаши тоже. Почему уехал, не знаю. Его три раза за прогулы увольняли.

— С соседями бы его потолковать.

— Это можно. Сейчас позвоню в вытрезвитель, адрес уточню.

Он ушел в кабинет завстоловой и вскоре вернулся.

— У нас в вытрезвителе учет поставлен на уровне. Вот адрес. Один пойдете? Ладно, если что надо будет, я у себя в кабинете. Любого спросите, покажут.

Брусковый дом, в котором обитал когда-то Чирьев-Машихин, стоял на краю поселка, у тракта, ведущего в райцентр. В бывшей чирьевской комнатенке жила теперь приезжая семья, но и они, и соседи были еще на работе. Загаев пошел пока в управление завода, осмотрел кассу, окно, выслушал воспоминания кассирши. Ничего нового.

Возвратились со смены жители «восьмиквартирки». Но ничем Загаева не порадовали. Кражу помнили, а соседа Зиновия уже забыли почти. Вот жил в том подъезде электросварщик Крамарев, того помнят — талант в сварочном деле, и баянист к тому же — что хошь сыграет. Но Крамарев окончил заочно институт и в Пермь уехал. Еще жил на втором этаже фельдшер Прохин, который потом в Новосибирск к дочери уехал, — Про-хина тоже помнят, все к нему домой лечиться ходили, если прихворнется. А Зиновий Чирьев… Это пьяница-то? В позапрошлом году куда-то делся. И уж пес его знает, что он делал 19 сентября. Водку пил, поди, что больше-то.

Однако припомнили соседи, что позапрошлой осенью, кажись, приезжали к этому Зиновию какие-то двое из Седлецка. Несколько раз видели их — посидят у Чирьева, выпьют, конечно, и в Седлецк обратно смотаются. На чем приезжали? Да на автобусе, поди. Не те личности, чтоб свою «Волгу» иметь. Приметы? Разве упомнишь. Вот и все.

Поздно ночью скрипун-автобус доставил Загаева в Седлецк. Заночевал в гостинице. Утром покопался в архивах автоинспекции: не было ли угона автотранспорта в этом или в соседних районах в том сентябре? Особенно в ночь на 19-е? Были угоны. За одну только ночь на 19-е в самом Седлецке четыре случая. Однако, по данным ГАИ, все угонщики выявлены, никто из них за пределы города не выезжал. Меры приняты.

Больше в Седлецке делать нечего.

5.

Ушинский в который уж раз перечитывал свидетельские показания, отыскивал в них еще хоть какую-нибудь зацепку, когда в кабинет к нему зашел Хилькевич.

— Все ищешь «третьего собутыльника», Юрий Трифонович? Не нашел еще? А что от Загаева слышно? Не звонил?

— Звонил из Харькова. Начальство разрешило ему провести Первомай с семьей. После праздников приедет сюда. В Седлецке и Малинихе добыл немного фактов, но конкретного ничего, У тебя есть что-нибудь интересное?

— Вот послушай. Сегодня вдова Машихина приходила в паспортный стол выписывать из домовой книги покойника. И есть одна подробность. Так сказать, привет из загробного мира.

— Ладно, не интригуй, рассказывай.

— Ага, интересно? В общем-то ничего реального, так, из мира фантастики. Или даже мистики.

— Что, в Сторожце черти завелись?

— Представь себе, завелись! Знаешь, почему у вдовы живут сейчас брат с женой? Вот послушай.

Когда вдова сегодня у райотдела ожидала паспортистку, мимо проходил Хилькевич. Подсел к Дарье. Посочувствовал ей, пожалел. Разговорились в неофициальной обстановке.

— Наверное, неудобно брату ездить каждый день за двенадцать верст? — спросил между прочим Хилькевич.

— Свой мотоцикл у него, с коляской. В хате с ре-бятенками теща хозяйствует, а они с жинкой ко мне. Боязно мне одной-то по ночам…

— Чего ж боязно?

— Так… Помер Зиновий грешной смертынькой…

— Вы разве в бога верите?

— Не то чтоб… Да все одно боязно. А когда брат и золовка, тогда ничего.

Хилькевич продолжал расспрашивать, и Дарья Ивановна, стесняясь своей суеверности, поведала ему страхи.

В первую ночь после смерти мужа она ночевала дома одна. Позапирала окна и двери на засовы, поплакала в подушку о судьбе своей одинокой да бесталанной и уснула. И вдруг около полуночи «прокинулась сама по себе». То есть без видимой причины проснулась. Занавеска осталась незадернутой, луна в окошко светит… а за окном стоит он…

— Кто?

— Да Зиновий покойный… Когда пьяный, бывало, поздненько заявится — у окошка встанет, ладошкой заслонится, в горницу глядит и стукает в стекло тихосенько, чтоб дверь ему отчинила. И тут же — стоит, ладошками заслонился, в горницу глядит… Всю меня холодом проняло, затрясло як лихоманкой! Крикнуть хочу — не можу, перекреститься хочу — не можу… Очи от страха заплющила, а так еще страшнейше. Открыла я очи — нема никого в окне. Только месяц светит… Машина на улице гудит. На стройке, слышно, люди размовляют, кран подъемный звякает — все вижу, слышу. Не сплю, значит. Не во снах привиделось. Так злякалась, что до свету очей не сомкнула! На окно подивиться боюсь, да нет-нет и гляну. Но больше Зиновий не казался. Утром на работу иду, а голова болит, сама я невыспанная. Сказать кому, что ночью бачила, — не можно, засмеют люди добрые. Скажут — дура баба суеверная. При дневном-то свете и сама разумею, что во снах то привиделось, а все одно жутко. На другую ночь ще крепче заперлась. Лежу, не сплю. Уж и полночь миновала — ничего. За день уморилась да прошлую ночь без сна — таки дрема клонит. Уснула. И снова прокинулась. Месяц светит, за окном никого нема. А на горище ходит! На чердаке! Тихонько так ходит!.,

Дарья и сейчас вздрагивала, рассказывая. Хильке-вич сказал:

— Строительство идет рядом с вашим домом, ночная смена работает, не оттуда ли шаги доносились?