За мертвыми душами - Сергей Минцлов

— Какие же особенные хлопоты?

— А как же? Иной раз к строенью-то и подойти нельзя, не только что жить в нем: почешись об него — все завалится! Опять же парки разные в старые годы любили разводить; у иного помещика, глядишь, всего полтораста десятин осталось еще не проеденных, а под парком гуляет сорок. И это, значит, образумить надо: вырубить да выкорчевать!

— А почему же не оставить?

— Да кто же нынче с такой дебрей купит? — возразил Лбов. — Ни тебе лес, ни тебе поле — лешего только тешить! Чтоб под гулянки себе по сорок десятин отводить — на это бальшие капиталы надо иметь, не нонешние!

Мы остановились у спуска в подвал, и хозяин указал мне пальцем на низенькую, приоткрытую дверь.

— Тут… — проговорил он.

Вниз вели четыре каменные ступени. Я спустился по ним первый и очутился в низком, но довольно большом сводчатом каземате. Два маленьких квадратных окошка, заделанных железными решетками, пропускали слабый свет. От пола и приблизительно до высоты моих плеч весь подвал, как кирпичами, был наполнен плотно сложенными книгами всяких форматов, главным образом в старинных кожаных переплетах. У стен груды их достигали до потолка; между ними, посередине, имелся проход. Нас обдало банным воздухом; пол по крайней мере на палец был покрыт слякотью.

Против двери валялось десятка два томов с оторванными переплетами и со всклокоченными остатками страниц.

— Это что же такое? — спросил я.

Лбов равнодушно сплюнул в сторону.

— На цигарки рабочие берут!.. — ответил он, как о самом обычном деле.

— Я бы хотел пересмотреть их все… как это устроить?.. — проговорил я.

Лбов вопросительно глянул на меня.

— Да где ж тут в них рыться? Берите гуртом, все сразу. Мне, кстати, и подвал очистить требуется!

— Куда мне они все? Я ведь не торгую ими. А сколько бы вы хотели за все?

Лбов измерил глазами подвал.

— Тут их пятнадцать тысяч… по гривенничку на круг… за трех Петров желаете[38]? Дешевле грибов!

— Некуда мне с ними деваться! И пятнадцать тысяч томов здесь не будет — тысяч пять, не более!

— Пущай по-вашему — пять! Вы объясните вашу цену?

— Не могу! Наконец и провоз до Петербурга станет дорого!

— Что вы?! даром обойдется: книжки теперь ни по чем железная дорога возит, только посылайте! За тысячу бумажек угодно взять?

— Позвольте, да ведь это же не дрова! разве можно их не рассмотрев покупать? Может быть из них ни одна не нужна мне?

— Это из пяти-то тысяч? что вы, помилуйте! Да тут на всякого любителя товар сыщется: и с картинками, и длинные, и маленькие!.. Вот пожалуйте?..

Лбов взял первую приглянувшуюся ему книгу, поколотил ее об угол двери, чтобы выбить из нее пыль, и подал мне.

— Извольте, первый сорт: одной этой книжкой человека пришибить можно!

Кирпич оказался «Историей» князя Щербатова[39]. Я развернул несколько ближайших книг — попались «Ежемесячные Сочинения» 1758 г[40]. Лбов взял еще один том, опять шлепнул им об дверь, раскрыл и, шевеля губами, что-то прочел про себя.

— А вот вам и дамская!.. — он поднес книгу к носу и понюхал — с запахом! Говорю — берите все; самые замечательные найдете!

Он протянул мне свою находку: то был Дамский журнал, издававшийся почти сто лет тому назад князем Шаликовым[41].

— Не могу!.. — повторил я.

— Как вы питерский, — из-за дальности расстояния скидку вам сделаю: семьсот целковых! В убыток себе продаю, верьте совести!

— Да ведь вы говорили, что в придачу, даром их получили?

— Ну да как же даром, помилуйте? за имения-то я ведь чистые денежки на бочку выкладывал! Последнее мое слово — пятьсот!

Лбов сделал решительный жест рукой.

Искушение закрадывалось в мою душу все глубже и глубже. Разборка подвала требовала по крайней мере двух суток и помощи стольких же людей. Покупка огулом особого риска не представляла: то, что могло оказаться разрозненным, или ненужным — у меня немедленно расхватали бы букинисты…

— Ну, так и быть! — тоже твердо сказал я. — Сто целковых хотите?

— О, Господи!!! — Лбов даже отшатнулся от меня. — Да ведь тут одной бумаги пудов триста?!

— По двугривенному за пуд — шестьдесят рублей… — докончил я за него. — А я вам даю больше!

— Вот что: триста и по рукам будем бить! — Лбов размахнулся под самый свод правой рукой и, растопырив пальцы, держал ее в воздухе.

— Полтораста!

— Двести пятьдесят!

— Ни гроша больше!

— Сейчас умереть — не могу!

— Бог даст выживете! Полтораста!

— Да накиньте, Господи: жену-то как обрадуете! моды ведь тут есть всякие! Ни на журналы подписываться не будет: большую экономию сделаете!

— Вот что — распоследнее мое слов: двести!

— С четвертной!

— Полкопейки не накину!

— Э! пропадай нажитые! Владейте! — воскликнул Лбов и ладонь его треснулась об мою. Сделка была окончена.

— А теперь айда чай пить! — вдруг заторопился он. — Вспрыснуть сделочку нужно!

Я едва сдерживал радостное волнение. Купить за двести рублей тысяч пять томов, т. е. по четыре копейки за том — это удача редкая! У меня даже возникло опасение, как бы Лбов не раздумал, и я остановился у крыльца и передал ему деньги.

Лбов поставил ногу на ступеньку и пересчитал их.

— В аккурате! — заявил он, спрятав кредитки в большой, толстый бумажник и сунув его в карман. — Оченно вам благодарны! Он подал мне руку.

В оклеенной синими дешевыми обоями столовой уже кипел ведерный, давно не чищенный самовар. За столом кроме хозяйки сидели две гостьи, несомненно явившиеся поглазеть на невидаль — неизвестного проезжего. Обе были полные, обе круглолицые и походили друг на друга, как пара двухпудовых гирь.

Хозяйка с любезной улыбкой познакомила нас.

— Это мосье… — она запнулась.

— Минцлов!.. — подсказал я.

— Ну да, из Петербурга! А это соседки наши — Марья Мироновна и Арина Фоминишна.

Тумбы привстали, поклонились гладко причесанными головами, сунули мне словно одеревенелые руки и опять сели. Мы с хозяином расположились около них.

— А нам бы закусочки?.. — просительно обратился Лбов к жене. — Сделочку нам надо оформить!

— Покричи в окно, — отозвалась та.

Лбов подошел к окну и выглянул наружу.

— Софья?!. Агаша-а?! — разнеслось по всему двору.

— Чево вам? — отозвался снизу женский голос.

— Тащи селедочку, да колбасы московской! Да стой, полудурья, куды сорвалась. Балычка с икоркой захвати, грибков! Водочки-то, водочки графинчик!! — прокричал Лбов всем горлом и высунулся из окна до пояса.

— Эдакая анафема!.. — проговорил он, возвращаясь к столу, — никогда терпенья у ей нет, чтоб до конца дослушать!

— Ну, расскажите, расскажите о нашем Петербурге, — начала хозяйка. — Я так его обожаю! Вы Семена Петровича Бохрева знаете?

— Нет. А кто он такой?

— Мой крестный. Ну как же так? Очень видный человек.

В столовую, толкнув дверь большим подносом, вошла румяная девушка с веселыми карими глазами.

— Сюда, сюда ставь! — распорядился Лбов, указывая на свободное место среди стола.

Девушка подняла поднос выше и стала опускать его прямо через голову моей соседки. Как это приключилось, я не успел заметить, только поднос накренился и на стол, как салазки с ледяной горки, одна за другой начали съезжать и перекувыркиваться тарелки с закусками.

— Агашка!.. дура?!. — визгнула хозяйка, тряся в воздухе, словно обжегшись, всеми десятью пальцами.

Виновница катастрофы обомлела, побледнела и, раскрыв рот, еще более наклонила поднос. По столу заскакали тарелки, запрыгали грибы… хозяин успел подхватить на лету только графин с водкой.

— Свинья ты опосля всего этого, и ничего больше!!! — с негодованием заявил Лбов, вылавливая пальцами со своих брюк скользкие грибы и складывая их опять на тарелку.

Гостьи и хозяйка повскочили с мест и принялись приводить все в порядок. Агаша, пылавшая что закат перед ветром, стояла у стены, прижав к груди поднос.

— Не огорчайтесь, милая Елена Марковна, не волнуйтесь!! — утешали огорченную хозяйку гостьи, сбирая перстами на тарелки кусочки селедки, колбас и все прочее. — У вас еще на скатерть, слава Богу, все вывалили, и такое, можно сказать, все необидное. А вон у Марфы Даниловны щей горячих покупателю на плешь налила этакая же вот дуреха — это уже похуже!

Живописный винегрет был наконец убран со скатерти, превратившейся из белой в мраморную разных цветов, осколки разбитых тарелок удалили, закуски классифицировали и разместили по-прежнему. Меня пучило от смеха, но приходилось делать серьезный вид. Агаша постояла, постояла и вдруг опрометью бросилась из комнаты.

— Угощайтесь, прошу покорно!.. — произнес хозяин, придвигая ко мне груду селедочных кусков. — Грибков отведайте; очень хороши! Ах, идол-девка, что сделала! — Он налил водку в пять рюмок и расставил их перед каждым из присутствовавших.