Спираль зла - Бернар Миньер

– Сегодня такое тихое утро, – заметила она. – А твои гости остались ночевать?

– Нет, после ужина все разъехались. У Стефана и Франки есть дом в получасе езды отсюда. Обычно они проводят все лето в Пиренеях. Стефан иногда бывает таким несносным занудой… Не находишь?

– А вы… никогда не держали здесь коз?

Взгляд, который быстро бросила на нее Артемизия, ясно подчеркнул неуместность вопроса.

– Коз? Нет, никогда не держали. А почему ты спрашиваешь?

– Да просто так…

Артемизия смотрела на нее в явном замешательстве. В этот момент в коридоре раздались шаги, и в кухню вошел Морбюс.

– У нас есть цитрат бетаина?

– Я приготовила тебе очищающий отвар, – ответила Артемизия.

– У меня просто болит голова. Не нужен мне очищающий отвар. Я хочу банановый смузи, он богат калием, а калий помогает с похмелья…

Тут режиссер заметил Жюдит.

– Привет. Хороший вечерок вчера выдался, а? – сказал он, улыбаясь.

Она почувствовала, что краснеет. А Делакруа прошелся шаткой походкой зомби.

– Просто отпад! Джорджо Ромеро и Лючио Фульчи точно оценили бы…

– Морбюс, прошу тебя! – сказала Артемизия, словно упрекала маленького ребенка.

В течение следующих пяти минут Делакруа поглощал свой смузи, все время косясь на Жюдит с таким видом, словно хочет что-то спросить.

– Итак, – наконец заговорил он, – я хочу тебе кое-что показать.

Жюдит заметила, что он тоже перешел с ней на «ты».

Они пошли по дому. После званого вечера девушка чувствовала себя как-то нервозно, и мысль о том, что ей предстоит обследовать дом, ее вовсе не вдохновляла. Наоборот, она чувствовала себя очень неуютно. Они прошли по коридору, свернули в другой коридор, отходивший направо перпендикулярно первому. Морбюс шел впереди своей походкой сельского гнома. Стены в этом коридоре были красные, как в ночном кошмаре или как в кино. В конце коридора он толкнул двойную дверь со стеганой кожаной обивкой и со створками, украшенными золочеными гвоздями.

Это был просмотровый зал.

Жюдит подумала, что тот маленький кинозал под названием «Искусство и эксперимент», где она открыла для себя Морбюса, был немногим больше этого. Всего три ряда стульев, но зато достаточно большой экран с бархатными шторами, а на стенах стеклянные светильники в виде тюльпанов. Все было сделано для того, чтобы создать в зале атмосферу старых кинотеатров былых времен. В углу стоял даже автомат для попкорна!

Делакруа спустился до первого ряда и сел на одно из центральных мест.

– Иди сюда и садись рядом, – велел он Жюдит.

Та послушно села, и он сразу нажал на кнопку в подлокотнике. Свет в зале погас, а экран засветился.

Поначалу Жюдит надеялась, что он хочет показать ей рабочие кадры «Орфея», своего «про́клятого» фильма, который так нигде и не был показан, – но вместо этого увидела эпизоды, отснятые вчера на вилле.

Сначала шла целая вереница лиц: улыбающихся, кривляющихся, суровых, любопытных, смеющихся, недовольных, враждебных, серьезных, открытых… Потом пошли взгляды: забавные, заговорщицкие, косые, угрожающие или застывшие… От этого странного дефиле ей стало не по себе. Было в нем что-то тревожное и нездоровое, что-то от чистейшего вуайеризма[11]. Прошла еще секунда – и Жюдит вздрогнула, увидев на экране свое лицо: анфас, профиль, три четверти… Она то пристально глядела в камеру, то вела себя так, будто никакой камеры нет, и ее лицо отражало всю гамму выражений от любопытства до тревоги, от удивления до забавного развлечения.

Ей стало вдруг душно в полутьме маленького зала, где единственным освещением служило ее лицо на экране.

Следующие кадры вообще заставили ее вытаращить глаза и вжаться всем телом в спинку стула, словно стремясь исчезнуть.

Женщина, у которой вместо глаз зияли черные дыры, а по щекам вместо слез текли ручейки крови, в беззвучном крике открывала рот, а туда вползали сотни каких-то черных насекомых. Потом на экране появилась древнеегипетская фреска с изображением Сета, бога хаоса: на человеческом теле сидела продолговатая ослиная голова. Кайман, ухватив маленькую антилопу гну за заднюю ногу, тащил ее в котел, где варилось мясо; она жалобно мычала и глядела обезумевшими от ужаса глазами, а тем временем на нее с бесстыдным урчанием набрасывались огромные ящерицы. В ладони ребенка билась птица, а за тоненькую шею ее держали блестящие лезвия ножниц. Они повисли над птицей, металлически звякнув, и ее крошечный клюв раскрылся в беззвучном крике, прежде чем отрезанная головка упала вниз. В кадре, снятом очень крупным планом, лезвие бритвы прошлось по языку, вытащенному изо рта пинцетом. Из распухшего трупа с лопнувшим животом, полным гниющих внутренностей, где копошились черви, вдруг выползала любопытная треугольная морда рептилии.

Жюдит начала задыхаться, ее била дрожь.

– Прекратите это, Морбюс, пожалуйста! – взмолилась она, отводя глаза от кошмарных кадров.

Делакруа выключил экран, и в зале сразу же зажегся свет.

Она тяжело дышала, а на экране вдруг снова крупным планом появилось ее лицо, любопытное и испуганное.

И тогда Морбюс Делакруа повернулся к ней и посмотрел на нее испытующим взглядом инквизитора. Взгляд его был холодным, как горная дорога между снежных сугробов.

– Кто ты, Жюдит? – спросил он.

26

Отец Эйенга обошел свою церковь, благоухавшую запахом целого леса свечей. В этом месте он почему-то чувствовал себя неловко. После мессы подошел к фреске, изображавшей Иисуса в пустыне, и вспомнил, что написано об этом эпизоде в Евангелии от Матфея: «Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами»[12].

Ему тоже довелось увидеть лицо Зла на острове. Значит, дьявол принял облик Кеннета Цорна? Ему снова и снова виделся язык продюсера, лижущий его ладонь, и слышался голос, произносящий странные слова. Кто был этот человек? И что означало послание, переданное Маттиасом Ложье?

«Утяжели крест мой, – думал святой отец, возвращаясь в пресвитерий. – Не дозволяй, чтобы облегчился мой груз. Ради всего святого, не допусти меня еще раз встретить такого человека, как Кеннет Цорн».

Он вошел в пресвитерий, снял белый стихарь, пропахший средством от моли, и повесил его на место. Потом достал из холодильника блюдо и включил телевизор. Сидя в одиночестве за длинным столом, рассеянно слушал новости – вечную литанию несчастий и безумия этого мира, нескончаемую демонстрацию коллективной расплаты, которая не может закончиться. И вдруг голос журналиста заставил его насторожиться и поднять глаза:

– «Продюсер Кеннет Цорн, знаменитый тем, что успешно наладил производство фильмов ужасов во Франции в двухтысячные годы, вчера покончил с собой.