Зимняя корона - Элизабет Чедвик

– Знаю, и Людовик тоже это знал. Вот почему он так поступил.

– Я пытался его выманить, но он так и не заглотил наживку. Просто сидел там и издевался надо мной, пока его брат разорял Нормандию. Мне ничего не оставалось, кроме как снять осаду.

Алиенора поднялась и отослала Матильду с няней в детскую.

– Итак, получается, тебя перехитрили.

Генрих вспыхнул:

– Это всего лишь один ход в шахматной партии. Да, тут он меня провел, но это не значит, что я проиграл.

– А что это значит? Тулуза по-прежнему не моя, а новая кампания состоится не скоро, ведь и деньги закончились, и момент упущен.

– Мне казалось, что ты достаточно разумная женщина, которая не склонна дуться и попрекать меня, или я ошибался?

Алиенора хотела излить свое возмущение – ее подвели, ее предали. Но крики только утвердят Генриха во мнении, будто она всего лишь истеричная женщина.

– Смысла в упреках нет, – произнесла она, отвернувшись. – Людовик пытался захватить Тулузу, когда был женат на мне, и у него это не получилось. Теперь он защищает ее в пику и мне, и тебе. Меня такое положение дел не устраивает, однако нужно принять его таким, как есть. – Алиенора опять посмотрела на мужа. – Когда мы с тобой решили сочетаться браком, то оба пошли на риск. Я хочу верить, что этот риск был оправдан. Не разочаруй меня, Генрих.

Он расплел ноги, поднялся и подошел к супруге, заключил в объятия:

– Ах, Алиенора, почти не бывает так, чтобы я шел на риск и не выигрывал. Тебе не придется сожалеть о нашем браке.

Была какая-то подозрительная двусмысленность в его последних словах, но он закрыл ее рот жадным поцелуем, его рука решительно двинулась по ее телу, и ей пришлось отложить свои сомнения на потом. Страсть закипела в ее венах, она все еще желала его, и в постели они были равны.

Генрих сидел в своих покоях перед очагом и пил вино с братьями и канцлером. Все остальные уже отправились спать, за исключением дозорных и слуг, однако Генрих любил бодрствовать по ночам. Именно в эти часы его ум был особенно остр, именно в эти часы его мысли текли свободно и без помех.

Амлен вытянул ноги к огню и одной рукой лениво почесывал за ушами серебристо-серую борзую, а в другой держал кубок с вином. Бекет горделиво прохаживался в очередной обновке – роскошной мантии из беличьего меха голубоватых и кремовых тонов; пил же он, по своему обыкновению, ячменный отвар, подслащенный медом, так как страдал слабым желудком.

Щеки Вильгельма – младшего брата Генриха – горели от выпитого вина, а волосы стояли торчком оттого, что он постоянно ерошил их.

– Как жаль, что граф Булонский скончался, – сказал Вилл. – Что теперь станет с его вдовой?

Генрих внимательно взглянул на брата:

– А что, она тебе нравится? Хочешь, чтобы я отдал ее тебе?

– Она не худший вариант. Множество земель, множество влиятельной родни, и к тому же достаточно молода, чтобы родить полдюжины детей.

– Ты ведь еще не видел графиню в этот приезд?

Вильгельм мотнул головой:

– Нет, а что?

Генрих поморщился:

– Она до сих пор убита горем и стала такой костлявой, что похожа на тощую корову. Пока от нее не дождешься ни удовольствия, ни наследников.

– Но ты разрешишь мне ухаживать за ней, когда она закончит скорбеть о графе? – упорствовал Вилл. – Тощая она корова или нет, но подоить ее земли я бы все равно не отказался.

Генрих вскинул бровь:

– А ты малец не промах. Сколько вина ты выпил сегодня?

– Я не пьян. И я не малец.

Томас Бекет до сих пор слушал братьев молча, но теперь кашлянул, вступая в беседу:

– Такой брак запрещен. Графиня имеет близкую степень кровного родства с милордом.

– Ну и что? – нетерпеливо отмахнулся Генрих. – Мы с супругой тоже родственники, но это же не помешало Церкви обвенчать нас. А коли будет в том нужда, я сумею получить разрешение.

– Я просто хотел отметить этот факт, сир.

– Не нужно напоминать мне о родословных. Думаешь, у меня в голове всего этого нет? – Он постучал себя по черепу. – Ты здесь не единственный осведомленный человек, Томас, хоть тебе и нравится так думать.

Бекет поджал губы.

Генрих опять повернулся к брату:

– Даю тебе свое согласие ухаживать за графиней де Варенн и взять ее в жены, но только после того, как закончится траур. А иначе меня королева замучает. Она и так сердится из-за брака Гарри с французской девчонкой. Женщины не умеют отличать голову от сердца.

– Я буду тактичным и предупредительным, как никогда. – Вильгельм прижал ладонь к груди и отвесил поклон. – Ни слова раньше времени. Со мной она узнает, что значит иметь в постели настоящего мужчину.

– У тебя есть месяц-другой, чтобы им стать, – язвительно бросил Генрих.

Вилл покраснел, но потом мотнул головой и потребовал, чтобы ему подлили вина. Бекет откланялся, сказав, что до сна ему еще нужно заняться делами.

Когда он ушел, возникшее было напряжение ослабло и вскоре вовсе растаяло, в большей степени потому, что Генрих перестал сердиться.

– Господь свидетель, я люблю Томаса, – сказал он. – Но любил бы его еще сильнее, кабы не был он таким напыщенным занудой. – Он добавил вина в свой кубок. – Не волнуйся о церковном разрешении на брак, Вилл, оно у тебя будет.

– Благодарю тебя. – Молодой человек бросился обнимать Генриха, но тот ловко уклонился от братских объятий.

– Сядь, пока не упал, – сказал он с усмешкой, и когда брат плюхнулся обратно на скамью, сам принялся расхаживать по комнате. – Наш кузен оставил горевать не только вдову, но и сестру.

Вильгельм непонимающе заморгал:

– Но она монахиня, настоятельница монастыря в Ромси.

– Да, в монастыре она уже почти десять лет. – Генрих в задумчивости теребил бороду. – Но я подумал, что может, теперь, унаследовав состояние брата, она не прочь будет вернуться в мир.

– Господь с тобой, Генрих, ты же не хочешь забрать ее оттуда! – Даже Амлен утратил свою обычную безмятежность придворного.

Король пожал плечами:

– Такое случалось, и папа римский не станет вмешиваться, потому что нуждается в моей поддержке. Я подумывал о нашем кузене Матье, сыне тети Сибиллы.

Амлен чуть не подавился вином:

– Но забрать ее из монастыря, где она провела уже целых десять лет… Боже праведный, да она ведь не просто монашка, а настоятельница!

– Она мне еще спасибо скажет, – заявил Генрих. – Будучи последней в своем роду, она обязана произвести на свет наследников.

Для Амлена этот довод, казалось, вовсе не имел значения. И тем не менее Генрих приходился ему братом и королем, которому он присягал на верность.

– Что ты скажешь Алиеноре?

– Ничего, – ответил Генрих. – Она сама скоро обо всем узнает. – Он насмешливо хмыкнул. – Ни к чему ворошить муравейник, если можно обойтись без этого.

– Как ты мог! – воскликнула Алиенора. Ее трясло от негодования. – Ты хуже змеи! Из всех женщин в христианском мире, которых ты мог дать в жены Матье Эльзасскому, тебе понадобилось вытащить из монастыря Христову невесту, и все лишь ради того, чтобы захватить побольше власти! А ведь она, кроме прочего, твоя родственница!

Генрих стоял выпятив грудь, а Алиенора терпеть не могла эту его позу. Он будто превращался в статую, от которой слова Алиеноры отскакивали, не возымев никакого воздействия. Всем своим видом Генрих демонстрировал, что мнение супруги ничего для него не значит.

– Я делаю это, чтобы сохранить наши земли для нас и наших наследников, – наконец снизошел он до ответа. – Не будь в этом необходимости, мне бы и в голову такое не пришло.

Алиенора не могла сдержать презрения:

– Ты считаешь, это может служить оправданием?

Он приподнял и опустил плечи:

– Возмущайся, сколько тебе будет угодно, госпожа супруга, мое решение останется неизменным. Радуйся, что я не настаиваю на скором браке графини де Варенн; твою просьбу я выполнил, но легко могу передумать. – И он ушел, оставив ее кипеть от злости.

Всегда одно и то же, думала Алиенора. Когда она высказывала свое несогласие, Генрих либо отмахивался и уходил, либо угрозами заставлял принять его решения. Для него существует лишь один советчик – он сам. Да, кажется, для Марии Булонской она ничего не сможет сделать, но, по крайней мере, Изабеллу на время оставили в покое.

Глава 17

Осень 1160 года

Алиенора рассматривала рукоделие, которое привезла с собой из Англии. Она пока не приступила к вышивке, но на ткань уже был нанесен рисунок – охотничья сцена.

Три последних дня она гостила у матери Генриха в аббатстве Бек. Со дня на день ждали прибытия самого короля, которого Алиенора не видела с Рождества в Фалезе. Она не особенно скучала по нему и предполагала, что это чувство взаимно.

Двоих младших сыновей Алиенора в Руан не привезла. Ричард к трем годам стал таким непоседой, что с ним не было ни минуты покоя, даже когда за ним присматривала Годиерна. А если к его проделкам добавить капризы двухлетнего Жоффруа, то для стареющей императрицы их присутствие станет слишком утомительным – детей она предпочитала видеть, а не слышать. Гарри, пяти с половиной лет, и Матильда, четырех лет, уже умели хорошо себя вести.