Зимняя корона - Элизабет Чедвик

– Он не мог оставить меня, не мог! – всхлипывала Изабелла.

– Знаю, ты не хочешь этому верить, – продолжала Алиенора. – Твоей боли мне не почувствовать, но я помню свою, когда этот мир покидали самые дорогие мне люди. – Взяв ладонь Изабеллы в свои руки, она вложила туда перстень.

Изабелла взглянула на него, потом ахнула и согнулась пополам, сжимая живот. Алиенора покачивала и гладила ее, пока горе взмывало к сводам церкви, пока звенела перед алтарем мука вместо молитвы.

Пришел священник узнать, что происходит, и Алиенора послала его за своим капелланом и служанками. Вместе они отвели Изабеллу в ее покои. Она дрожала и всхлипывала так сильно, что едва могла передвигать ноги, и у нее началось кровотечение. Ее тело отозвалось на страшную весть регулами, которые запаздывали к тому дню на несколько недель. Точно нельзя было сказать, выкидыш это или нет, но кровотечение было обильным, а мысль о том, что она, может быть, потеряла разом и мужа, и ребенка, заставляла Изабеллу рыдать с новой силой.

Женщины помыли Изабеллу и положили чистые тряпицы между ее бедер, Марчиза принесла горячий травяной отвар, поднесла чашу к губам Изабеллы и уговорами пыталась заставить ее сделать хоть несколько глотков. Лечь на кровать Изабелла отказалась, а вместо этого зябко съежилась на скамье перед огнем.

– Я не могу отдыхать, – произнесла она надломленным голосом. – Граф все еще нуждается во мне, если не телом, то духом. Сначала я должна узнать, как он умер, и потом мне нужно будет молиться за упокой его души. Таков мой долг – долг жены. Долг вдовы.

Алиенора не пыталась убедить ее отдохнуть, хотя и беспокоилась за нее. За прошедшие годы Изабелла стала для нее очень близким другом. Помимо человеческого участия, в мыслях Алиеноры находилось место и для практических соображений. Она осознавала, что Изабелла – молодая, богатая, с широкими связями – неожиданно стала завидной и ценной брачной партией. Детей еще не рожала, то есть не исключено, что бесплодна, однако возраст Изабеллы позволял идти на этот риск. Генрих наверняка захочет соединить ее с кем-нибудь, исходя исключительно из своих интересов, но Алиенора могла бы повлиять на выбор, поскольку Изабелла была ее приближенной и подругой. Возможно, это и есть проблеск солнечного света на краю мрачной тучи.

Глава 16

Фалез, Рождество 1159 года

Стоя на крепостной стене большого донжона в Фалезе – городе, откуда правили герцоги Нормандии и где был зачат и рожден Вильгельм Завоеватель, – Алиенора наблюдала за прибытием его правнука.

– Мама, смотри, вон папа! – восторженно воскликнул Гарри, указывая на кавалькаду, которая двигалась к ним через снежный ландшафт.

– Да, – ответила Алиенора, – это он. Просто чудо, что мы с тобой смогли узнать его.

С высокой стены королевские рыцари казались игрушечными фигурками. Генрих восседал на огненно-рыжем иноходце, на плечах короля развевалась синяя мантия, отделанная горностаем. Супруги не встречались с тех пор, как монарх отправился завоевывать Тулузу. Ни разу за эти месяцы ему не пришло в голову навестить жену и детей, и писал он крайне редко. Алиенору это задевало, но в большей степени в ней говорили гнев и презрение, а не обида любящей женщины.

Она приподняла Гарри, чтобы тот во всех деталях рассмотрел прибытие королевской свиты: полощущиеся на ветру штандарты, ярко начищенные доспехи рыцарей, баронов в разноцветных шерстяных рубахах и сюрко. А потом повела сына со стены вниз, в тронный зал, зайдя по пути за остальными детьми.

Когда Алиенора вошла в зал, Генрих уже был там и с соблюдением всех требований этикета здоровался со своей матерью, восседающей на троне у очага. Из-за холодов она страдала болями в суставах и, хотя тростью пользоваться отказывалась, сидела всегда в тепле. Сбоку от ее трона стоял внебрачный сын Генриха Джеффри – крепкий веснушчатый мальчик, которому исполнилось уже семь лет. Его рубаха из темно-зеленой шерсти оттеняла медный цвет волос. Алиенору кольнул тот факт, что он первым встретил отца, тогда как должен был быть последним, но она решила закрыть на это глаза. Ребенок-то ни в чем не виноват.

Приблизившись к Генриху, она присела в реверансе. Гарри опустился на колено, маленькая Матильда присела, как ее учили, а Ричард отвесил поклон, но в тот же миг качнулся и шлепнулся на пол.

– Так-так, – добродушно улыбнулся Генрих, – дети здоровы! И вы хорошо выглядите, госпожа супруга.

Алиенора склонила голову, исполняя роль величественной королевы; на публике в ее броне не было ни трещинки.

– Да, дети здоровы, я тоже, а как ваше самочувствие, мой господин?

– Теперь, когда я наконец вновь увидел всю семью, то чувствую себя великолепно, – ответил он с улыбкой.

Алиенора изогнула бровь. Это удовольствие он мог бы доставить себе и раньше.

– Не желаете ли подкрепиться и отдохнуть с дороги, господин мой супруг? Ваши покои готовы.

Она заметила, что Генрих отвел взгляд. Неужели он попытается избежать встречи наедине? Но нет, король выпрямился и расправил плечи.

– Это было бы очень кстати, – ответил он, доказывая, что в дипломатической игре он тоже силен.

Она провела его по лестнице в комнату, которую выбрала для него. Оруженосцы Генриха все еще вносили багаж, но в помещении было тепло, кровать застелили чистым бельем. Душистая вода уже стояла наготове в большой кадке, и Алиенора сняла с Генриха сапоги и приступила к традиционному ритуалу омовения ног. Маленькая Матильда принесла пару нагретых у огня шерстяных носков и мягкие боты и тоже опустилась у ног отца, чтобы помочь.

– Ты хорошо воспитываешь ее, – заметил Генрих.

– Она старается, – ответила Алиенора. – Уже умеет считать до ста и выучила наизусть свою молитву на латыни, хотя понимает еще не все слова. Но со временем придет и это, ты оглянуться не успеешь.

Генрих вопросительно глянул на нее, но промолчал. Некоторое время он поиграл с детьми и, убедившись, что они здоровы, отпустил их под присмотр нянек. Потом его взгляд остановился на придворных дамах Алиеноры; среди них была и Изабелла де Варенн.

– Сочувствую твоей утрате, – сказал он. – Граф был прекрасным человеком, который всегда исполнял свой долг с честью.

– Благодарю вас, сир, – ответила Изабелла, не поднимая глаз и сложив под подбородком ладони, как в молитве. – Я тоскую по нему ежечасно. – По ее щекам побежали слезы. – Прощаясь с ним перед походом, я и не догадывалась, что прощаюсь навсегда.

– Изабелла, не расстраивай себя, – попросила Алиенора.

Эмма обняла Изабеллу и с ласковыми увещеваниями увела прочь.

– Бог мой! – воскликнул Генрих, глядя им вслед. – Да она превратилась в мешок с костями!

– Изабелла глубоко скорбит по мужу. Не знаю, понимаешь ли ты это, но надеюсь, что хотя бы догадываешься где-то в глубине души.

– Конечно понимаю, но неправильно и глупо так горевать. Надо строить берега повыше, чтобы их потом не затопило.

Отчасти Алиенора соглашалась с мужем, поскольку на собственном опыте знала, сколь разрушительно бывает горе, и с годами выстроила в своей душе крепкую защиту. Но если возводить стены слишком высоко, они превратятся в тюрьму, и в конце концов можно задохнуться за ними, и никто не услышит твоих криков о помощи.

– Она считает себя виноватой в том, что не сумела уберечь его.

Генрих фыркнул:

– Как бы она уберегла его в боевом походе? Что за вздор!

– Может, и вздор, но и я каждый день виню себя в том, что ничего не смогла сделать для нашего сына. Вероятно, я молилась недостаточно горячо. Думаю, это моя вина.

Генрих сжал губы, сопротивляясь, как обычно, любому упоминанию об их умершем сыне.

– Изабелле пора закончить это нытье и вновь выйти замуж, – заявил он. – Она молодая женщина с состоянием и положением, и недостатка в женихах не будет. Держи Изабеллу при себе, потому что ее руки многие станут добиваться, а я хочу, чтобы ее новым мужем стал тот, кто мне будет полезен.

– Ей нужно время. – Алиенора старалась говорить ровным тоном. – Она еще не готова.

– Когда я скажу, тогда и будет готова.

Не поднимаясь с колен, Алиенора выпрямила спину и посмотрела на супруга:

– Ты в самом деле так зачерствел? И забыл, что такое сочувствие? Она сейчас сама не своя от горя и не сможет стать хорошей женой и помощницей ни одному мужчине. Кого бы ты ни выбрал, им обоим ты окажешь дурную услугу. Пусть она залечит свою рану, позволь ей прийти в себя. Даже если ты не согласен с моими доводами, сделай это хотя бы как одолжение мне. После Тулузы ты в долгу передо мной.

Он с вызовом встретил ее взгляд, воинственно выпятив подбородок, но в конце концов махнул рукой:

– Ладно, оставим этот разговор, вернемся к нему весной. – Он оперся расставленными ладонями о скамью и скрестил ноги. – А в Тулузе я ничего не мог поделать, пока в ее стенах сидел Людовик.

– Знаю, и Людовик тоже это знал. Вот почему он так поступил.