Будет немножко больно (Женщина по средам) - Виктор Пронин

— Заскучала, значит, калека недобитая!

— Говорит, извиниться хочу.

— Да?! — не столько удивился, сколько возмутился старик. — Извиниться хочет? Прости меня, Катенька, да? Больше не буду, да? Он что, на ногу тебе в троллейбусе наступил? Скажите, пожалуйста, оно извиниться хочет! — Старик употребил средний род “оно”, как крайнюю степень презрения, дескать, и не о человеке речь, а о существе каком-то поганом, ползающем, пресмыкающемся. — Ему ведь не только перед тобой каяться надо, тут во дворе поговаривают, что из той квартиры частенько раздавались крики о помощи... Девичьи крики, между прочим!

— Деда! — укоризненно протянула Катя. — Проехали. Все. Я пошла. Мне пора.

— А улыбаться кто будет? — хмуро спросил старик.

— Я и улыбаться буду, — Катя поцеловала старика в щеку. — Пока, деда!

Доминошники сидели на обычном своем месте, отгороженные от остального двора кустарником, детским садом, песочником для малышей, рядом мусорных ящиков, возле которых постоянно толклись местные пенсионеры, ветераны войны и труда, бывшие учителя, бывшие журналисты — в надежде разжиться пустой бутылкой, которую можно сдать, поломанным стулом, который еще можно было починить, старой одежкой, которую еще можно было носить. Быстро расхватывали прелые матрацы, куски стекла, обрезки досок. Везучим доставались и детские вещи, телогрейки, пальто...

Проходя мимо этих громадных железных коробов, старик всегда настороженно косился в их сторону — нет ли чего дельного, нечем ли поживиться. Но обычно его опережали, появились настоящие профессионалы этого промысла, которые еще до рассвета обходили окрестные свалки. Им и доставалась основная добыча.

Подойдя к игрокам, старик протиснулся к скамейке, сел на краешек. Ничего в его действиях не было необычного, предосудительного и он, внимательно наблюдая за собой как бы со стороны, остался доволен. Он хорошо себя вел, грамотно. Одновременно и на виду, и в глаза не лезет.

За игрой почти не следил, все его внимание было направлено в узкий просвет между зарослями клена — там был виден подъезд, который его интересовал больше всего. Старик ждал, когда подъедет на своем вишневом опеле Борис Чуханов — сегодня настала его очередь. Но проходило время, менялись игроки, освобождали места проигравшие, вместо них рассаживались застоявшиеся болельщики, а опеля все не было. Старик тоже время от времени уходил домой, наблюдал за подъездом из кухонного окна, снова спускался к доминошникам. Он не торопил события, не проявлял никакого нетерпения, выглядел спокойным, усталым, смирившимся со своим возрастом.

Уйдя в очередной раз через кусты к дорожке вдоль дома, старик решил подняться к соседке, уж очень благоприятной была обстановка — ни одного человека вокруг, который мог бы увидеть, что он входит в чужой для него подъезд. Сначала накормил кота — вареная рыба, оставленная хозяйкой в кастрюле, заканчивалась и вскорости ему придется уже самому искать, где бы чего купить.

Старик наверняка знал, что Борис рано или поздно все равно приедет, и решил, не торопясь, заняться подготовкой. Выдвинул стол на середину кухни, поставил на него табуретку, принес из комнаты жесткую подушку, расшитую розами. Отойдя в сторону и оценив свою работу, остался доволен. Осторожно отодвинул занавеску, так, чтобы образовалась узкая щель, через которую можно было бы и наблюдать, и выстрелить в нужный момент. Старик допускал, что кто-то из соседей, зная об отъезде хозяйки, наблюдает за ее окнами, за расположением штор, занавесок. Грабежи квартир стали настолько постоянными, будничными, что люди, сами того не заметив, приобрели необыкновенную наблюдательность и при первых же признаках опасности звонили в милицию. Поэтому старик сдвигал в сторону занавеску, и открывал окно с чрезвычайной осторожностью, на два-три сантиметра, чтобы ни одна бдительная старуха не обнаружила его пребывания в квартире.

Выглянув в очередной раз в окно, старик чуть не вскрикнул от неожиданности — опель стоял у подъезда. Значит, дичь пришла на водопой. Значит, пора начинать охоту. Частой, четкой походкой он направился к встроенному шкафу, вынул винтовку, принес на кухню, установил на подушке. Почти бегом принес патрон. Уже вставляя его в ствол, отметил про себя, что опять выбрал разрывной. Понравилось ему в первый раз, как работает разрывная пуля. Ничего искать, ни над чем думать не приходилось — все было опробовано в прошлую среду, все получилось, все состоялось. Авось, и сейчас получится.

Прильнув к окуляру, старик начал медленно осматривать машину, потом подъезд, ближайшие скамейки — жара всех загнала в тень, и скамейки, разогретые на солнце, были пусты. Старик поднял прицел до уровня окон второго этажа. Они оказались закрытыми, и ему не удалось ничего рассмотреть в квартире.

И снова в поле зрения попала машина. Почти любуясь ею, старик переводил перекрестие нитей с руля на подфарники, потом осмотрел колеса — резина была новая, ребристая, непривычно широкая. Потом обратил внимание, что стекло на передней дверце приспущено. Это его обрадовало — значит, хозяин вот-вот должен вернуться, значит, в квартиру поднялся ненадолго. Видоискатель скользнул вдоль машины и старик увидел круглую крышку бензинового бака — он обратил на нее внимание, еще когда остановился у машины две недели назад. Неожиданно крышка как бы сдвинулась в прицеле. Сместив ствол вправо, старик увидел, что Борис Чуханов уже сидит за рулем — машина колыхнулась под его весом. “Наверно, мягкий ход у нее, — подумал старик. И не смог не произнести заключительного слова, — “Был”.

Сидя за рулем, Борис рассматривал какие-то бумаги, не торопясь трогать машину с места, и старик понял, что приближается та самая, единственная секунда, ради которой он промаялся целую неделю.

Он сдвинул ствол влево, к крышке бензобака, потом переместился вправо и чуть вниз. Теперь, по его прикидкам, ствол был направлен как раз в центр бензобака. Цель была достаточно большой, промахнуться трудно. В то же время он помнил, что времени у него очень мало, Борис мог тронуть машину с места в любую секунду.

— А сейчас, моя милая, тебе будет немножко больно, — прошептал старик. Палец его коснулся курка и начал медленно, медленно нажимать на него — потерпи детка, — повторил он и в этот момент почувствовал, как винтовка вздрогнула в его руках.

Это был выстрел.

Старик замер и через секунду услышал то, что надеялся услышать — взрыв. Значит, все правильно, его расчет оказался верным, рука не дрогнула и винтовка не подвела — бензобак взорвался. А такие машины заправляют хорошим бензином, до краев заполняют...

Результат должен быть хорошим, подумал старик, увидев краешком глаза полыхнувший над машиной огонь. И не столько услышал, сколько внутренним каким-то чувством ощутил вскрик многих людей. Но сделал над собой усилие и отвернулся от окна. У него было достаточно важных и срочных дел для того, чтобы не любоваться огнем, черным дымом или беготней соседей по двору. Сначала он прикрыл раму окна и опустил щеколду. Потом поправил занавеску, прикрыв даже ту маленькую щель, которая понадобилась для выстрела. Теперь уже никто не сможет посмотреть на это окно пристально, с подозрением.

Винтовка... Взяв ее двумя руками, прижав к груди, отнес в прихожую, завернул в мешковину и сунул в шкаф. Он явно торопился, но старался все делать основательно. Винтовку, как обычно, завернул тщательно, перевязал бечевкой, заставил в шкафу швабрами. Старик прекрасно понимал, что каждая секунда, проведенная здесь, это потерянная секунда, опасная для него и поэтому их должно быть как можно меньше.

Вернулся на кухню. Отнес подушку в комнату и аккуратно положил ее на прежнее место, расправив на диване складки. И снова пошел на кухню.

Поставил табуретку на место, в угол.

Стол сдвинул к стене.

Что еще? Что еще? — настойчиво спрашивал он себя.

Гильза! Да. Она осталась в винтовке, это хорошо. Лишь бы не на глазах, лишь бы случайно ее никто не увидел.

В сознании нервным потоком пронеслись вещи, о которых он должен был помнить — подушка, кот, винтовка, мешочек с патронами, стол, стул, щель в окне, занавеска...

Вроде, ничего не забыл.

Прокравшись на цыпочках в прихожую, старик посмотрел в дверной глазок.

Площадка пуста. Не колеблясь больше, открыл дверь, выскользнул из квартиры и с силой придавил дверь. Услышал, как щелкнули замки. И тут же бросился вниз. А едва оказался на ступеньках подъезда, сразу сгорбился и зашаркал к доминошникам. Но его ожидала новость — за столом никого не было. Ни игроков, ни болельщиков. Только посредине стола сиротливо и брошенно лежал незаконченный ряд камней. Было полное впечатление, будто что-то срочное и неожиданное заставило игроков все бросить и убежать куда-то.

Впрочем, старик знал, куда все убежали... Конечно, к машине, конечно, на грохот взрыва. И старик все той же шаркающей походкой заторопился к месту события, туда, где над деревьями уже поднимался черный столб дыма, откуда слышались возбужденные голоса. Приблизившись к толпе, он остановился, не стремясь протиснуться вперед, опасаясь увидеть нечто ужасное — этого ему не хотелось. Он и пришел только для того, чтобы заявить о себе — я, дескать, здесь, со всеми, я никуда не отлучался ни на единую минуту.