Дракон - Андрей Дашков

Однако сейчас он противостоял охотникам, которые не только плохо стреляли. Эти идиоты, похоже, понятия не имели о Тенях! Оба были открыты – до такой степени открыты, что Мор при желании сумел бы узнать, как зовут их бедных самок и детенышей. Но, во-первых, у него не возникало подобного желания, а во-вторых, самок и детенышей действительно стоило пожалеть, потому что вскоре они останутся без защиты и без еды. То есть сами превратятся в чью-то добычу… Мор понял, что полная маскировка ему не нужна.

Охотники вышли из машины и медленно приближались к лежащему щенку. Хаос, царивший в головах этих ублюдков, Мор мог сравнить разве что со снежной бурей. Некоторой концентрации они все же достигали, но только на поверхности, а под этим тонким и несовершенным защитным слоем бурлила мутная взвесь противоречивых мыслей, желаний, страстей…

Мор превратился в «пустое» место, воронку в пространстве, из которой ничего не выходило наружу, однако это была обманчивая пустота. Его собственный защитный экран отражал почти все, как идеальное зеркало. Поскольку от охотников можно было ожидать чего угодно – например, контрольного выстрела в голову, – Мор был готов и к такому варианту развития событий. Всегда существовал временной промежуток между намерением и движением, за который супер успевал принять новое решение.

Выстрел привлек интерес митов, находившихся неподалеку, – интерес явно извращенный, порожденный пустотой существования. В этой пустоте даже проявления инстинкта самосохранения приобретали искаженные формы. Мор впервые в своей жизни почувствовал себя чем-то вроде погремушки, которая завладевает вниманием севсем еще беспомощных детенышей, сосущих материнскую грудь. И не важно, что «погремушка» не подавала признаков жизни. На какое-то время Мор стал центром события, нарушившего монотонное течение дней и ночей.

Контрольного выстрела не последовало. Незначительные размеры жертвы ввели охотников в заблуждение. Щенок был безоружен и не сумел скрыться. Мор уловил, что они не считают его настоящей добычей. То есть не принимают всерьез. Но его пытались убить – значит, он все-таки представлял собой некую угрозу. И хотя ему еще не была ясна причина, по которой они вообще охотились на него (во всяком случае, не собираясь его сожрать), закрадывалось подозрение, что они охотились просто ради удовольствия.

Если так, то ему повезло. И в ледяной пустыне тоже встречались выродки, оставшиеся за пределами Программы. Тупиковые ветви эволюции. «Падшие ангелы» – этого жаргона суггесторов Мор не понимал, но знал, что супера из первой десятки уничтожают «ангелов» как врагов рода.

И был еще один вариант, пожалуй, самый худший: возможно, Мор попал на чужой полигон.

Охотники остановились в шаге от него. Для «ангелов» они были слишком осторожны. Даже трусливы. Он поймал образ, маячивший в сознании обоих – безликий и неопределенный, просто пятно страха, – однако это был шлейф супера. И по интенсивности этого пятна, по его специфической «окраске» Мор вдруг догадался, кому принадлежит шлейф.

Дракон побывал тут. Появился и исчез, как стертое изображениие в памяти уцелевших, но оставил материальный след: десятки трупов. И страх перед неведомым. Его стиль. Ускользающий облик был самой совершенной из масок воплощенной смерти.

…Один из охотников пнул лежащего под ребра носком сапога.

Мор ждал этого. Все выглядело естественно – расслабленное «бесчувственное» тело перевернулось.

Ни разу не встретившись с Драконом лицом к лицу, Мор уже усвоил первый примитивный урок: любое движение может создавать иллюзию. До последнего мгновения он оставался МЕРТВЫМ, а затем позволил инстинкту действовать. Его пока еще небольшая сила достигла максимальной концентрации.

Первый охотник не успел выстрелить. Перед ним мелькнула тень, которая распрямилась, словно отпущенная пружина. Второй выстрелил в то, что, как ему казалось, было человеческим силуэтом.

Он промахнулся. Его промах дорого обошелся обоим.

Позже, когда номер первый очнется в госпитале, он обнаружит, что ослеп на один глаз, и расскажет недоверчивым тупицам в голубых халатах, что видел «ангела с покрытым шерстью лицом». Он будет упорно твердить об этом до тех пор, пока им не займутся другие люди, которые с одинаково серьезными лицами выслушивали изнасилованных мумиями, похищенных инопланетянами и получивших благословение лично от Иисуса, встретившись с Ним в баре «Вода жизни».

Его напарник ничего не расскажет. Он не сможет говорить почти до конца своей жизни. Синтезатор речи, который станет неотъемлемой частью его организма за пару лет до смерти, будет издавать жутковатые звуки, складывающиеся в простейшие слова. Впрочем, пытка воспоминаниями не продлится слишком долго. Грядет тотальная катастрофа, которая сотрет с лица земли и его, и весь этот город.

27. Башня света

«Как в старые времена», – подумал Барс, глядя на силуэты, едва выделявшиеся на фоне безжизненного серого ландшафта. Эти силуэты тонули в ночи, сливались с темнотой; и по мере удаления от костра Приюта Ангелов даже глаза супера переставали различать отдельные фигуры…

Три упряжки. Груженые нарты. Двадцать четыре собаки. Шестеро митов, охваченных страхом. Барс шел сзади, но именно он вел их, указывая направление.

Он не случайно вспомнил о своем третьем дальнем походе. Тогда он был молод и обладал верой, питавшей его энергией наивности. Он искал место, которое, возможно, существовало только в легендах. Долину вулканов. В воображении суггесторов это место приобрело все атрибуты рая. Оно было согрето теплом самой матери-Земли. Холодеющая старуха уже не могла зачать в своем лоне новую жизнь, но еще могла растопить лед подземным огнем.

Барс вряд ли сумел бы объяснить, зачем стремился туда, – как и многие фанатичные паломники прошлого. Ведь успех не сулил ему ничего, кроме иных пространств, которые откроются по ту сторону Долины. Таким образом, его вера сводилась к преодолению. Она не нуждалась в существовании Бога. Для нее вообще не требовалось объекта. Она была непрерывно отодвигавшейся за горизонт целью, жизнью, застигнутой в движении, призраком возрождения, витавшим в цитадели смерти.

Когда Барс выступил на поиски Долины, с ним было два десятка митов.

К концу похода осталась только одна самка, оказавшаяся выносливее всех. Но ему пришлось съесть и ее, потому что слепая вера завела его в самое сердце Черного Треугольника. Там он прозрел и больше уже не искал рай. Он принял реальность во всем ее безжалостном правдоподобии, разделив явь и сон, тоску и надежду, неутолимый голод и потребность в пище, юность и зрелость.