Трое - Георгий Иванов Марков

Но Сандо Верзила не хочет коржиков. Он жаждет любви.

— Нет у вас интереса, а то давно бы пошли! — таков вечный аргумент пренебрегаемых.

Сашо воспринимает эти слова, как необоснованную критику его представлений о товариществе, как покушение на свой авторитет.

Не считаясь с любовными вожделениями Сандо Верзилы и с гурманскими склонностями Бандеры, Сашо говорит:

— Покурим и пойдем. Комната наполняется дымом.

Неожиданно Сашо вскакивает с постели и босиком, в одних трусиках (он всегда считал пижаму признаком старости или стопроцентного мещанства), выбегает во двор и бежит вокруг дома. Он делает рывки, прыгает, кувыркается, выполняет гимнастические упражнения и, под конец, использует ветвь старого ореха во дворе в качестве перекладины. Сандо смотрит на него из окна с явным неудовольствием, Бандера — равнодушно.

Каждый город имеет свою природную достопримечательность. Если для Софии это гора Витоша, для Плевена — местность Кайлыка, для Русе — новый парк, то для городка, в котором живет Сашо, это луга с тенистыми ивами у реки.

В воскресные дни сюда приходит добрая половина населения городка. В будни же эти места превращаются в бесплатную общественную прачечную. На обоих берегах сохнут на солнце белоснежные квадраты простынь, распростертых на темно-зеленой траве, домотканые коврики и дорожки, покрывала и наволочки во всей своей ярмарочной пестроте, а женщины с сильными бедрами и руками, усердно стучат вальками. Вода здесь теплая до самого ноября. Под вечер женщины, выкупавшись в каком-нибудь укромном месте под тенью ив, идут домой, нагруженные бельем.

Нелегкое дело пройти четыре километра до города с тяжелой ношей на плечах. Но даже для идущих налегке Сандо и Пепи Бандеры это более чем слишком. Уже на полпути у Сандо полностью испаряется жажда любовных приключений, а Бандеру с набитым коржиками желудком тянет ко сну.

Они втроем идут босиком по пыльной дороге. Впереди, обливаясь потом, вышагивает Сандо без рубашки, в широченных старомодных брюках. За ним тащится Пепи Бандера в рубахе в желтую и красную клетку и широкополой соломенной шляпе, уникальной по своим размерам во всем городе. Последний — Сашо, почти обнаженный, со стройным загорелым телом и вечной улыбкой на лице.

Вначале ведут оживленную беседу:

— Кольо все еще ухлестывает за Таней? — спрашивает Сашо.

— Жениться будут! — гримасничает Сандо.

— Это еще не известно, — замечает Бандера таким тоном, словно он собаку съел в матримониальных вопросах.

— Как это неизвестно! — возражает Сандо Верзила. Два года ходят взявшись за руки, точно слепые, все заборы в городе пообтерли. А Кольо, как какой-то джентльмен, все время цветы ей дарит!

— Меис! — для Бандеры содержание этого, неизвестного в болгарском языке слова или понятия, включает не менее двух десятков самых обидных эпитетов.

— Значит, еще неизвестно! — заключает Саше.

— Зачем она тебе! — догадывается Сандо о намерениях приятеля. — Что в ней хорошего! Лучше Куклой займись. Хочешь приведу?

Необыкновенная услужливость — специфическая черта тех, с которыми никто не считается.

Это предложение, словно второе солнце, озаряет не особенно ясно в это утро сознание Сашо.

— Кукла, говоришь! — произносит он, стараясь проникнуть в смысл этого прозвища. С другой стороны, услужливость Сандо отнюдь не льстит его самолюбию.

— Кукла — бесенок! — высказывает свое мнение Бандера.

— Небось здорово пришлось попоститься в казарме? — спрашивает Сандо, подтягивая свои сползающие брюки.

Неизвестно почему, но из всех любовных приключений за время службы, Сашо помнит только историю с Данче. Ему хочется рассказать о ней, похвастаться, но что-то его удерживает, и он не решается… ему неудобно… потому что…

— Разговлялся иногда, — отвечает он и сразу же меняет тему разговора. — Хотелось бы знать, почему Кокки не пошел с нами?

— А потому, что он не такой дурак, как я! — отвечает Сандо. — Кокки не поступается своими интересами.

— Лили! — вставляет Бандера. Жара предрасполагает его к лаконичности.

Вот уже десять минут как он ощупывает свои карманы и, нужно сказать, что отыскать в них что-нибудь — нелегкое дело, так как в рыбацких брюках Бандеры — точно десять карманов. Наконец, то, что он ищет, обнаруживается в переднем нижнем кармане левой штанины. Это завернутая в бумажку, уже употреблявшаяся, жевательная резинка «Жемчужина».

Есть что-то неповторимое и величественное в медленном движении нижней челюсти Бандеры. Молчаливая непокорность, полное презрение ко всему и всем, мудрое созерцание своего внутреннего мира. Он знает все, что надо знать, делает все, что надо делать.

— Значит, Лили! — восклицает Сашо. — Быть этому Кокки битым!

— Ну, вот, из-за тебя ни к одной девчонке не подступишься! — выражает робкое возмущение Сандо Верзила.

Сашо польщен. Теперь он может проявить и снисхождение.

— Ну, положим! У приятелей девушек я не отбивал.

Далее разговор принимает отрывочный характер. Жара лишает какого-либо смысла их слова.

Постепенно шаги шести, покрытых серой пылью босых ног становятся более вялыми и короткими. Наконец приятели достигают излучины реки и останавливаются на берегу.

Трепещущие волны выкидывают веселую шутку с их физиономиями.

Сандо Верзила с небритым лицом, волосатой грудью и своим чудовищным ростом похож на еще не вполне созревшее режиссерское решение образа Мефистофеля.

Пепи Бандера, при небольшом старании, мог бы найти много общего с образом Уоллеса Бири, каким он выглядел на экране первого телевизора.

Что касается Сашо, то он очень напоминал молодого человека с размытого дождем плаката, рекламирующего крем «Юность».

По обеим берегам реки, словно на водопой, собрались стада плакучих ив. Под их кронами призывно улыбается пестрая тень.

Молчат. Ничего интересного.

— Что будем делать? — задает Сандо вопрос, который в сущности является и ответом.

Бандера вынимает двумя пальцами резинку изо рта и, снова завернув ее в бумажку, весьма живописно плюет в воду.

В качестве вожака компании, Сашо обязан что-нибудь придумать.

— Пойдем к домику! — решает он. — Пить хочется.

— Там и виноград найдется! — добавляет Сандо Верзила.

— Если застанем тех, сможем и подзакусить! — высказывает свое мнение Бандера.

Единство мнений подкрепляется единством действий. Шесть босых ног, подарив воде облепившую их по дороге пыль, вылезают на другой берег чистыми. Огромные пауки свисают с обрывков сплетенных ими сетей. Толстые жабы, очертя голову, бросаются в воду. Маленькие птички, перескакивая с ветки на ветку, куда-то исчезают. Шесть босых ног бесшумно оставляют отпечатки ступней на упругом иле в тени деревьев. Выделяется своей грубой рельефностью сорок четвертый номер долговязого Сандо, изяществом — сорок второй номер Сашо, сомнительной мужественностью — сороковой Бандеры. Пожалуй, специалист-хиромант мог бы найти в этих отпечатках больше данных для определения характера их владельцев, чем по линиям ладоней.

— Шш! — идущий впереди Сандо Верзила поднимает руку вверх, словно регулировщик, подающий знак «внимание». Двое других недоверчиво приближаются. У них нет никакого желания оказывать кому-либо внимание.

— Мадемуазель! — демонически произносит долговязый Сандо.

Перед ними в воде белеет дюжина