Соколиная семья - Яков Михайлик

Евгений Петрович Мельников стоял возле стола, на котором лежала большая крупномасштабная карта. Заметив нас, он оторвался от карты и пригласил:

— Садитесь.

Мы сели.

— Сейчас я покажу, где и что необходимо разведать. Задание ответственное, — сказал он.

На карте отчетливо виднелась линия фронта. Вдоль нее – отметки синим карандашом. Это номера соединений и частей противника.

Мельников достал из кармана коробку папирос, угостил нас. Мы закурили.

— Вот в этой балке, — начал пояснять майор басистым голосом, — по имеющимся данным, сосредоточивается противник. — Он взял синий карандаш и обвел длинный овал. — Посмотрите, сколько там живой силы и техники.

— Нам известна эта балка, — сказал я. — Несколько дней назад мы сопровождали туда штурмовиков.

— Вот и хорошо, если известно. Значит, маршрут знаете, особенности местности тоже. Хорошо, — повторил командир.

— Туда прибывают танки, — уточнил подполковник Верещагин, — автомашины и пехота. Они должны быть хорошо видны на снежном покрове, однако необходимо смотреть внимательно. Немцы тоже научились маскироваться.

— Если фашисты в Яблоневой балке или поблизости от нее, то найдем, заверил Балюк. — Спрятаться им негде, вокруг ни деревушки, ни рощицы.

— Почти чистое поле, — подтвердил я.

Задача была ясна. И мы здесь же, за столом, наметили, как лучше выбрать маршрут, с какой стороны зайти на цель, чтобы избавиться от истребителей противника. Решили также, что Иван Федорович будет в основном вести разведку, а я – обеспечивать его действия.

Уже перед самым уходом Евгений Петрович еще раз напомнил:

— Разведданные привезти во что бы то ни стало. Таков приказ Утина, командира дивизии. Помните, хлопцы, он возлагает надежды только на вас. "Пошли на разведку", — говорит мне, — "Балюка и Михайлика". Может, у вас другое мнение? — спросил Мельников.

— Нет, сами полетим, — в один голос ответили мы.

— Счастливой удачи! — Командир пожал нам руки.

Доброе напутствие тронуло нас. Недаром в полку Евгения Петровича ребята называли Батей. Он не только заботливо учил нас боевому искусству, но и на практике показывал пример соколиной отваги. Кажется, не было дня, чтобы майор не водил летчиков на задания. А теперь Мельников летал еще чаще. В воздухе он был стремителен, напорист и расчетлив. Мы восхищались его тактикой, умением мастерски управлять боем. Летя с ним в одном строю, не чувствуешь его давления. Словно зоркий орел смотрит он на нас, молодежь, и вмешивается только в исключительных случаях: зазеваешься – подскажет, не управляешься с врагом поможет, защитит в самый критический момент. И на земле командир – наш отец, беспрекословный авторитет. Если ставит задачу перед вылетом, как сейчас, то ставит ее четко, ясно. Если разбирает полет, не упустит ни одной детали. Внешне суровый, Евгений Петрович обладал чутким, добрым сердцем. Перед вылетом – предостережет, после вылета похвалит, если заслужил…

Мы вышли из землянки. Морозный воздух ударил в лицо. Погода заметно улучшилась. Сквозь разрывы облаков пробивались солнечные лучи.

Техник-лейтенант Дмитрий Никифорович Дрыга, исполнявший обязанности инженера эскадрильи, уже распорядился, чтобы наши самолеты были готовы. Техники запустили моторы, опробовали их на всех режимах и теперь стояли в ожидании командиров экипажей.

Надев парашюты, мы сели в кабины.

— Готов? — спросил меня Балюк по радио. — Да.

После взлета мы вышли за облака, висевшие низкой и тонкой пеленой над аэродромом. На юг окна в облачности увеличивались, а в районе разведки их почти не было. Мы легли на заданный курс и пошли на юго-запад с намерением пересечь линию фронта. Затем взяли курс на юг, а когда заданный район остался слева по ходу и сзади, мы развернулись к Яблоневой балке со стороны противника.

Над балкой сделали несколько заходов в разных направлениях и на разных высотах, пока не обнаружили немецкие танки, автомашины с боеприпасами и артиллерию. На бреющем полете вышли из-под обстрела и, набрав высоту около 2500 метров, пошли в направлении на свой аэродром.

Недалеко от линии фронта увидели встречный истребитель. Чей самолет, разобрать было невозможно. Но если идет на территорию противника, значит, чужой. Я подвернул свой самолет, как учил Бенделиани, и пошел навстречу, в лобовую атаку. Противник, видимо, предполагал, что это два мессера идут на охоту (еще издали он начал покачивать крыльями: свой, мол, свой).

Расстояние сокращалось быстро. Но на встречном курсе не так просто разобрать тип самолета. А когда осталось несколько сот метров, стало ясно, что встретился враг. Разойдясь левым бортом с мессером, я положил самолет в глубокий вираж. Противник тоже оказался не из простаков и, не обращая внимания на Балюка, принял бой, повторив мой маневр.

Несколько глубоких виражей ни к чему не привели. Каждый из нас выжимал из своего самолета все, на что он способен. Кто кого – так решался вопрос.

Не добившись победы на виражах, я решаю втянуть противника на вертикали. Это дало мне возможность зайти мессу в хвост. Оставалось только взять упреждение. И вдруг противник сорвался в штопор. Умышленно, чтобы избежать расстрела, или ошибся? Однако немецкий летчик быстро вывернул свой самолет, и мы пошли друг другу навстречу в перевернутом положении, то есть вверх колесами.

В такой ситуации мне еще не приходилось встречаться с противником. Летя вниз головой, очень трудно вести прицельный огонь. Сколько мы ни повторяли атак, результатов никаких. Я взмок от напряжения. Во рту пересохло. Ну и положеньице, черт возьми!

Но вот, кажется, последняя атака. Я только-только начал переваливать самолет из верхнего положения, как в перекрестье прицела показался мессершмитт. Какой момент! Бью из пушки и пулемета. Длинная очередь попала в цель. Вздрогнул и мой самолет. Я потянул ручку управления на себя и, пикируя, увидел струю черного дыма, стелившуюся за Ме-109. Через несколько секунд немецкий истребитель взорвался.

Наступила тишина. Еще не верилось, что бой окончен. Но об этом напомнил Иван Балюк:

— Молодец, Яша! На шестнадцатой лобовой с перевернутого положения рассчитался с фрицем. Молодец!

Я настолько вымотался, что в ответ ничего не мог сказать. Двадцать три минуты огромного напряжения. Вспомнив, что в кармане комбинезона был кусок сахара, я достал его и, немного откусив, почувствовал облегчение. Затем пристроился к ведущему и скупо сказал:

— Опытный шакал. Столько времени пришлось на него потратить…

— Да, видимо, ас, — подтвердил Балюк.

Это был единственный случай в моей практике за время войны. Такого боя мне больше не приходилось вести.