Потом - Валентин Маслюков

Верно, это был удобный случай испытать хотенчик. У подножия башни Золотинка достала его на несколько мгновений и ничего не успела понять, как вся людская громада площади, словно уличив волшебницу, ахнула. И Золотинка, судорожно захватив рогульку, увидела, что девушка с кувшинами падает — внезапно просел канат. Одним взмахом канат прослабился едва ли не на половину высоты; девушка, удерживаясь, отчаянно мотнула кувшинами, полетели брызги и скопище людей, прохваченное ужасом, издало жуткий, нечеловеческий стон, который, казалось, и сам по себе собственным своим давлением, как порывом, способен был смахнуть с каната трепетное существо с кувшинами. Извиваясь, девушка устояла и, когда канат под ней провалился дальше, упал, считай что, уже до мостовой, она и тогда в этот тончайший, как лезвие, миг не утратила самообладания. Резко присела и опять — не свалилась, а спрыгнула.

На ноги и с кувшинами.

Не возможно было постичь, как она уцелела, если мгновение назад сотни людей с ней простились. Победно взметнув кувшины, она стояла на бугристой, словно стершиеся зубы, мостовой.

Самый воздух взревел — ошеломительным, внезапным восторгом. Люди ринулись к победительнице, а Золотинка испуганно прянула, чтобы не сшибли, натолкнулась на какое-то каменное ядро под ногами и так взмахнула руками, что едва не села на крошечного человечка… Который выпустил ее тотчас, как помог устоять.

Что Золотинка растерялась, это понятно. А человечек покраснел.

Низенький человечек с лицом старообразного мальчишки. Коренастый при крошечном росточке и крепенький. Пигалик. Настолько пигалистый, насколько это вообще возможно — походить на пигалика. На румяном личике его сияли детские глаза.

Пигалик извинился повторно, расшаркиваясь ножкой. А когда собрался и в третий раз воспроизвести любезные телодвижения, присовокупив к ним приличествующие слова, Золотинка уразумела, что молчит, чем и объясняется затянувшаяся обходительность малыша.

По случаю праздника обитатель земных недр обрядился в щегольские штанишки и курточку с разрезами, плоская шляпа его от бесчисленных разрезов разваливалась на стороны.

— Я такая неловкая! — опомнилась Золотинка.

Теперь и она покраснела, спохватившись, что заявила себя вопреки намерению как девушка. А когда покраснела, вспомнила, что укрыта маской, но и в этом не нашла себе оправдания.

Воспитанный человечек никакого удивления не высказал и заметил доброжелательно:

— Какой приятный голос! Спасибо.

Пока Золотинка ломала голову над сокровенной тайной ничем как будто не заслуженного спасибо, восторженный вой площади заставил пигалика отвлечься. Девушку, что свалилась из поднебесья, совсем затуркали: ее теребили, целовали, тискали, испытывая, верно, потребность ощутить руками юную только что ускользнувшую от смерти жизнь. Она защищалась, прижимая к себе кувшины, она запрокидывала голову, будто из волны вырывалась, и щедро хохотала — как в волне. Никто не устоял перед порывом, никто не усидел, с дикарскими воплями, потрясая граблями, врезались в толпу телохранители Лепеля и свирепо разграбили людей. Раскинув полы шубы, расставив руки и улыбаясь, приближался царь. Неколебимо самоуверенный, насмешливый, царственный и глумливый — Лепель.

— Дай-ка тебя облобызать, моя пташка! Сногсшибательный полет! — дурашливо сказал он.

— Держите, государь! — срываясь на вскрик, отвечала девушка и протянула кувшины. У нее был подвижный рот, пылали щеки и сверкали глаза.

— Ты хочешь, Гермина, чтобы я их облобызал? — спросил Лепель с некоторым сомнением.

— Я хочу, государь, — отвечала Гермина низким, но звучным, хорошо слышным между окружавшими площадь стенами голосом, — чтобы вы убедились: ни капли не было пролито без надобности!

Неужто ж это чудовищное испытание — падение каната — было задумано и подстроено заранее? осенила Золотинку догадка. И наверное, тоже самое пришло в голову пигалику, они переглянулись.

— Непостижимо! — пробормотал человечек. — Потрясающе! Этот день навсегда останется у меня в памяти!

— Я тоже его запомню, — сбивчиво поддержала Золотинка.

— После всего, что я здесь видел, я изменил свое мнение о людях в лучшую сторону, — прочувственно заявил пигалик. — Какое мужество! Какое поразительное зрелище! В душе смятение: и страх, и восторг, изумление! Не правда ли?

— Правда, — пролепетала Золотинка.

— На этой чудовищной высоте! — продолжал пигалик. — О! Можно умереть со страху!

— Я бы, наверное, так и сделала.

Естественное замечание Золотинки почему-то смутило пигалика, он запнулся.

— Простите! — учтиво сказал он, касаясь шляпы. — Может быть, я слишком много, слишком сразу говорю и назойлив?

— Что вы! Просто я никогда не думала, что буду разговаривать с пигаликом.

Снисходительная улыбка явилась и тут же исчезла, растворившись в улыбке более открытой и добродушной.

— Меня зовут Буян. Почему-то это имя наводит людей на мысль о буйном нраве. Ничего подобного! Просто имя, оно ничего не значит. Помню, когда я был маленьким…

— Вы были маленьким? — изумилась Золотинка не очень вежливо.

— Я и сейчас не слишком большой, — предупредительно засмеялся Буян.

Угадывая, что собеседница не очень ловко-то себя чувствует, он посмотрел в сторону, где галдела вокруг Лепеля и Гермины толпа, чтобы Золотинка имела возможность уйти, ничего не объясняя, если возникла у нее такая надобность. Но Золотинка не уходила, пигалик и пугал, и притягивал ее, возбуждая жутковатое любопытство, дурную потребность ходить по краю пропасти — слишком хорошо она понимала, чем пигалики ей обязаны и что о ней, надо полагать, думают.

Гермина с Лепелем продолжали громкие, на всю площадь препирательства, и девушка вывернула кувшины — действительно полные воды! — на меховую шапку царя и на его шубы — близ стоящие отшатнулись. Гам, свист и гогот сопровождали это поношение.

— Ах ты, грязная потаскуха! — отшатнулся царь, отмахиваясь в своих жарких шубах. — Ты у меня узнаешь! Я научу тебя, как…

— …Ходить по канату! — ловко ввернула Гермина.

Однако, шутовское представление не сильно занимало пигалика и он, убедившись, что собеседница не уходит, снова к ней обратился.

— У вас приятный и, я бы сказал, добрый голос. Да… добрый… И конечно… конечно… — он запнулся, — было бы самонадеянно спрашивать… но мне кажется… у вас славное… имя. — Слова он выставлял одно за другим поочередно, словно выстраивал защиту от Золотинкиного взгляда. Все выше и выше накладывал он слова друг на друга, пока сооружение не закачалось и не пришлось по необходимости остановиться.