Прием Чаплина - Сергей Викторович Вишневский

хоть одну вескую причину, по которой ты рушишь мои планы. Хотя бы одну.

Константин не торопясь взял чашку, пригубил чай и посмотрел на родителя.

— То, что ты не знал — не уместно. Я прямо тебе объяснил, что и зачем я делаю, — стальным тоном произнес Семен Гаврилович.

— Во-первых, я не оскорблял, не угрожал, не трогал пальцем и не просил наносить какой-либо вред этому простолюдину, — спокойно произнес Константин. — Во-вторых, то, что ему не нравится быть чернью — это его дело. В третьих…

Тут парень поставил чашку на стол, выпрямился и упер жесткий взгляд в отца. Глаза в глаза.

— В-третьих, это дело чести. Он вошел в купе в поезде и не поклонился. Чернь вел себя с нами, как с равными. Я знаю, что были прецеденты, и чернь основывала рода. Да, было. Может и этому свезет, но он не стремился подняться до нашего уровня. Напротив… — тут Константин изобразил суровую физиономию и продолжил: — Он опустил нас до его уровня. А это прямое…

— Ты передергиваешь факты, — рыкнул Семен Гаврилович.

— Император! Честь! Достоинтво! Слово! — перебил его сын. — Чьи это слова? Кто неоднократно повторял мне это и кто вбивал в меня это с пеленок⁈

Кузнецов вскочил с кресла, сверкнув глазами, отвернулся, секунд десять постоял, после чего принялся выхаживать по веранде.

— И я напомню, что пальцем его не трогал, не оскорблял и не подстрекал к его наказанию, — уже спокойно произнес Константин. — Будь на моем месте кто-то из знатного рода, и этого нищеброда отхаживали бы плетью.

— Хорошо, — прохрипел Семен Гаврилович. — Ладно…

Он еще раз глянул на сына, развернулся и направился к дому.

Константин же кашлянул, взял чашку и откинулся в плетеном кресле. Секунды три он провожал отца взглядом, после чего шумно, словно простолюдин, отхлебнул из нее чаю.

В этот момент раздались легкие хлопки.

— А ты хорош, — уважительно произнесла она, даря брату аплодисменты.

Константин поджал губы, глянул на сестру и одобрительно кивнул, наслаждаясь моментом.

* * *

— Евгений дела ведет, он важный, — со знающим видом сообщил Дмитрий, сидевший у деревянного ящика, в котором были навалены елочные игрушки. — Постоянно куда-то ходит, с кем-то говорит. Часто просто так ходит, но иногда приходит довольный и пьяный.

— Чем хоть он занимается? Что за дело у него? — спросил Горт, поправляя ящики, на которые положил доски от топчана. Тот оказался с гнилыми ножками, и кроме досок, с него было нечего взять.

— Он торгует корнеплодами и другой едой, — ответил Дмитрий, достав небольшую блестящую еловую шишку. — Он держит лавку, но там продавцы работают. Он хотел как-то Кэт туда устроить, но та ни в какую. Я еще мал, а Сьюзи мать не отпускает.

— Почему? Мала или не годна?

— Мама говорит, что за нее боится, и что та для этого не подходит, — пожал плечами мальчишка.

— А ты как думаешь? — спросил Федор, перетаскивая старый, слежавшийся матрас на доски.

— А я думаю, что мама без Сьюзи по дому не справится, — ответил младший сын и отложил игрушку, достав красивую снежинку.

— А почему Катю Кэт называют? — спросил Федор, обернувшись в поисках простыни, что ему выдала тетушка.

— Она попросила. Сказала, что духи ее так называют. А Женя говорит, что, по-англицки, Кэт — это кошка, — ответил Дмитрий, отложил снежинку и глянул на Федора, что застилал простынь. — Ей подходит.

— Гибкая? Или за мышами охотится? — хмыкнул Горт.

— Не, — мотнул головой Дмитрий. — Она сама по себе. Вроде как и с нами, а вроде как и нет. Все с духами своими ходит. Себе на уме.

— Что за духи? Она ведунья? — взглянул на мальчишку Федор. — Я думал, она придумывает все.

— Не, у нее «Дурной глаз». Она духов видит и иногда видения всякие.

— Так она ведунья? — нахмурился Федор.

— Не-а. Она не ученая и учится не хочет. Мать хотела ее отдать в ученицы к ведунье. Но та сказала, что одного «Дурного глаза» мало. Надо еще и силу кое-какую иметь.

— У Кати силы нет?

— Есть, но какая-то не такая, — пожал плечами Дмитрий. — Я не знаю, какую надо, а еще та, как узнала скандал устроила. Не хочет быть ведуньей.

Федор достал одеяло начал его засовывать в пододеяльник.

— А ты? — спросил он. — Ты-то чем занимаешься?

— Ничем. Мне ничего нельзя, — буркнул он, глядя на Федора, и спародировал голос Сьюзи: — Ты еще маленький, не дай бог что-то случится!

Федор хохотнул, встряхнул одеяло и положил его на постель.

— А мне двенадцать уже, — буркнул Дмитрий. — Двенадцать лет, а мне даже нож в руки дают только на кухне и только под присмотром.

Федор взял подушку, пару раз хлопнул по ней и кинул в изголовье. Глянув на парня, он кивнул и произнес:

— У меня почти так же было. Туда не суйся, это не трожь.

Федор с задумчивым видом достал стеклянную белочку из коробки и спросил:

— Ты поэтому из дома ушел?

— Нет. Так худо-бедно жить можно.

— А почему тогда?

Федор вздохнул, глянул на мальчишку и произнес:

— Потому что отец в меня не поверил.

— Это как? — нахмурился Дмитрий.

— Старшему брату Арсению — все земли и хозяйство. Среднему — учеба и дело по душе, а мне… — тут Федор горько усмехнулся. — А меня в ученики сапожнику отдать хотели. Вроде как учиться, а на деле — работать за еду.

— Это сильно плохо, да? — заметив, как помрачнел двоюродный брат, спросил мальчишка.

— Сильно — не сильно, но… за мной сила есть. И отец за то знает. Не мог не знать. Но учиться меня не послал. В ученики сапожнику определил… — Федор тяжело вздохнул, поднялся и, расправив плечи, глянул на Дмитрия. — Потому я сам пошел учиться. Выучусь на мага — большим человеком стану!

— Маги магомобили делают и чинят, — закивал Дмитрий.

— Это самые слабые маги. Те, у кого сил не хватило больше ни на что, — со знанием дела произнес Федор. — А я сильным магом буду. Таким, что на приемы приглашают и права, как у аристократа. Чтобы по