Невеста из империи Зла - Эльвира Валерьевна Барякина

Тем не менее рассказы Алекса о русской деревне звучали так, как будто все колхозницы и студентки прямо-таки изнемогали от любви к заезжим американцам.

Бобби слушал его с затуманенным взором.

— Кто бы мог подумать, что русские такие темпераментные! — удивился он. — Может, мне тоже начать с кем-нибудь встречаться?

Алекс искоса посмотрел на него: он не верил, что Бобби в состоянии приручить даже хомячка, что уж говорить о такой сложной задаче, как русские женщины!

— Я бы на твоем месте лучше к Мэри Лу подкатил, — проговорил Алекс (этот вариант был, по крайней мере, безопасен для нежной Боббиной психики).

Мэри Лу была дочкой фермера из Оклахомы. Высоченная, руки — как у дорожного строителя, мощная грудь, широкие плечи — добрая, сильная и выносливая рабочая лошадка.

Биография Мэри Лу была нетипичной для девушек ее круга.

Вопреки родительской воле она отказалась продолжить фермерские традиции своей семьи и поступила в колледж. А там у нее открылись недюжинные способности к игре на барабане.

— Я пол-Америки с нашим марширующим оркестром исколесила, — рассказывала Мэри Лу.— А потом нас услали в Нью-Йорк на какой-то парад и там один дяденька совратил меня с пути истинного: переводись, говорит, в наш университет; нам, мол, тоже до зарезу нужны умелые барабанщицы. Ну, я и перевелась.

Но барабаны и парады были не тем, чего так жаждала страстная душа Мэри Лу. На классе по зарубежной литературе она познакомилась с творчеством великого русского поэта Лермонтова и вскоре поняла, что это любовь на всю жизнь.

— Уж как меня мамка ругала, когда я ей сказала, что поеду в Россию! — то ли с сожалением, то ли с восхищением говорила Мэри Лу. — Так отходила меня мокрым полотенцем — я чуть не окочурилась! А я знай себе твержу стихи Лермонтова: «Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня!»

Алекс первый разгадал, какое неоценимое сокровище представляет собой пышногрудая дочь Оклахомы: Мэри Лу умела готовить, убираться и к тому же ничего не понимала в феминизме.

— Не дом у тебя, а свинарня какая-то, — переживала она, заглядывая к Алексу в комнату. — Чего, Бога-то вообще не боишься?

Алекс каялся, сетовал на неумелость и в результате добивался желаемого: Мэри Лу довольно часто наводила у него чистоту и угощала его вкусненьким.

— Тебе надо обязательно познакомиться с ней поближе, — принялся уговаривать он Бобби.— В ее объятиях вскипеть можно! А как она готовит сырный пирог! Пойдем к ней: мы должны немедленно напроситься на сытную и здоровую трапезу!

Но Бобби был примерным юношей и совершенно не умел навязываться.

— Да с какой стати она будет нас кормить? Ведь мы ей никто!

— Мы ей — мужчины! А это очень много значит!

Через пять минут они уже сидели у Мэри Лу.

— Бобби нужен совет опытного шеф-повара, — проговорил Алекс. — У него завтра день рождения, и ему крайне необходимо испечь настоящий американский торт.

Бобби вытаращил на него потрясенные глаза.

— Да-да, — тайком наступил ему на ногу Алекс. — Время летит быстро: иногда оглянуться не успеваешь, как подходит очередная годовщина.

Разволновавшаяся от обилия мужского внимания, Мэри Лу принялась мерить шагами свою идеально вычищенную комнату.

— А он хоть чего-нибудь готовить умеет? Или как ты — думает, что еда в холодильнике растет?

— Я как он, — смущенно признался Бобби.

Мэри Лу окинула его взглядом, каким обычно смотрят на жертв автокатастрофы:

— Так я не знаю, чего вы хотите… Может быть, вам и не понравится моя стряпня.

Алекс и Бобби глядели на нее с немым укором: «Как?! Неужели богиня сомневается?!»

Разумеется, под подобным натиском бедное девичье сердечко растаяло.

— Ладно... Пошли на кухню: сварганим чего-нибудь.

Алекс поспешно поднялся:

— Собственно, мне некогда. Вы тут между собой разберитесь, а я к вам через часика полтора загляну: проверю, как у вас дела.

И, оставив мучительно покрасневших приятелей наедине, он отправился к себе.

«Вернусь в Штаты — открою брачное агентство, — решил про себя Алекс. — Кажется, у меня есть к этому делу определенный талант».

Марика шла по темным коридорам общаги и улыбалась улыбкой эмигранта, вернувшегося на историческую родину. Похабные надписи на стенах, душ конструкции «смерть клаустрофобам», мигрирующий табунчик вьетнамской общины — все вызывало в сердце некоторую ностальгию.

Где-то здесь, в этом сонном общежитии, обитал Алекс Уилльямс. И не знал, что судьба уготовила ему.

С самого утра у Марики было предчувствие, что сегодня произойдет что-то необыкновенное. Заинтересованные взгляды прохожих подтвердили, что она не зря выпросила у Светы голубой плащ, а у Лены — белый свитер в обтяжку. Алексу было не устоять против такой роскошной женщины.

Марика была так занята своими мыслями, что чуть не налетела на Жеку, ковыряющегося в электрощите.

— Твоей маме зять не нужен? — спросил он, засовывая отвертку в карман спецхалата.

Только Пряницкого Марике не хватало!

— Зять, говоришь? — изобразила она на лице сладчайшую улыбку. — Смотря почем.

Не ответив, Жека обошел ее кругом.

— Ты куда так вырядилась?

— Никуда. Просто у меня сегодня экскурсия по местам боевой славы. Хожу и вспоминаю: вон в том углу ко мне пытался приставать Воронов, а на этом подоконнике твой друг Степанов учил меня курить.

— Так, с легендой разобрались… Теперь выкладывай правду.

— К друзьям зашла.

— Каким?

— Пряницкий, что ты привязался?! Иди чини свою розетку!

— Та-а-ак, по мужикам отправилась, — сразу определил Жека. — Кто этот негодяй?

Марика испуганно оглянулась по сторонам:

— Тихо! Не ори! Я… Я тебя искала.

— Ага, чтобы привет от бабушки передать, — не поверил Жека. — Ладно, чего уж там… Я давно привык к тому, что я тебя люблю, а ты меня всего лишь уважаешь. Ну, кто он? Алекс Уилльямс?

Марика никак не ожидала, что ее так быстро раскусят.

— Нет! С чего ты взял?!

— Жаль, жаль… А то мистер Уилльямс — это единственный человек, которому я готов все простить: пять минут назад он подарил мне обалденный ремень. Хочешь покажу? — И, не дожидаясь ответа, Жека распахнул свой халат на манер хулигана-эксбициониста.

— Ты попрошайка и крохобор! — зашипела на него Марика. — Как не стыдно приставать к иностранцам?!

— Стыд — не дым: глаза не выест! — усмехнулся Пряницкий. — Так и быть, пойдем,