Крушение лабиринта - Ярослав Астахов

Они стремятся к центру Земли.

Все удлиняется трасса пустоты, отмечающая их путь. И кружатся два осколка, соударяясь, в рожденном их же полетом сквозь толщу камня горячем вихре.

Они пронзают все более глубокие, текущие жаром недра… И вот уже начинают обломки тлеть… И магма, концентрированный жидкий огонь, врывается, наконец, в гигантский вертикальный канал стремительно углубляющегося колодца. Как высвободившаяся пружина взлетает она по нему к поверхности земли – круша, разламывая и размывая своды и коридоры уровней Лабиринта.

Ветвящееся огневое дерево поднялось от сияющего Ядра… Так выглядело бы это, если бы базальтовая кора земли вдруг стала прозрачной. Множатся, растекаясь вширь, пульсируя жарким соком, стремительные ветвления…

Где крона грозного этого древа близка к поверхности – родились вулканы. Зияют гулкие жерла…

Клубящиеся столпы пепла стоят над Островом. Удары пара размалывают воздушный уровень Лабиринта. Дымящие огневые реки и водопады лавы произвели чудовищные опустошенья в земле богов.

Но именно извержения и спасли ее от окончательной гибели. Подводный мощный хребет не взорвался весь только потому, что невообразимое чудовищное давление высвободилось через вулканы.

Медлительные потоки лавы обваливаются в котел прибоя. И мечутся, лоскутами искромсанного полотна, чайки, обезумевшие от обилия дохлой рыбы, всплывшей к поверхности. Седые легкие хлопья моросят непрестанно и растворяются в мутных волнах. Взвивается иногда стремительный султан пара, сбивая злосчастных птиц.

Но не одни только чайки охотятся за поживой, какую принесла катастрофа. Столбы кипящего тяжелого дыма – знаки беды, так хорошо заметные издали – привлекли корабли микайнов.

И брошены якоря в бухтах, какие расположены не особенно близко от опасных очагов извержения. И вереницы панцирей потянулись по горным тропам. И тускло они отблескивают во бледных больных лучах, которые рассеивает летучий пепел.

Ветер, пропитавшийся запахом серы и, будто бы, расплавленного железа, летит в ущелье. Гулкая пустота и сумрак… Высокий узкий конец расселины перекрыли боги – редкая цепь – и за спиной у них Неприступное плоскогорье.

Оно теперь уже не оправдывает, наверное, имени своего. Землетрясение ударило в каменное кольцо – и вырваны огромные глыбы; и эти скалы, что некогда напоминали грозные бастионы, щербаты и перечеркнули их вертикалями широкие оползни…

И лишь немногие из выживших в катастрофе вышних нашли в себе силы стать на защиту Острова. А большинство остались ко вторжению равнодушными – странные вещи творят с душой отчаянье и усталость. И нежелание жить.

Защитники представляют собою, вроде бы, боевой порядок. Но мечущиеся и напряженные взгляды, что они бросают вокруг, выдают растерянность.

И ширится по ущелью, и нарастает, как подступающая волна, гул эха многих шагов.

В широком низком конце расселины, в клубящейся сероватой дымке появляются воины врага, медленно, как будто прорастая из-под земли.

Они заметили преграждающих путь. И перестраиваются углом вперед. И они, опрокинув копья наперевес, застыли, ожидая команды.

Высокий бог отделяется от цепи белых фигур, вдруг резко шагнув навстречу строю врагов. И взбрасывает руку в направлении блеска острий:

– Умрите!

Эхо напряженного его голоса мечется одиноко меж скальных стен…

Какие-то из микайнов падают. Прерывистый приглушенный вздох… И звякает по камням, катясь, медь.

– Умрите! Умрите все!! – вновь страстно восклицает высокий.

Но голос у него теперь звучит хрипло… и едва слышно. Как если б он пережег последние силы в огне отчаянного порыва.

Дрожащая от напряжения тонкая рука бога протягивается вперед. Ударом истощенного сердца стучат мгновения…

Но более не случается ничего уже на стороне врага.

У бога стекленеют глаза. Его колени медленно подгибаются и он падает, весь выпитый изнутри беззаветным усилием пробудить Искусство.

И тут же многоголосый вопль содрогает стены ущелья.

Микайны в яростном торжестве. Последний предсмертный всплеск непонятной и страшной варварам Силы ошеломил их, было… но тем они ненасытнее стремятся теперь, взбросив перед собой сверкнувшие острия, на противостоящий строй.

Никто из богов не покидает места в цепи. Но Сила, растраченная в страстях, изменяет теперь защитникам и они не в состоянии оказать почти никакого сопротивления.

Мечи и копья микайнов погружаются глубоко в белые плащи… Кровь, залившая всю землю вокруг, не оставляет, однако, на одеяниях повергаемых наземь и самомалейших пятен. И кто-то из победителей замечает это. И замирает, забыв отереть клинок, стоя в недоумении над остывающими телами.

Тяжелыми седыми хлопьями летит пепел…

На небольшую поросшую травой площадку высоко в скалах выходит грот. Прямо перед входом в него сидит, скрестив подобранные под себя ноги, Тессий. Порывистый резкий ветер треплет опаленные волосы его и холодит широкие рваные раны на плече и на лбу.

На пятачке перед богом – на некотором от него расстоянии – толпятся закованные в медь воины. Они бестолково топчутся… Шаркают подошвы сандалий, тяжело дышат груди. Охрипшие пересохшие горла выдавливают натуженные проклятия… Все в этой толпе стремятся – отталкивая друг друга, топча упавших – достать белоснежный плащ остриями окровавленных копий. Но их усилия тщетны. Словно невидимая преграда отделяет от врагов Тессия. Его ладони, застывшие как будто в небрежном жесте, воздвигли, кажется, какой-то незримый щит – непреодолимый вихрь.

И древка копий, пересекая невидимую черту – вдруг вздергиваются и отклоняются. И не достигают цели хищные жала их… Меч, выбитый из вражеской руки нежданным ударом из пустоты, отлетает за пределы площадки и падает с высоты в пропасть, звеня о камни… И всякий раз раздается, весело и негромко, словно перемежая слова приятной беседы, смех Тессия. Похоже, бог забавляется… и только его глаза – дикие, как будто запорошенные навсегда пеплом, остановившиеся – это глаза безумца.

По узкому карнизу скалы, идущему чуть выше грота, обороняемого Тессием, крадется худощавый микайн. Внизу он скинул сандалии, перемещенья его бесшумны, цепки и плавны, весь он напоминает чем-то опытного кота, подкрадывающегося к птице.

В руке микайна занесен дротик. Мечущиеся маленькие глаза выискивают опору для ног и одновременно оценивают расстоянье до цели подготавливаемого удара…

Смех Тессия обрывается.

Острый наконечник, сверкнув, является из его груди, наискось пройдя сверху вниз.

Качнувшись слегка вперед, бог начинает заваливаться затем на спину.

Однако тело его не достигает земли. Меткий дротик, насквозь пронизавший грудь, застрял, и упирается древком на вертикальный камень.

И Тессий остается у стены, неподвижный. И голова его запрокидывается на древко, как будто он смотрит в небо.

Один из вражеских воинов осторожно заглядывает в темноту грота. Затем он издает призывный злорадный возглас, обернувшись к своим.

В значении такого сигнала никогда не обманываются мародеры. Они роняют щиты и копья в траву, и некоторые торопливо сдирают панцири со своих тел, ругаясь, дергая в раздражении неподатливые застежки…

Первый, обнаруживший Айру, уже вошел в грот и смотрит на нее, скалясь, наклонив голову. Она не отводит взгляда – застывшего, устремленного словно сквозь…

Богиня не замечает кулак микайна, летящий в ее лицо. Удар отбрасывает ее вглубь грота, на покатую стену. Она теряет сознание. Тело Айры, шурша о камень плащом, сползает медленно вниз по бугристым выступам.

Руки обезумевших от похоти врагов тащат, рвут, дергают белый плащ…

Она приходит в себя внезапно, как бы толчком. И это совпадает с очередным ударом огня глубин, слабо – теперь уже очень слабо – содрогающим Остров.

Перед глазами Айры красная пелена. Тяжелое навалившееся мужское тело вдавливает ее в каменный пол. Она не осознает, после обморока, ни где она, ни что происходит. Сознание воспринимает лишь текущие ощущения. И они – прохладная твердость камня, жар внутренний и удары, напоминающие неслышимую музыку огневого Круга – воскрешают утраченное, ушедшее…

И Айре чудится властный свет огненного Столпа, угасший годы назад… И начинает ее тело двигаться в ритме, который отвечает движеньям тела микайна. И руки Айры вдруг наливаются легкой волей, и вот они сплетаются за спиной насильника… В следующее мгновенье, мягко перекатившись, богиня оказывается над ним. И, выпрямившись на нем, она меняет положения тела непринужденно и плавно. Со всем искусством богов…

И сладостный стон срывается с ее уст…

И он оказывается единственным звуком в тишине грота. Микайны загипнотизированы ритмическим движением Айры, невидящими ее глазами и странной – им кажется она угрожающей – улыбкой безотчетного ликования…