Ланцет и Мейстер. Дело № 1: Ведьмин кот - Дана Арнаутова

Затем он узнал, что любая порча имущества капитула, допущенная по его, Стаса, вине, будет оплачена из его жалованья. Что служителю запрещено употребление хмельного, за исключением положенного к обеду пива, но в случае дождя и снега допускается принимать горячее вино не более одной чашки в три часа и только ради телесного здоровья. Что посещение увеселительных и питейных заведений допускается по праздникам и с разрешения начальства, однако в этом случае надлежит помнить об умеренности и хранить достоинство служителя капитула. Что служителям запрещено без позволения начальства принимать на территории капитула посторонних, особенно девиц легкомысленного поведения и подозрительных личностей…

— Первый проступок — предупреждение и покаяние, — оторвавшись от бумаги, проще пояснил Фильц. — Второй — штраф недельным или месячным жалованьем, смотря по тяжести, на третий раз я вас уволю. Все ясно?

— Абсолютно! — заверил его Стас. — Очень снисходительные правила! На прошлой работе мне пиво за обедом не подавали и глинтвейном греться не разрешали. А здесь такая благодать!

— Шутить изволите, — хмыкнул Фильц. — Ну-ну. Ладно, свободны. Найдите рейтара Йохана по прозвищу Малой, пусть покажет вам капитул и что где лежит.

И он уткнулся в бумаги, делая вид, что забыл о существовании некоего герра Ясенецкого, но Стаса после общения с университетским главбухом таким пустяком было не пронять.

— А жалованье? — напомнил он с интересом. — За месяц вперед?

— Зачем вам деньги, молодой человек? — вздохнул Фильц, вставая из-за стола и поворачиваясь к большому шкафу. — Выходить в город вам нельзя, на что тратить будете?

— Были бы деньги, а как их потратить, я придумаю, — пообещал Стас. — Попрошу кого-нибудь… Да и не буду ведь я всю жизнь тут сидеть!

Что-то неопределенно хмыкнув, секретарь спиной изобразил неодобрение, но вернулся от шкафа со здоровенной тетрадью и холщовым мешочком. Неторопливо что-то записал на пустой странице, вернул перо в чернильницу и ткнул пальцем в разлинованный лист:

— Извольте поставить подпись.

Стас посмотрел на белое, уже изрядно потертое и как будто драное перо. Гусиное! Ладно бы перьевая ручка с изящным металлическим перышком, таким точеным, золотистым, надрезанным посередине и с капелькой-вырезом! У Отто Генриховича такая была, и Стас несколько раз пробовал ею писать. Но гусиное?!

— Боюсь, это будет жалкое зрелище, — невозмутимо сообщил он. — Я этот… инструмент никогда в руки не брал, у нас письменные приборы совершенно другие.

— Можете крестик поставить, неграмотным допускается, — устало съязвил секретарь, отсчитывая из мешочка серебряные, судя по цвету, монеты, пять покрупнее и десять помельче.

— Правда, можно? — обрадовался Стас. — Спасибо!

И быстренько, пока Фильц не сдал назад, поставил в указанной графе чернильный крестик. С кляксой, под которой этот крестик полностью скрылся. Секретаря перекосило, он с тоскливой злостью посмотрел на испачканную тетрадь, поднял взгляд на Стаса.

— Я потренируюсь, — пообещал Стас и, ладонью подвинув к себе монеты, заверил: — Вы не думайте, я способный! К следующей выплате хотя бы свое имя точно писать научусь! Только чернильницу раздобыть надо, — задумался он. — У вас, случайно, ненужной нет? А где вы перья берете? И из какого места их драть надо? Все равно какие не подойдут же, правда?

Он посмотрел на Фильца ясно-ясно и даже ресницами похлопал для убедительности. Типаж старательного дурака Стасу всегда удавался особенно хорошо. Но Фильц тоже оказался стреляным воробьем, он сузил глаза, улыбнулся с нехорошей ласковостью и сообщил:

— За чернильницей можете послать в лавку, вместе с пузырьком чернил это стоит восемьдесят крейцеров. За талер вам еще добавят ножик для чистки перьев и тетрадь. Перьев, так и быть, я вам выделю. Еще вопросы имеются?

— Имеются, — застенчиво кивнул Стас. — Талер — это много? И какие еще номиналы монет у вас в ходу?

Фильц откинулся на спинку кресла, задумчиво посмотрел на Стаса и, видимо, приняв какое-то решение, монотонно заговорил:

— Ваше жалованье, герр Ясенецкий, составляет десять талеров в месяц. Это обычная плата поденщику или, например, кучеру. Учитывая, что жилье и стол вам предоставляет капитул, условия превосходные, уж поверьте. Талер — одна из пяти монет, которые я вам выдал. Остальные десять — гульдены, в талере их два. В гульдене шестьдесят крейцеров, а каждый крейцер равняется четырем пфеннигам. Самая мелкая монета — геллер, на пфенниг их приходится два…

— У вас не десятичная система счисления?! — вырвалось у Стаса с откровенным ужасом. — Как вы это запоминаете?!

Фильц посмотрел на него с откровенным превосходством и самодовольно уронил:

— Совершенно не вижу никакой проблемы в запоминании столь элементарных вещей. Герр Ясенецкий, вы никогда не пробовали изучать арифметику? Если уделите ей должное внимание наравне с чистописанием, у вас еще есть шанс получить образование. Хотя бы расписаться сможете и в лавках рассчитываться.

— Я вам не нравлюсь, да? — участливо спросил у него Стас. — Бывает… Я от вашего мира тоже не в восторге, уж поверьте. А за советы — огромное спасибо. Вы превосходно объясняете, я с первого раза все понял. Если вас когда-нибудь из капитула попросят, сможете в школу учителем устроиться. Хотя нет, — вздохнул он, вставая, — лучше не надо!

— Почему? — догнал его уже у двери вопрос Фильца.

— Да детей жалко, — отозвался Стас. — Знаете, есть преподаватели, которые терпеть не могут глупых детей. Есть такие, кто не любит слишком умных. А вас будут раздражать все дети, что очень печально.

Он кивнул, надеясь, что это сойдет за вежливое прощание, — вот еще и этикет учить придется! — и вышел.

* * *

Ночь Видо провел беспокойно. Он крутился на чистейших простынях, жестких и гладких от крахмала, словно на крестьянской дерюге — такую им однажды постелили с генерал-мейстером на выезде. Сон никак не шел, и Видо уже подумывал встать, зажечь свечу и сделать что-нибудь полезное… письма написать, к примеру! Но все-таки задремал, чтобы вскоре проснуться от удушливого липкого кошмара. Там была голова в банке, и она что-то говорила, шепча пухлыми розовыми губами, Видо знал, что это очень важно, силился разобрать, но ничего не получалось. Тогда он, содрогаясь одновременно от омерзения и стыда за это, вытащил голову из банки прямо за мокрые скользкие волосы, нагнулся, чтобы лучше слышать, а мертвая голова подпрыгнула и вцепилась ему в горло!

Он очнулся от собственного вскрика и несколько минут лежал с бешено колотящимся