Если хочешь быть волшебником - Натан Полянский

Освободив мотор, Лева поднял его на стол. Тогда Федор Иванович достал из-под стола точно такой же мотор и положил его рядом с первым.

— Разбирай, — приказал он коротко, — сначала один, потом второй. Из двух плохих один исправный сделаем. Эти восемь шурупов вывинти отверткой, к этим гайкам подбери ключ и отверни их, боковую крышку сними, а что внутри делается — увидим дальше.

— Как увидим?

— А так… Ты как же думал? Я и сам впервые такой мотор разбираю. Уж при тебе поучусь.

Этого Лева не ожидал. Он был уверен, что Федор Иванович знаком по меньшей мере с устройством тысячи моторов и механизмов, а уж мотор этой марки мотоцикла во всяком случае знает наизусть.

Так они и работали. Федор Иванович время от времени подходил к Леве, давал новое задание, а потом уходил к своим ученикам. Он напоминал шахматиста, играющего на нескольких досках.

Когда Лева снял боковую крышку, перед ним открылась яйцевидной формы камера, в которой помещалась группа тонких дисков. На их оси была укреплена шестерня, соединенная цепью с другой шестерней. Сколько Лева ни смотрел на эту систему дисков и шестерен, он не мог сообразить, для чего она.

— Это сцепление, — пояснил Федор Иванович, подходя к столу. Он легко вывинтил три шурупа, вынул из-под каждого винтообразную короткую очень тугую пружинку, после чего диски свободно снялись с оси. Некоторые из них были ячеистыми, в их круглых дырках торчали пластинки пробки, и Лева долго не хотел верить, что эти кусочки обыкновенной пробки намертво зажимают рабочий диск, приводя в движение машину.

Убедившись, что Лева все понял, Федор Иванович велел ему разнимать следующую камеру, которую он назвал коробкой скоростей. С этой работой Лева справился быстро. Не стоило большого труда понять, каким образом то увеличивается, то уменьшается скорость мотоцикла.

И вот разобрана последняя замкнутая полость мотора — картерное пространство. Хотя Федор Иванович предупреждал, что эта полость — самая важная, ее внутреннее устройство оказалось вовсе не сложным. Лева сам, без помощи мастера, понял назначение заключенных в ней деталей.

Так вот этот таинственный палец, стук которого однажды обескуражил Федора Ивановича. Вот поршень, самый простой по внешнему виду. Лева хорошо рассмотрел, как ходит поршень вверх и вниз, каким образом отработанные газы попадают в выхлопную трубу. Все было до того ясно, что только тупица не понял бы, как действует та или иная деталь.

Лева прикрыл куском брезента части разобранного мотора и подошел к Федору Ивановичу.

— Пусть полежат до завтра, можно? Я приведу Николая, чтобы и он посмотрел. Когда еще такой случай выпадет!

23. Савка-водовоз

Николай во дворе перед сараем безуспешно пытался размонтировать скат мотоцикла. Подошла Анфиса Петровна. С минуту она глядела на внука, с остервенением налегавшего всей тяжестью тела на крепкую железную полосу, торчавшую из-под обода колеса, потом спросила:

— И скоро ты, Коленька, снова на своем изобретении поедешь?

Это было сказано вполне серьезно, без тени насмешки, но Николай только буркнул что-то в ответ. Ему никак не удавалось снять покрышку — в одном месте оттянешь, в другом она обратно вскочит в желобок на ободе. Попыхтев еще немного, он рукавом рубашки отер взмокший лоб и обратился к Анфисе Петровне:

— Помоги, бабушка… Мне одному не справиться.

— Значит, и меня в свою компанию втягиваешь? — промолвила Анфиса Петровна, опускаясь рядом с ним на корточки.

— Левы нет, а у меня очень срочное дело, понимаешь?

— Отчего не понять? Ну, показывай, что делать?

Николай протиснул между ободом и покрышкой железную пластину, похожую на стамеску, но подлиннее, и положил на торчащий конец ладонь бабушки:

— Нажимай, не пускай покрышку обратно!

Немного поодаль по окружности он вставил вторую такую же пластину и, напрягаясь, принялся выворачивать покрышку. И только когда ему удалось таким образом освободить около трети длины покрышки, а остальная ее часть свободно заболталась на ободе, Николай сказал:

— Лева машину к Федору Ивановичу погнал. Завтра, видно, будет готова.

— Вот и ладно, — произнесла Анфиса Петровна, поднимаясь. — А то у меня к тебе поручение одно есть: в Дретунь съездить надо.

Она не сказала «езжай-ка», как говорила, бывало, посылая его по воду, за дровами или по другим домашним надобностям, и Николай живо откликнулся:

— Какое поручение?

— Прошу я тебя разузнать, кто в Дретуни при фашистах людям воду развозил. Состоял тогда на этой должности худой высокий паренек, звали его не то Санька, не то Савка… Зайди в сельсовет, фамилию его узнай, имя, отчество, годы — побольше, одним словом, примет, чтобы легче было искать его. Если в сельсовете не знают, людей поспрошай, возможно, родители его живут там или хозяева, у которых квартировал, может быть, друзья имелись или знакомые. Обязательно дознайся, куда девался, где его искать.

— А если никуда не девался, там и живет?

— Тем лучше… Спросишь, не знал ли он отца твоего, партизана Петра Самохина, а еще лучше — попроси его к нам заехать, сама с ним переговорю.

— Хорошо, — ответил Николай. — Завтра после уроков и поеду. За два часа буду там, к ужину вернусь.

Савелий Дмитриевич заканчивал бриться, когда в дверь его комнаты постучались.

— Да-да, я готов, — крикнул он, вытирая полотенцем лицо.

Но в комнату вошел человек, которого бригадир, очевидно, меньше всего ожидал, — Николай.

— Добрый вечер! — немного смущенно проговорил он.

— Здравствуй. Ну, чего тебе? — произнес Савелий Дмитриевич несколько разочарованным тоном. — Я сейчас, извини, свободным временем не располагаю, ухожу.

Он плеснул на ладонь немного одеколона из граненой бутылочки и, зажмурив глаза, стал растирать его по лицу. Выждав, пока он закончит эту процедуру, Николай скороговоркой произнес:

— Вы Савелий Дмитриевич Курносов?

— Имя свое и отчество я и сам не раз называл тебе, — недоуменно пожал Савелий Дмитриевич плечами, — а из фамилии тоже секретов не делал, хотя и не разглашал ее, потому что запоминается с трудом… А кроме того, она совсем не соответствует фактическому положению вещей, — добавил он, точно оправдываясь, — можешь сам сравнить.

— Ага, — проговорил Николай, не желавший заниматься такими сравнениями. — Вы и в Дретуни бывали?

— Там я родился, там вырос… Туда поеду свой столетний юбилей справлять.

— Так вы и есть тот самый Савка-водовоз?

— Какой тот самый?.. Какой водовоз?.. — протестующим голосом ответил Савелий Дмитриевич. — Что ты!.. Никогда я водовозом не был — от самого рождения бригадиром состою.

— Савка-водовоз, который людям воду развозил…

— Может, и была такая историческая личность в масштабе Дретуни, но почему ты меня подозреваешь?.. Да и имя мое не то. Савка — это Савватей, а я Савелий.

— Савватей? — переспросил озадаченный Николай. — А как же будет сокращенное от Савелия?

— А это уж не твоя забота. Меня, например, в детстве звали Тощий Пентюх — вследствие недостатка в организме витаминов.

Широкая улыбка осветила лицо Николая, он сказал:

— Вы и есть тот водовоз. Секретарь сельсовета так и сказал — какой, говорит, Савка, не Пентюх ли Тощий?.. В Полоцке он нынче, на курсах… Вы это, не таитесь!

— Да к чему тебе сдался тот водовоз? — недовольный своим нечаянным саморазоблачением спросил Савелий Дмитриевич.

— Бабушка вас в гости приглашает. Ведь и она из тех мест, из Дретуни.

— Ну?.. Что же ты раньше не сказал?.. Обязательно приду.

У Анфисы Петровны днем — вечером она должна была идти на дежурство — собирались гости. Первым пришел Савелий Дмитриевич. Стал у порога, снял фуражку, молча глядел минуты две на хозяйку.

— Вы будете, значит, санитарка больницы Самохина?

— Я, — ответила Анфиса Петровна, удивленная поведением гостя. — Родственник вы больному какому или кто?

— Нет-нет… я так себе… Звали вы меня? — Гость шагнул на середину комнаты, схватил руку Анфисы Петровны пожал ее, сказал: — Почти не изменились вы. Точно такой десять лет назад от нас передачи принимали.

— От кого это — от «нас». Что-то я не припомню…

— Я, собственно, с делами к вам ни разу не являлся, я лишь передаточной инстанцией был, к вам тропинку показывал.

— И показывать не к чему было, ее и без того знали…

— Еще я водовозом был.

— Вы?.. Это вы из Дретуни по моей просьбе приехали? — засуетилась Анфиса Петровна. — Садитесь, прошу! Годы!.. Как меняются люди!.. Тебя бы я должна знать — раза два твоей водицей попользовалась. А вот же не признаю. Даже голоса припомнить не могу, не тот голос.

— Не тот, — подтвердил Савелий Дмитриевич, — огрубел малость.