Без купюр - Карл Проффер

С Тамарой Владимировной мы виделись всего дважды – один раз в приятной семейной обстановке ее городской квартиры и один раз на даче в Переделкине. Быстро выяснилось, что она в принципе придерживается обычной стратегии – добиваясь того, чтобы произведения Иванова, включая неизвестные романы, были напечатаны в Советском Союзе, сколько бы этого ни пришлось ждать. Такая линия поведения находилась в полном согласии с ее давно сформировавшимися левыми взглядами в политике и искусстве. Хотя в 1919 году ее исключили из партии за буржуазное происхождение, она продолжала отстаивать свои ортодоксальные убеждения и в мемуарах замечает, что отходила от них “очень медленно”. Поэтому она не была заинтересована в том, чтобы раньше опубликовать его вещи за границей; целью ее была громадная советская аудитория. С другой стороны, все, что мы сможем сделать для пропаганды творчества Иванова за границей, будет полезно. Она снабдила нас фотографиями, обсудила со мной разные советские издания его вещей и назвала те, которыми не надо пользоваться (из-за сокращений) для переводов.

Мы уже заявили о своем интересе к Иванову, напечатав перевод первоначального варианта его самой знаменитой повести “Бронепоезд 14–69” во втором выпуске Russian Literature Triquarterly в 1972 году. Она принципиально настаивала на легальности, и о переводе крупного произведения, еще не вышедшего в СССР, не могло быть и речи. В 1972 году роман “Ужгинский кремль” был набран в журнале “Простор” с предисловием Константина Федина (старого и влиятельного друга), и только вмешательство каких-то усердных прихлебателей наверху (возможно, в правлении Союза писателей) помешало публикации романа. Весь тираж номера пошел под нож. Это было ударом для нее, но она не сомневалась, что время на ее стороне, и, в общем, не ошиблась, потому что лет через восемь роман все же вышел. Это невероятное терпение – одна из ярких ее черт. А многие вымарки, сделанные цензурой, были незначительны по сравнению с массивом текста.

Для нас, мысленно и в разговорах, Тамара Владимировна всегда была “Тамарой Владимировной”, не “Лилей” и не “Надеждой”. Это была крупная привлекательная, полная жизни женщина, привыкшая распоряжаться. В ней была царственность, что-то львиное – может быть, сохранившееся с двадцатых годов, когда она выступала на сцене. Она вела себя так, как будто делает нам одолжение (как оно и было на самом деле). Мы заметили, что к своим детям она относится тепло, но не без властности.

Как и Лиля, Тамара Владимировна большую часть жизни прожила благополучно (ее отец владел магазином, и после революции она, по крайней мере однажды, потеряла работу как “бывшая буржуазка”). Она была единственной законной наследницей признанного писателя, в браке с которым прожила 36 лет. Поэтому, как и Лиля, она могла показать исследователю Иванова не только книги, но и большой архив документов, в частности писем, восходящий к 1920-м годам. Мы к нему не были допущены, но судя по тем образцам, которые у нас есть в руках, он был существенным. И о нем хорошо заботились, потому хотя бы, что ее сыном был “Кома” (Вячеслав Всеволодович), один из крупнейших филологов в СССР, автор множества трудов в разных областях – трудов, публикующихся и известных и в СССР, и на Западе. Это не та семья, где литературные документы теряются и путаются. За этим проследила бы “Комина мама”, как ее часто и с почтением называли, если бы не озаботились Кома и другие. Она тоже понимала подлинную природу советского режима, но считала нужным работать внутри режима, а не вопреки ему. Об одном исключении я скажу ниже.

Для начала расскажу об одной неожиданности, с которой мы столкнулись при первой встрече с Тамарой Владимировной, – чем-то она напомнила нам историю с дочерью Маяковского. За столом с нами сидел коренастый мальчик, которого нам представили (шепотом) как внука Исаака Бабеля. По-видимому, мальчик сам узнал об этом недавно. В середине двадцатых годов Тамара Владимировна была возлюбленной Бабеля, и, когда она уже была беременна, он, так сказать, препоручил ее заботам Иванова. В этот период Бабель вел в некотором роде жизнь бабника, поскольку в 1925 году отослал законную жену за границу, сам ездил туда и обратно и, вероятно, мог остаться там при желании (о его планах бурно спорили). В 1928 году французская жена забеременела, что усложнило его ситуацию. Между тем в Москве была красивая актриса Тамара. (А впереди – его последняя жена Пирожкова и последний ребенок, который родится в 1930-х.) Короче говоря, первым ребенком Тамары после женитьбы с Ивановым был ребенок Бабеля – факт, долго остававшийся в секрете от публики, а на Западе неизвестный, думаю, до сих пор.

Бабель активно переписывался с Тамарой. Если правильно помню, она сказала, что у нее в коробке около двухсот писем, но никто их не прочтет до ее смерти, а после они отправятся в государственные архивы. (Поскольку важная часть архива Бабеля была арестована вместе с ним в 1939 году и больше не появилась на свет, нам ее решение показалось неудачным – если только не будут сделаны копии и спрятаны в надежных местах.) О Бабеле периода 1925–1939 гг. достоверно известно немногое, и от близости этого богатства у литературоведа, естественно, слюнки текли – но удовлетворения мы не получили. Позже мы, однако, узнали, что письма она все-таки давала читать. И те, кто читал их – Лев и Рая Копелевы, – были шокированы. Не только не было в письмах даже следа любви – простое уважение еле-еле проглядывало. В большинстве Бабель давал ей поручения касательно денег, договоров и т. п. Нигде, сказали Копелевы в 1983 году, не было и намека на то, что это письма творческого человека, это сплошь были письма литературного дельца. Лев и Рая изумлялись, что она вообще хранит эти письма, а тем более дает читать их третьим лицам. В ответ на ее вопрос, что они думают о прочитанном, они спросили, как она осмелилась хранить письма казненного “врага народа”. На это она ответила – разумно в какой-то степени, – что ничего преступного Бабель не совершил, что обвинения были вымышленные и, в любом случае, сами письма не содержат ничего опасного или наказуемого.

Теперь мы переходим к последнему эпизоду. Для начала надо отметить, что один неопубликованный роман – “У” – попал в самиздат и был напечатан за границей (издательством L’Age d’Homme, 1982). Была ли это утечка или Тамара Владимировна дала рукопись иностранному исследователю для изучения или даже публикации – с уверенностью говорить мы не можем, хотя по крайней мере один экземпляр был в руках у американского филолога, которому мы дали адрес Тамары Владимировны и объяснили, как с ней связаться. Мемуары Тамары Владимировны, начатые еще в 1963 году, должны скоро выйти в Советском Союзе. [Они и были изданы – с сокращениями и без той части, которая касалась Катаева. – Э. П. Т.]