Счастливый Кит. Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском - Магдалина Зиновьевна Дальцева

лексикон у нас, достопочтенный сэр! Даже атеисты, входя в церковь, снимают шапку. Эдак вы и Софью Перовскую обзовете цыпленком? Попрошу вас выбирать выражения, когда говорите о людях «Народной воли». Раз уж взялись нам помогать, то извольте...

— Ладно, ладно,— Гуденко постарался погасить нечаянную вспышку.— Не придирайтесь. Обмолвка.

— Так вот. А Гартмана вам следовало бы знать. Он один из организаторов знаменитого подкопа на Московско-Курской железной дороге. В газетах всего мира это называлось покушением на царский поезд, и, как известно, оно не удалось.— И сейчас, при одном воспоминании, Волховский заметно волновался. Он вертел карандаш в пальцах, и карандаш дрожал.— Царь-батюшка как раз перешел в другой вагон. Чертова невезуха! Гартман был единственный, кому удалось бежать за границу, в Париж. Впрочем, покушение на его выдачу тоже не удалось. Расправу готовите — черта с два! На защиту поднялась вся прогрессивная Европа. Поднял голос тогда и Виктор Гюго. Правда, Гартмана выслали из Франции, но он перебрался в Англию, а оттуда подался в Америку.

— Ну а Степняк-то тут при чем? — сболтнул Гуденко н запнулся. Сейчас он был готов откусить себе язык. Можно ли так выдавать себя? Но Волховский, взволнованный воспоминаниями, не заметил его оплошности и только удивился:

— Как вы догадались? Именно Степняку пришлось расхлебывать эту кашу — он уже жил в Англии. Но об этом позже. Почти в то же время царское правительство заключило с Бисмарком соглашение о выдаче политических эмигрантов. Это уже не было новостью. Еще до соглашения немцы выдали друга Плеханова и Веры Засулич, неугомонного Дейча, когда он нелегально из Швейцарии по поручению партии приехал в Германию.

Папка лежала у него на коленях. Он стал неторопливо развязывать тесемки. Одну, вторую, третью...

— Вот и считайте. Громкий скандал вокруг Гартмана — раз. Соглашение с Бисмаркрм — два. Взрывы в Лондоне — три. Как-то поразительно, вернее, подозрительно все сошлось в одно время. И вот тут-то на страницах консервативной «Пэл-Мэл газетт» появляется статья некоей госпожи Новиковой под сенсационным заголовком «Русификация Англии». Ушат грязи на Гартмана, Кропоткина и Степняка.

— С чего же это она так вскинулась?

— Не с чего, а зачем. Не понимаете?

— В толк не возьму.

— Ну так вам все разъяснит Энгельс,— так же неторопливо он достал из папки газетную вырезку, слегка пожелтевшую от времени.— Я тогда еще не высадился на английский берег, но потом я отыскал и сохранил эту статью как образец интернациональной солидарности. Энгельс не был бы самим собой, если бы не вмешался, не выступил с открытым забралом. — Волховский так увлекся, пересказывая эти давние события, что позабыл о собеседнике. Опомнился, посмотрел на Гуденко с некоторым удивлением, спросил:

— Вы по-немецки понимаете?

— Ни в зуб ногой.

— Тогда я вам переведу. Вот слушайте: «Всем известно, что русское правительство пускает в ход все средства, чтобы заключить с западноевропейскими государствами соглашения о выдаче русских революционеров-эмигрантов.

Всем известно также то, что этому правительству важно прежде всего добиться такого соглашения с Англией.

Всем известно, наконец, что официальная Россия не отступает ни перед какими средствами, если только они ведут к цели.

Так вот, 13 января 1885 года Бисмарк заключает с Россией соглашение, по которому каждый русский политический эмигрант должен быть выдан, как только России заблагорассудится предъявить ему обвинение как возможному цареубийце или динамитчику.

15 января г-жа Ольга Новикова, та самая г-жа Новикова, которая в 1877 и 1878 гг., перед турецкой войной и во время ее так блестяще провела благородного г-на Гладстона в интересах России, опубликовала в «Pall-Mall-Gazette» воззвание к Англии.

В этом воззвании Англию призывают не допускать больше, чтобы такие люди, как Гартман, Кропоткин и Степняк, конспирировали на английской территории «с целью убивать нас в России» теперь, когда динамит вот-вот взорвется под ногами у самих англичан. Разве не того же самого Россия требует от Англии в отношении русских революционеров, чего Англия теперь сама должна требовать от Америки в отношении ирландских динамитчиков?

24 января утром в Лондоне публикуется прусско-русское соглашение.

И 24 января в два часа пополудни в Лондоне происходят три динамитных взрыва, которые производят больше опустошений, чем все прежние взрывы, вместе взятые, и ранят по меньшей мере семь, а по другим сведениям — восемнадцать человек.

Эти взрывы подоспели слишком уж кстати, чтобы не вызвать вопроса: кому они на пользу?»

Волховский передохнул и спросил:

— Понятно теперь, на что он намекает?

— А при чем же тут польза? Это же месть. Месть ирландцев, и только.

— Н-да... Ума не приложу, какими словами вам еще надо объяснять! Ну, чтобы было яснее, пропустим еще несколько фраз. Вот что пишет Энгельс дальше: «Возможно, что динамит подложили ирландские руки, но более чем вероятно, что их направляли русская голова и русские деньги».

— Понятно, но двусмысленно,— упрямился Гуденко.— Можно подумать, что он согласен с Новиковой. Ведь русские головы и русские деньги могут принадлежать и русским политическим эмигрантам.

— О, у самого Энгельса такая голова, что он предвидел вашу реплику. Вот что он пишет дальше, чтобы уж не было никаких сомнений: «Способ борьбы русских революционеров продиктован им вынужденными обстоятельствами, действиями самих их противников. За применяемые ими средства эти революционеры ответственны перед своим народом и историей. Но те господа, которые без нужды, школьнически пародируют эту борьбу в Западной Европе... направляют свое оружие даже не против настоящих врагов, а против публики вообще,— эти господа ни в каком случае не последователи и не союзники русской революции, а ее злейшие враги. С тех пор как выяснилось, что, кроме официальной России, никто не заинтересован в успехе этих подвигов, вопрос идет только о том, кто из этих господ является невольным и кто добровольным, платным агентом русского царизма».

— Не в бровь, а в глаз,— веско сказал Гуденко.— По-военному это называется точное попадание. Двумя словами отрекомендовал мадам Новикову.

— А вы ее знаете? — удивился Волховский.

— Раза два видел в кругу довольно высокопоставленном. Блистала. А говорят о ней плохо.

— А пишут еще хуже. Я вам не сказал, что Степняк еще раньше Энгельса ответил на ее гнусную статью. И очень хлестко. Написал, что русские революционеры никаких кровавых заговоров за границей не готовят, что вся их деятельность в условиях свободной страны состоит в обращении к общественному мнению цивилизованного мира в пользу русских революционеров и в пользу свободы своей родины. Предложил этой даме представить доказательства, что он