Сибирь 2028. Армагеддон - Андрей Орлов

Но я не мог. Я пожирал глазами зараженного человека. Это был мужчина – возможно, лет шестидесяти. Невысокий, обыкновенно сложенный, сутулый. Одет в отрепье, как и все они – они не знают, что такое мода и опрятный внешний вид. Остатки волос на голове торчали, как у соломенной куклы. Лицо исказилось, левая челюсть потекла, словно пластилин на солнце. Борода росла урывками – в тех местах, где не было корост. Глаза поблескивали рубиновым огоньком из глубин черепных впадин. Нижняя часть лица была сильно изувечена. Возможно, его подвергли пыткам, когда он был человеком – зашивали рот, а потом отрывали суровую нить вместе с мясом и кожей…

Я сходил с ума, дрожал, голова отказывалась работать. Ком застрял в горле. Плохо понимая, что творю, я подался вперед. Но Ольга не дремала, схватила меня за шиворот сильной рукой. Оттащила, вскинула арбалет, чтобы пристрелить зараженного. Но я не дал ей это сделать, ударил по руке.

– Да что с тобой происходит, Карнаш? – шипела она, морщась от боли. – Кто это такой?

– Это мой отец…

Это был действительно мой родитель. Родная душа, погибшая вместе с мамой в провалившемся в воронку доме. Как ни изувечь, все равно узнаю! Но это был уже не человек, бессловесное, смертельно опасное существо, одержимое голодом и страстью к человеческой плоти! Он еще не вполне очнулся, блуждали мутные глаза, принюхивался нос. Яркий свет вызывал беспокойство, но пока не ярость. Зашевелились пальцы, он не щурился от электрического света, но уже инстинктивно пытался понять, кто стоит за всем этим. Потянулся вперед, поводил вывороченными ноздрями. А в освещенную зону, обеспокоенные ярким пятном, уже брели остальные зараженные. Вот, шаркая ногами, возник какой-то «гастарбайтер» с мясистым клювом и съеденным гнилью подбородком. Этот экземпляр был сообразительнее моего отца. Он уже чувствовал, что можно перекусить, тянул заскорузлые лапы.

– Мать твою, Карнаш… – в сердцах вымолвила Ольга, всаживая стрелу в лоб узбеку.

Я опомнился, чего я жду? Он все равно меня не узнает! Я пятился, глотая слезы, выключил фонарь, помчался прочь, пока не слетелась вся кодла!

– Ну, наконец-то, с возвращением… – сварливо брюзжала Ольга, прыгая рядом.

Я задыхался, делал частые остановки, опорожнял желудок, ковылял дальше. Мы уже месили ногами воспоминания от клумбы на площади Лыщинского – отсюда стартовал выезд на дамбу. Она тащила меня за шиворот, я абсолютно не видел дорогу! Весь в раздрае, в смятенных чувствах, я плохо понимал, что происходит. Жизнь отматывалась перед глазами в обратном порядке. Я был уверен, что отец погиб вместе с мамой! У меня и мысли не возникало, что было что-то другое! Что творится на белом свете – Маринка выжила, отец выжил! Я пытался представить, что случилось в тот злополучный День Города, когда я ехал к родителям. Чем не версия? Я звонил им из машины минут за десять до прибытия. Редкое явление в том давнем году – встреча с сыном. Мама что-то готовит, отец бесцельно слоняется от кухни к балкону. «Виталий, в нашем доме кончился хлеб! Как же так, почему не проследили? А ну, бегом, пока сыночка не приехал!» С равным успехом это могла быть минералка, майонез, салфетки! Отец едва не в тапках спускается на лифте, бежит в соседнюю высотку, где имеется магазин формата «У дома». Выполняет материнский заказ, чешет обратно. Тут-то и раскалывается земля. Сходил за хлебом, называется… Вероятно, он пострадал, потерял сознание – в противном случае мы бы встретились на руинах…

Уж лучше бы он умер! Мне было плохо, очень плохо, но я заставил себя собраться. Бежать на дамбу резона не было – разве что с разбега в воду с разрушенного моста. Мы пересекли проезжую часть, превращенную в какой-то многослойный бутерброд, побежали к спуску в прибрежную зону, где когда-то были дельфинарий, парк развлечений и трасса для скейтбордистов. Я оглянулся. В стане зараженных царило оживление. Они очухивались, начинали метаться, кто-то выбежал на дорогу. Но мы уже были далеко. Мы бежали с горки, освещая заваленную хламом тропу. Прибрежная зона вдоль реки тянулась в глубину километра на полтора, и в длину – до бесконечности. Хотелось верить, что здесь мы никого не встретим. В этом районе нечем поживиться. Люди здесь не жили. А аквапарк в 2016-м так и не построили…

Я споткнулся, едва не покатившись вниз, сбросил рюкзак, отдышался.

– А ты сентиментален, Карнаш, – обронила с какой-то злостью Ольга. – Едва не погубил нас всех. Но ничего, когда-нибудь изобретут лекарство от всех болезней, и твой отец вернется в общество здоровых людей. В отличие от моей мамы…

– Ты жестокая, – заметил я.

– Ты тоже.

– Ладно, – процедил я сквозь зубы, – сочтемся.

– И я на это надеюсь…

Она немного помолчала, сменила тон:

– Прости, Карнаш, я просто разозлилась. Мне правда очень жаль твоего отца… Ты что, ослеп, держи его! – взвизгнула она.

Рюкзак, которому надоело валяться без дела, внезапно подскочил, повертелся – и пустился вскачь по склону холма, издавая жалобные, скулящие звуки! Ахнув, я помчался за ним и успел схватить его за лямку, прежде чем он сорвался в пропасть! Когда я развязал тесемки, оттуда выбрался окончательно обалдевший Молчун. У него подкашивались лапы, он вертелся, завалился на бок, мотал дурной головой. Я схватил его за шкирку, чтобы не умчался в бездну. Самое время обзаводиться ошейником и поводком. Подбежала запыхавшаяся Ольга, посетовала:

– С вами всё не слава Богу. Ладно, кажется, прорвались. Есть идеи, Карнаш?

– Ни одной, – честно признался я. – Кроме той, в которой фигурируют купальные костюмы и заплыв через кишащую нечистотами реку.

– Я плохо помню, что такое купальный костюм, – усмехнулась Ольга. – В голову приходит что-то неоднозначное, с дырочками для глаз. Отличная, кстати, идея, но главный недостаток в том, что ее невозможно осуществить. Предлагаю другую. Чуть западнее острова Отдыха – это примерно в километре от того места, где мы находимся – люди прячут лодки. Имеются несколько промысловиков, они изредка ездят на правый берег, поскольку знают, где и чем там можно поживиться. Месяц назад я разговаривала с одним из них, он предложил поработать на пару, но я отказалась, не хотела надолго оставлять маму. К сожалению, этот человек уже умер. Я не знаю, нужна ли ему теперь лодка…

– Где она? – встрепенулся я.

– Понятия не имею. Я никогда не уходила дальше станции метро. Но это точно на берегу…

– Отлично, – обрадовался я. – Твой план ничем не лучше моего. Но так и быть, пошли искать твою лодку.

Русло большой сибирской реки в настоящее время имело странную конфигурацию. В пределах городской черты его поперечные размеры остались, в принципе, теми же, но река значительно обмелела, появились излучины, которых раньше не было, а на стремнине громоздилась цепь каменистых островов. Участков, на которых можно было безнаказанно подойти к воде, осталось немного, что облегчило нашу задачу. И все же мы прокопались часа полтора, занимаясь экстремальным восхождением на утесы и обходом природных ловушек. Залаял Молчун – он делал это нечасто, стоило предположить, что он обнаружил что-то интересное. Мы бросились на призывный клич и обнаружили крохотную бухту, окруженную скалами, попасть в которую можно было лишь через узкую щель в каменных изваяниях. К берегу были пришвартованы две лодки, между ними и метался, задрав хвост, Молчун – как бы выбирал лучшую. Выбирать было нечего, в борту одной из посудин зияла рваная дыра. Потрепав по загривку умное животное, я присел на корточки, осветил повреждение. И снова почувствовал неудобство – по краям пролома отпечатались следы гигантских зубов! Кто-то отделался испугом – на лодку напала неизвестная речная тварь, но рулевому удалось довести ее до берега, где теперь ей оставалось только сгнить.

– Щука, – натянуто усмехнулась Ольга, возникая у меня за спиной. – Голодная была.

– По-твоему, это смешно? – удивился я.

– Это грустно, – возразила она. – Давай подумаем, что делать дальше. Можно развернуться, пойти обратно. Можно разбить палатку и жить на берегу, но мне не хочется жить с тобой, Карнаш. Можно вспомнить поговорку: волков бояться – в лес не ходить… Ты не бойся, рыба в Оби мутировала, но не повально. Подобные экземпляры встречаются редко и вряд ли постоянно резвятся у острова Отдыха. Здесь не очень оживленная переправа, знаешь ли.

Вторая лодка обросла грязью и слизью, но выглядела лучше. Она принадлежала к категории плоскодонок, то есть при хорошей качке не плыла, а переворачивалась. В ней уцелели поперечные банки, а на дне валялись весла. Альтернативы не было. Я никогда не чувствовал себя беззащитным, если на плече висел автомат, а в подсумке перекатывались гранаты. Я затащил посудину в воду, хотел помочь Ольге, но она оттолкнула мою руку и забралась без посторонней помощи. Попятился и зарычал Молчун – перспектива переплыть кишащую опасностями реку его почему-то не окрыляла. Я схватил его за холку, поволок к лодке. Он упирался и рычал.