Сибирь 2028. Армагеддон - Андрей Орлов

– Если хочешь попасть в метро, то этим входом лучше не пользоваться, – шепнула Ольга. – Проползти можно, но зачем, если проще перебежать проспект и воспользоваться другим входом? Но что-то мне подсказывает, что на метро мы сегодня не доедем…

– Ты спускалась вниз? – спросил я.

– И неоднократно. За последние два месяца, пока ты сидел в своем Толмачево и принимал самолеты, я исходила все окрестности вдоль и поперек – метила, так сказать, территорию. Вестибюли станции разрушены, но часть тоннелей сохранилась. Там множество технических помещений, связанных между собой лабиринтами переходов. Если есть дрова и устройство для разведения огня, то там можно жить. По моим прикидкам, вблизи этой станции под землей обитают несколько сотен людей и мутантов. С каждым месяцем их становится меньше – одни умирают от голода и холода, другие подхватывают инфекцию и пополняют армию зараженных, если их свои не успевают вовремя умертвить…

– Ты не боялась здесь гулять?

– Еще как боялась, Карнаш… Перекресток, где мы находимся, был крайней точкой моих хождений, у моста я не была, говорят, там вотчина зараженных. Они обитают в кварталах вдоль проспекта, ночью спят, днем сбиваются в стаи. А по поводу риска… Знаешь, риск умеренный, нужно лишь придерживаться строгих правил. Людоеды и прочие бандиты пешком не ходят и в чреватую глухомань не суются – тоже боятся. Они держатся в зоне досягаемости своих транспортных средств и орудуют толпой. У зараженных отличный слух, тонкое чутье на адреналин в человеческой крови, но неважное зрение – этим не грех воспользоваться. Ночью их активность снижается.

– Знавал я одно беспокойное трио, которое ночью орудовало, как днем, – задумчиво пробормотал я. – Мало того, они оказались к тому же хитрыми и смекалистыми…

– Значит, ты тоже заметил, что с зараженными в последнее время что-то происходит, – беспокойно шевельнулась Ольга. – Не хотелось бы думать, что это эволюция и будущее всего человечества… К счастью, эти случаи единичны и пока бессистемны. Мирных обывателей бояться не стоит – они сами всех боятся. С животными-мутантами – крысами, кошками, собаками – тоже можно справиться. Они проворны, голодны, но инстинкт самосохранения им природа оставила. Слушай, Карнаш, кратчайшая дорога до дамбы моста – по проспекту. Она опасна. Но обходные пути – по Блюхера, по Новогодней – не менее опасны. Почему бы нам не рвануть?

Я думал о том же. От страха все сдавило в груди, но этот страх давно стал второй натурой. Без него не выжить в современном мире. Мы перебежали дорогу и двинулись по проспекту, прижимаясь к осыпавшимся зданиям. Фундаменты выдержали удар стихии. Дома в этом районе возводили в ту пору, когда социализм еще не стал окончательно развитым, и строители еще не потеряли совесть. Мы скользили мимо здания торговой академии, взирающего на мир пустыми глазницами и сомкнувшимися этажами. Мимо кинотеатра «Аврора» на другой стороне проспекта, от которого уцелела лишь крыша, лежащая на земле, и выцветшая афиша, на которой уже невозможно было прочесть название фильма. Пришлось залечь за фонарным столбом. Мы лежали затаив дыхание, я гладил дрожащего Молчуна и с тоской смотрел, как в мутной хмари колеблются неясные фигуры. Их было много. Одни стояли на месте, другие куда-то бесцельно брели, нелогично меняли направление. Они передвигались, как механические игрушки, у которых кончается заряд батареек. Некоторые едва не сталкивались. Вот кто-то упал, полежал немного, начал неуклюже подниматься, встал, пошатываясь, побрел в неизвестном направлении…

– Это зараженные, – гулким шепотом сообщила Ольга. – Так они ведут себя ночью. Они как бы спят, хотя на самом деле это состояние трудно назвать сном. Организм замирает, функционируют лишь отдельные органы. Иногда их трудно разбудить, иногда они сами просыпаются…

– Дьявол… – выругался я. – Народные гуляния, блин. Шатаются, как по проспекту…

– Они действительно шатаются по проспекту, – подметила Ольга. – Знаешь, я пару раз проделывала такой трюк – я подсмотрела его в одном из фильмов про зомби. Нужно притвориться такими же, как они, – приторможенными, с нарушенной координацией. И тогда мимо них можно пройти. Но нельзя волноваться, надо думать только о хорошем, чтобы они не почувствовали твой страх.

– С собакой? – уточнил я. – Которая тоже будет думать только о хорошем?

– С собакой сложнее, – согласилась Ольга. – Как насчет сложить ее вчетверо и затолкать в рюкзак? Твоя котомка за спиной довольно вместительная и почти пустая. Потяни «молнию» у днища, и ее объем увеличится вдвое. А собаки в темноте боятся только темноты.

– Молчун, пойдешь в рюкзак? – спросил я у собаки. Собака не ответила, но явно почувствовала подвох в моем тоне, прижала уши, затосковала.

Уму и смекалке этого пса могли бы позавидовать иные люди! Он полностью признал во мне хозяина, верил в меня. Когда я утрамбовывал его в удлинившийся рюкзак, он почти не сопротивлялся и не рычал. Это было форменное безумие! В отличие от Ольги, подобные трюки я ни разу не проделывал, и с зараженными общался лишь посредством автоматического оружия. Мы шли, шатаясь, как неваляшки, испуская приглушенное горловое урчание, и я чувствовал себя полнейшим идиотом! Мне было настолько противно, что действительно на несколько минут приглушилось чувство страха. Автомат я держал под полой и мог его выхватить в любую секунду. Рядом шоркала ногами Ольга, мерзко гримасничала. Возился в рюкзаке, гнездясь удобнее, Молчун. Я считал, он ни черта не весит, но это «ни черта» тянуло пуда на два! Дармоед! Правильно, меня везут – я еду…

Мы медленно шли по тротуару. Я думал о Маринке, о том, что с каждым шагом расстояние между нами сокращается. Призраки в белесой дымке уже шатались мимо нас! Пока они не чувствовали подвоха, принимали за своих. Сердце сжалось, когда из темноты вылупилось неуклюжее туловище и, волоча ноги, пересекло нам дорогу. От бедолаги разило ядреной смесью – тленом, немытым телом, свежими фекалиями. Нужно иметь интеллект выше среднего, чтобы опорожниться по-человечески, помыться и натереться благовониями… Я притормозил, и туловище протащилось мимо, не уделив мне ни крохи своего драгоценного внимания. Уперлось лбом в кирпичную стену, застыло, как бы размышляя, куда отправиться дальше…

Глупая идея работала! Мы уже проследовали мимо основной массы «гуляющих» и приближались к остановке общественного транспорта «Горская» – вернее, к той точке, где она была. До истока дамбы Коммунального моста оставалось метров двести. Мы выбирались из средоточия зараженных, и я уже подумывал о том, что первым делом надо наглотаться таблеток – можно представить концентрацию вредных микробов в данном районе. Я невольно ускорялся, начинал вертеть головой. Ольга все еще где-то волоклась, пришлось остановиться, подождать.

– Не выходи из образа, – пробормотала она, когда поравнялась со мной.

Мы прошли еще несколько метров, удаляясь от массового скопления граждан. Смазанные тени поедал мрак, бессловесное бурчание делалось глуше. Но кто-то там еще оставался, краем глаза я подметил ковыляющий за спиной силуэт, он издал гортанный квохчущий звук…

И вдруг мне стало дурно. Мурашки поползли по позвоночнику, дышать стало трудно – такое чувство, что я оказался в безвоздушном пространстве. Заныла голова. Провалиться на этом месте, если причиной моего состояния был не звук, издаваемый зараженным! Этот неповторимый тембр… Но это невозможно! Ну, никак!

Я застыл, как парализованный, втянул голову в плечи и начал медленно поворачиваться. Позади меня в нескольких метрах колыхался нечеткий контур. Зараженный тоже встал, он продолжал издавать неразборчивые звуки, шумно втягивал носом воздух. Похоже, он просыпался, обострялись чувства…

Но я не спешил уносить ноги. Пусть невероятно, но нужно проверить, убедиться, что я неправ. Я выудил фонарик из кармана, включил.

– Идиот… – зашипела испуганная Ольга. – Что ты делаешь? Выключи немедленно… Да что нашло на тебя, Карнаш?

Но я не мог. Я пожирал глазами зараженного человека. Это был мужчина – возможно, лет шестидесяти. Невысокий, обыкновенно сложенный, сутулый. Одет в отрепье, как и все они – они не знают, что такое мода и опрятный внешний вид. Остатки волос на голове торчали, как у соломенной куклы. Лицо исказилось, левая челюсть потекла, словно пластилин на солнце. Борода росла урывками – в тех местах, где не было корост. Глаза поблескивали рубиновым огоньком из глубин черепных впадин. Нижняя часть лица была сильно изувечена. Возможно, его подвергли пыткам, когда он был человеком – зашивали рот, а потом отрывали суровую нить вместе с мясом и кожей…

Я сходил с ума, дрожал, голова отказывалась работать. Ком застрял в горле. Плохо понимая, что творю, я подался вперед. Но Ольга не дремала, схватила меня за шиворот сильной рукой. Оттащила, вскинула арбалет, чтобы пристрелить зараженного. Но я не дал ей это сделать, ударил по руке.