Евпраксия - Михаил Казовский

Паулина оскалилась:

— Знал бы этот болван, чьей священной задницы он коснулся!

И они обе покатились со смеху. Наконец служанка сказала:

— Надо двигаться. Следующий этап — самый трудный.

Девушка вспорола тюфяк и достала из дырки похищенные ключи. Прикрепила себе на пояс. А из-под кро-

вати выудила моток длинной узкой материи — судя по всему, резала крахмальные простыни, у которых потом связывала концы.

— Что, в окошко? — догадалась Опракса и с опаской проговорила: — Ох, не дай Бог, сорвемся!

— Ничего, осилим. Напрямую идти опаснее: караул торчит на каждом шагу.

— У меня голова уже кружится — от одной только

МЫСЛИ ¦ • •

— Я полезу первой, снизу подстрахую ваше величество.

Обе накинули плащи-домино, — на дворе было очень зябко. Из раскрытой рамы сразу дунул холодный ветер и нанес целый рой снежинок. Привязали импровизированную веревку к деревянной стойке балдахина кровати, а саму кровать вплотную придвинули к подоконнику. Перебросили веревку за карниз.

— Ну, пора. С Богом! — осенила себя крестом немка.

— Пресвятая Дева Мария, помоги нам! — поддержала ее русская.

Высоко задрав плащ и юбки, Паулина перелезла через тюфяк и с немалой ловкостью начала спускаться вниз. Капюшон ее исчез в темноте двора. Евпраксия встала коленями на нижнюю раму и зажала в ладонях влажное набухшее полотно. Стала перебирать руками и скользить подошвами по узлам. Ощущала материю, трущуюся по икрам и бедрам. Ветер теребил ее плащ, залетал под платье. Капюшон упал с головы, волосы мгновенно намокли. Тающий снег стекал по лицу, у одной из туфель развязался шнурок. Но княжна упрямо продолжала движение, чуточку пыхтя и сдувая воду с верхней губы. Вдруг почувствовала, что падает, — видимо, один из узлов не выдержал веса двух женщин. Сморщилась, зажмурилась, ойкнула — и свалилась прямо на голову Шпис. Но поскольку обе находились всего в полутора метрах от земли, шлепнулись не больно.

Встали на ноги, посмотрели наверх и, увидев, на какой немалой высоте находится слабо освещенное свечкой окно Паулины, внутренне поежились: если бы материя порвалась раньше, им бы не избежать синяков и ссадин.

Евпраксия нагнулась, чтобы завязать шнурок. Немка заторопила:

— Не задерживайтесь, ваше величество. Скоро смена караула. Нам нельзя нарваться на разводящих.

Пробежали, пригибаясь, до угла дворца, быстро огляделись. Часовые стояли возле входа, под козырьком, а патруль ходил от дверей дворца до ворот конюшни и обратно, греясь посередине у разложенного костра.

— Здесь нам не пройти, — обернувшись, буркнула горничная. — Надо через сад и вдоль стен капеллы. Пусть в обход, но зато будет понадежнее.

Мимо сада они прошли без каких-либо осложнений, но едва не напоролись на капеллана — падре Федерико, сладостно мочившегося около ограды. Повертев бритой головой в круглой шапочке-пилеолусе, он спросил с испугом:

— Кто здесь, Пресвятая Мадонна?

Обе женщины затаили дыхание, вжавшись в каменную стену капеллы. Пастырь проворчал, стряхивая капли, а потом обсмыкивая сутану:

— Показалось, видно. Ну и ночка хмурая, сохрани Господь! Пить святое вино надо меньше. — И, негромко напевая себе под нос что-то явно светское, живо потрусил обратно в часовню.

Паулина и Ксюша облегченно вздохнули. Убедившись, что рядом никого больше нет, побежали к стене донжона — башне в три этажа, старой, мрачной. Длинные крутые ступени вели к ее входу. Наверху, на узкой площадке, вспыхивали искры другого костра — у очередного охранного патруля.

— Сбоку — дверь на черную лестницу, — объяснила Паулина. — Надо подобрать к ней ключи. Если подберем, будем на коне. Если нет, то пиши пропало.

Адельгейда, переплетя пальцы и прижав их к груди, начала беззвучно читать молитвы. Снег ложился на ее капюшон.

Двигаясь вдоль холодной шершавой стены, наконец нашли искомую нишу. Немка отцепила связку от пояса, начала возиться, звякать железом о железо и ругаться вполголоса. Неожиданно замок скрипнул и отомкнулся. Изнутри пахнуло теплом и прелью.

— Есть! Готово! Проходите, ваше величество.

— Ничего не вижу... ни зги...

— Осторожнее, осторожнее, могут быть ступени...

Медленно пошли по узкому коридору. Вновь наткнулись на запертую дверь. Горничной пришлось подбирать еще один ключ. Но и этот запор был преодолен, и они оказались в более широком коридоре, не таком темном: свет проникал из щели в четверть приоткрытой двери. Из нее доносились смех и застольный разговор — кто-то от души отмечал Рождество.

— Караульное помещение, — догадалась горничная. — Надо проскочить мимо. Спуск в подвал где-то сзади, с той стороны, я об этом выведала у стольника...

Тут-то и случилось несчастье: не успели они пройти несколько шагов, как из двери вышел здоровенный охранник и, шатаясь, двинулся им навстречу. Женщины и он столкнулись нос к носу. Но поскольку мужчина был чудовищно пьян, то и вовремя оценить ситуацию ему не пришлось: немка выдернула у него из-за пояса острый нож, быстро отвела назад руку и всадила лезвие в шею — снизу вверх. Здоровяк выкатил глаза, у него изо рта хлынула кровища, и громадное тело рухнуло колодой на каменный пол.

— Боже мой, Паулина, ты его зарезала! — пятясь, проговорила Ксюша.

— Выбора у меня не было. Если бы не я, он бы нас застукал. — И, схватив ее за руку, потянула прочь: — Некогда скорбеть. Надо уносить ноги!

И они поспешили дальше, побоявшись хотя бы раз обернуться и взглянуть на труп.

Коридор поворачивал все время направо, огибая донжон по внутренней дуге, и казался им бесконечным. Около очередного угла останавливались, и служанка выглядывала украдкой: что там впереди? Убедившись, что опасности нет, обе следовали дальше.

Но внезапно, посмотрев за угол, Паулина отпрянула, подняла указательный палец кверху.

— Что? — спросила шепотом Адельгейда.

— Вход в подвал. У него, под горящим факелом, караульный в латах.

— Как же поступить?

— Я пока не знаю.

— Только умоляю: больше никакой крови!

— Это как получится, ваше величество...

Отцепив от связки длинный ключ от первого входа,

Шпис демонстративно бросила его на пол. Железяка громко клацнула при ударе о камень.

— Стой! Ни с места! — прозвучал голос часового. Вскоре послышались грузные шаги. Вот они уже совсем рядом... Немка выставила ногу, и охранник, естественно, о нее запнулся. Ласточкой полетел на землю, стукнулся шлемом о противоположную стену, сполз по ней и затих. Для надежности раза два Паулина шмякнула его по башке алебардой, выпущенной им из рук, а потом вздохнула:

— Кажется, готов. Нет, живой, живой, не волнуйтесь. В обмороке просто.

Взяли из держателя факел, чтобы освещать себе путь. Горничная открыла очередным ключом толстую решетку, закрывавшую путь в подвал, и довольно споро обе стали прыгать вниз по ступенькам — скользким и зловещим.

Без перил спускаться было трудно и довольно опасно. Отблески огня выхватывали из тьмы черный сводчатый потолок, весь в паутине и плесени. Воздух, затхлый, спертый, совершенно не освежал легкие, и дышать приходилось ртом, словно рыба, выброшенная на берег.

Тут ступеньки кончились, и беглянки уткнулись в новую решетку.

— Видимо, сюда, — оценила служанка, деловито оглядывая толстые прутья. — Если тут не подземный ход, то меня родила не мама, а соседская сучка!

— Господи, прости! Что ты говоришь, пустомеля этакая? — укорила ее хозяйка.

— Ничего, ничего, мы потом отмолим наши грехи...

В то же самое время распаленный вином император

вознамерился посетить спальню Адельгейды. Спрашивал у Папы:

— Муж я или не муж? Вот скажи мне, пожалуйста, смеет ли она мне отказывать?

— Нет, не смеет, — отвечал гнусавый понтифик, тоже сильно выпивший.

— И сердиться, и хандрить не имеет права. Раз она жена, то обязана безропотно принимать ласки и обиды. И в любое время быть готовой к исполнению обязанностей супруги. Верно говорю?

— Верно, верно, — подтверждал Климент.

— Значит, я иду к ней. И скажу, ты благословил.

— Я благословил. На хорошее я благословляю. Ибо сказано: плодитесь и размножайтесь. Аминь!

— Значит, я иду.

— Будьте же здоровы, ваше величество. С праздником!

— Да и вы не хворайте, ваше святейшество! Да поможет нам Небо!

Оба снова выпили напоследок, и монарх, качаясь, окруженный личными гвардейцами, двинулся наверх, на второй этаж. Стража, стоявшая у спальни государыни, бодро приветствовала его. Он коснулся позолоченной ручки, надавил, вошел. Поднял свечку над головой, подобрался к кровати, в пол-лица заглянул за полог, что свисал с балдахина. И увидел Нору — связанную, с кляпом во рту, в нижних юбках. Ничего сначала не понял, охнул, отступил, снова посветил гор-

ничной в самые глаза. Наклонился и вытащил тряпку, не дававшую говорить. Задыхаясь, спросил:

— Где она? Где императрица?

Девушка, испуганно хлопая глазами, произнесла: